Живун - Иван Истомин

Из избы донеслись стоны. Сенька сразу догадался, в чем дело, забеспокоился.

— Пойди к ней! Может, помочь надо, — взволнованно прошептал он жене.

Но хитрая Гаддя-Парасся воздержалась выражать сочувствие.

В ту ночь Сенька почти не сомкнул глаз, прислушиваясь к тому, что происходит на соседней половине. Не понадобится ли помощь Сандре? Мишка вскоре вернулся в избу и до самого утра храпел с присвистами, словно нарочно, чтобы заглушать Сандрины стоны.

Глава шестнадцатая

Встреча

1

Зима установилась ранняя. Глухое время межсезонья длилось недолго. И хорошо. Всегда и везде оно тягостно. А в Вотся-Горте казалось особенно невыносимым: четыре стены, одни и те же лица… Да еще Мишка вздурил… Не скоро Сандра поправилась от его побоев…

Расстроились дружелюбные отношения в парме. Кроме Парасси, Мишку никто не одобрял. Но и порицать не порицал. Сандре не следовало выставлять свои чувства к Роману. Раз замуж пошла, забыть должна прежнее… Так мужчины растолковали себе ее вопль: «Подлый!..»

То-то все обрадовались однажды утром. Выглянули в окно — снег. Двор, крыши, деревья в белые меха укутаны. До самого горизонта белым-бело. Ребятишки из изб выскочили, давай барахтаться, лепить снежки, гоняться за сороками, друг за дружкой. Белька прямо ошалел. Пуще ребят резвился, катался по снегу, визжал. Елення и Ильку вынесла на крылечко, одев потеплее. После прокисшего избяного духа на воле казалось — не надышишься.

По первым дням видно было — зима выдастся снежная.

— Помучаемся в поисках зверья-пушнины, потаскаем лыжи, — озабоченно говорил товарищам Гриш и советовал обить лыжи оленьим и коровьим мехом, чтобы легче скользили.

Сам он принялся мастерить черканы — деревянные ловушки, похожие на самострелы с луком. Только вместо стрелы — лопаточка. Она прикрепляется к тетиве и скользит по широкой планке. В планке проделывается отверстие, такое же, как вход в горностаевую норку. Черкан ставят перед норкой зверька, натягивают тетиву, настораживают лопаточку, подперев ее палочкой. Любопытный зверек сунется в отверстие, заденет палочку, лопаточка и защемит его. Хорошие ловушки. Гриш имел их несколько, но еще решил смастерить.

Вскоре, как снегу добавилось, пошли опробовать лыжи и ружьишки с собой прихватили. Вернулись не с пустыми руками. И уже больше в четырех стенах мужиков было не удержать.

Недели две счета охотничьим трофеям не вели. Но и так видно было — Германец меньше всех приносит. Шуму по этому поводу не устраивали.

Мишка, всегдашний насмешник, и то не подтрунивал над Сенькой. Понимал, в его положении это рискованно: а вдруг откроются шашни с Парассей? Сандра, похоже, что-то смекнула, да после выучки язык прикусила. Но ведь в любую минуту может проговориться. Вот разродится Парасся — видно будет. Сойдет все гладко — он и смотается. Пустая затея — парма! Пускай Гриш валандается…

Мишка исправно уходил в лес. Поначалу не очень-то горячо искал он удачу. Бродя по тайге, подумывал: жаль, негде тушки разделывать, шкурки сушить… Только дома… А то для себя бы расстарался. Деньга опять в цену вошла. Шалаш разве сварганить? Так засечь могут… А все же если…

Сеньке от Парасси доставалось изрядно. Она никогда не скупилась на ругань. Раньше перед другими хоть выгораживала, а теперь сама бежала к женщинам, жаловалась на мужа.

— Мой-то непутевый опять при Божьем свете на лыжи встал! Пока чаевал да собирался, Мишки след простыл. Ваших — тоже нет… Часа два с пищалем возился: разберет — не соберет. Того нет, другого нет. А вечером зорька еще не погаснет — дома. Здрасте! Прибыл с чем ушел…

В утешение ей Елення пошутила:

— Знать, к тебе торопится. Любит. Об тебе беспокоится. — Она кивнула на живот Парасси. О ее беременности знали уже все.

Парассю мучили подозрения, не догадались ли хитрые соседки, от кого она забеременела. Может, над ней посмеиваются!..

— Нужна мне его любовь, — строила она кислую мину. — Горе только одно! Понесла — куда теперь денешься… Кабы беспокоился, так и старался бы… Не Мишу, в самом-то деле, ораву мою кормить-поить. Что ему за радость. — Она не понимала, что беспокойство о Мишке только ее выдает. — У вас вон по всем стенам шкурки сушатся, даже горностаи. А мой ни одного не добыл. Чтоб ему сдохнуть, окаянному! Злоба берет из-за него, этакого. Поневоле забрешешь. Неводили ватагой, хотел не хотел, а тянул. Мужики не поглядят, что не так — живо коленкой под зад. А сейчас каждый сам по себе. Кому везет, кому нет. Гриш твой счастливый, — подольстила она Еленне, — а мой Германец невезучий какой-то.

Сенька и сам переживал свое невезение.

Новая беременность жены как-то пришибла его. Прежде каждый новый ребенок был для него желанным, а против этого душа у Сеньки восстала. Он с огорчением думал, что опять пойдут попреки — ртов, мол, много. Гриш, может, ничего не скажет, а Мишка — тот, по обыкновению, все куски усчитает. И, не дожидаясь, когда другие его попрекнут или ради потехи сострят, сам в шутку похвалился перед мужиками:

— На белок нет удачи, так на дитенок везет…

— Откуда в тебе только берется! — заржал Гажа-Эль. Прохохотавшись, подмигнул мужикам. — Коль ты везучий такой, подмог бы Мишке!

От этой шутки ироническая ухмылочка сбежала с Мишкиного лица. Он фыркнул сердито.

А Сенька остался доволен. Пожалуй, Мишка больше не станет бурчать. Жаль, Сандру ни за что зацепили…

Шутками от попреков, выходит, можно отгородиться. Но счета шкуркам не прибавляется.

А не ленится ведь Сенька. Зря Гаддя-Парасся наговаривала. Исхаживал он свою местность добросовестно, еле ноги до дому дотягивал. А не знал, что дело было вовсе не в невезучести. Он хоть и родился в тайге, но рос сиротой, без отца, ему не у кого было перенимать охотничье умение. Ходил по тайге и не столько белку высматривал, сколько думы думал. Полагал, не мешает это охоте.

Однажды вечером Сенька зашел к Гришу за самодельной бритвой. Бритву Гриш сделал из сапожного ножика, ею пармщики нет-нет да скоблили свои бороды-щетины. Сенька застал Варов-Гриша за разделкой беличьих тушек. Они лежали перед ним на полу рядом с грудой снятых шкурок.

— Опять много добыл. Везет тебе, дьяволу! — позавидовал Сенька. — А мне вот нет… Отчего?

— Оттого, видно, что ты ангел, — осклабился Гриш. — Сень, я любопытен к житью-бытью всякого зверя, вот белки-то и лезут мне в руки. Иду по лесу, а они бегут ко мне со всех сторон, только хвосты мелькают. Но я не стреляю в них. Беру за ушко, по носу щелкну и в мешок. Вот и вся недолга. А ты, видать, без ушей и глаза ко всему. А зверю глазастый охотник интересней, который его, зверя-то, взять может. Зверю тоже пропадать неохота, как девке…

— Просто ты счастливый, а я вот нет, — вздохнул Сенька.

— Так, по-твоему, везенье на роду написано? Одним предназначено, другим нет, так, что ли?

— Наверно, — пожал плечами Сенька.

— Ерундовина! Все от самого человека зависит — удача ли, невезенье ли в промысле…

Эль слушал их беседу, полеживая на кровати, и тут заворочался, проговорил:

— В промысле — верно. В житухе — нет. В жизни коль не повезет, так не повезет… У меня опять заныла рана проклятущая. Интерес ко всему пропадает, якуня-макуня.

— И в жизни все от себя зависит. Жить — что Обь-матушку переваливать. Испугался валов — пойдешь щукам на корм. — И подмигнул Ильке, ползающему по полу: — Не пасуй, сыночек, как подрастешь. Тебе особливо надо молодцом держаться. Понял?

— Ага, — ответил сын.

Кровать опять заскрипела под Элем.

— Гришу только в партийцы записаться. Красиво бает.

— А что! — гордо выпрямился Гриш. — Неграмотный только я. А то подошел бы. Чай, не из богатого роду-племени, против новой власти не шел и не иду. Жена тоже мне под стать.

— Рискованно… — пролепетал Сенька.

— Это чем же? Башкой? Твоя-то кому нужна! — Гажа-Эль загоготал.

— При чем башка? Придется с Богом проститься. Иконы заставят выбросить. Э-э, тогда баба самого выкинет!

— Твоя-то? Баба с возу — кобыле легче… Не выкинет. Где ей одной столько ртов прокормить, без мужа, да еще такого, как ты. — И опять загоготал.

Сенька не уловил подковырки и удивленно заморгал: с чего это Гажа-Эль хохочет?

— Да-а, у тебя одна заботушка: о промысле тужить…

— И так все тужу…

— В самом деле? А почто на лыжи встаешь позже зорюшки-зари? — спросил Гриш.

— Может, ее с ночи караулить? Коль не везет — чего спешить?

— Чудной! Зырянин… В лесу родился… А не знаешь… Белка-то выходит из гнезда на кормежку в какое время? До зари. А ты приходишь, когда она нажируется. Чай, слыхал: «Переднему — зверек, заднему — следок»?

Сенька признался — в первый раз слышит.