Звезда Cтриндберга - Ян Валентин

Света от зажигалки хватало только для одного, и то с натяжкой.

Дон остановился на предпоследней ступеньке, погасил зажигалку и дал ей остыть. Здесь почему-то непрекращающийся шум дождя был слышен сильнее, чем наверху.

Он снова чиркнул зажигалкой и нагнулся налево, чтобы прочитать номера на ближайших плитах:

– 1907… 1908, 1909…

Зажигалка опять обожгла ему пальцы. Чертыхнувшись, он погасил ее и подул на руку.

В почти абсолютной темноте он попытался представить, в каком порядке расположены надгробья. Значит, так… номера идут слева направо. Последний номер, что ему удалось увидеть, был 1909. Значит, еще четыре номера… есть надежда, что ему удастся дотянуться до камня с лестницы, не ступая в вонючую жижу на полу. Жаль, лестница без перил.

Он ухватился за верхнюю ступеньку и выгнулся вперед, насколько позволила спина. Свободную руку с зажигалкой вытянул вперед.

– 1912-

Жорж Виктор Беллемер

23 апреля 1915

Скончался от ранений

Дон погасил зажигалку, зажмурился и вслушался в наступившую темноту. Открыл глаза и перенес левую руку на одну ступеньку ниже – возможно, так удастся дотянуться до следующего надгробия. Отдохнул и чиркнул зажигалкой.

В тусклом свете от зажигалки Дон с трудом прочитал надпись:

– 1913-

Камилл Мальро

22 апреля 1915

Убит врагом

29. Стеклянные ампулы

От Елены не скрывали – она не единственная воспитанница Фонда. За долгие годы в Вевельсбурге перебывало много детей, но никто из них с Еленой сравниться не мог. Другие дети работали в небольших группах по двенадцать человек (почему-то именно это число, двенадцать, считалось самым благоприятным для развития рецептивных способностей). Определенных успехов они, разумеется, достигали, но Елена была уникальна. Так считал Фатер.

Он выбрал именно ее и относился к ней с особой заботой и особым вниманием. Она была еще совсем крошкой, когда ей показали старые зарисовки из Бездны. Наскоро сделанные странные наброски на полях технических описаний.

Но никто из первопроходцев не обладал достаточно развитой психикой, чтобы воспринять астральное поле Подземного мира, а рисунки тех, кто все же почувствовал что-то, отметались как не имеющие рационального объяснения.

Потом кто-то обратил внимание, что все эти сделанные помимо воли наброски напоминают какую-то самоповторяющуюся молекулу неизвестного состава. Конечно, это могло быть случайностью, но дальше рисунки усложнялись – от молекулярных кирпичиков к материалам невиданных доселе свойств.

Толкование видений, посещавших рисовальщиков без всякой системы, стало главной задачей Фонда. И записи и зарисовки, оставшиеся после того, как всякий контакт с их источником был утрачен, обеспечили сотрудников работой на десятилетия.

Лишь тогда, когда из каждого невольного наброска было извлечено все, что можно было извлечь на современном уровне науки, стали пытаться стимулировать новые видения.

Запаянные в стеклянные ампулы пробы серого порошка по-прежнему лежали в свинцовых контейнерах. Этот странный порошок каким-то образом нес в себе заряд духовной энергии, владычествующей в Подземном мире. Аромат этой энергии мог ощутить только человек с крайне обостренной восприимчивостью – как души, так и органов чувств.

А именно эта восприимчивость и составляла главный дар Елены. Елена помогла им продвинуться намного дальше, чем они могли рассчитывать в самых оптимистических прогнозах. Лишенная памяти о собственном детстве, она работала – и, как послушный ребенок, получала подарки за изобилующие деталями картины, множество картин, нарисованных ею в первые годы у Фатера.

Потом, когда она превратилась из ребенка в женщину, порошок внезапно умолк. Заключенный в стеклянные ампулы прах. Серый, безжизненный – и немой.

Фатер все чаще упрекал ее. Она защищалась – материал мог ведь постепенно утратить заряд энергии. Но когда другим детям все же удалось вступить в духовный контакт с материалом, ее обман раскрылся. Ей пришлось признать, что она во многом потеряла свои способности.

Но Фатер продолжал держать Елену при себе. Многих это удивляло. Она отработала свое.

Попытка оправдать свое существование, найти новую роль стало главной задачей ее жизни.

Парни из службы безопасности Фонда научили ее пользоваться своим телом как оружием – ив этом она тоже показала незаурядные таланты. Они показали ей, как управляться с техникой, она в совершенстве овладела искусством ближнего боя, а также умением скрывать свои чувства.

То, что он поручил ей забрать крест у Эрика Халла, скорее всего, было продиктовано припадком старческой сентиментальности. Фатер мог бы послать и кого-то другого. А сейчас, зная результат, он наверняка сожалеет, что выбрал именно ее.

Она достигла цели – и в то же время не достигла. Он повторял это изо дня в день. Она должна исправить положение любой ценой.

Теперь, когда крест лежал в банковском хранилище, видения перестали ее посещать. Они исчезли – и вместе с ними исчезла память о другой жизни. Но она жила где-то в ее душе, эта память, как немой, неосознанный крик.

30. Последнее прости

Дон выбрался из подвала и еле отдышался – запах сточных вод был невыносим. Он стоял на грязном кафельном полу в голубом свете траурных плафонов и пытался осмыслить, что же он, собственно, надеялся увидеть.

Высеченные на камне крест и звезду Нильса Стриндберга? Какой-нибудь ключ к загадке? Бунзеновскую горелку с двумя сферами? Записи, втиснутые между саркофагом и цементной стеной? На что он рассчитывал?

– S'iz nur vi redn tsu der vant, – простонал Дон. – Поговорил со стенкой.

Напрягшись, опустил люк на место, чтобы хоть как-то прикрыть источник вони, побрел к стене и сел, обхватив тощие ноги.

Он обессиленно закрыл глаза, а когда открыл, перед носом у него болталась заветная сумка.

– Мне кажется, это то, что тебе нужно, – сказал Эва. Дон схватил сумку и начал жадно в ней копаться. Ему попался болгарский антидепрессант – последний раз он видел его на своем рабочем столе в Лунде, но совершенно не помнил, когда и при каких обстоятельствах сунул в сумку. Он положил в рот яркую таблетку и тут же почувствовал горьковатый привкус хлоралгидрата. Проглотил таблетку и поднес ко рту ингалятор-спинхаллер с трихлорэтеном. Это было как раз то, о чем он мечтал, – сладкое фармакологическое спокойствие.

Должно быть, пока он вдыхал трихлорэтен, у него от нетерпения закатились глаза, потому что Эва обеспокоенно подергала его за рукав.