На волне космоса - Рэй Брэдбери

Накануне вечером Элла решила поговорить с Анной откровенно. Десятки раз она повторяла про себя свою маленькую речь и была уверена в ее убедительности.

«Анна, — хотела она сказать, — мы все трое мучаемся, ты сама это понимаешь. Если бы Ред захотел расстаться со мной, я бы очень страдала, но ушла бы как можно дальше от него. Ты не можешь так сделать. Я тебя понимаю. Но мы не должны находиться обе на одном звездолете. Ты пойми это. Мы обе должны решить, что никогда ни в какую экспедицию не полетим вместе. Если мы будем вдали друг от друга, то будем страдать меньше. Не так ли?»

И ей казалось, что она слышит голос Анны:

«Я тебя поняла, Элла. Ты права, нам нельзя больше летать вместе».

Но едва собравшись с духом для этого разговора, Элла снова дрогнула и отложила его. А потом звездолет встретился с метеоритным роем.

В момент тревоги, когда ремонтная группа собиралась выйти наружу, чтобы осмотреть и исправить поврежденные стенки, Анна поспешила в госпиталь. На бегу она крикнула, чтобы кто-нибудь пришел ей на помощь. У нее был только один больной, но его следовало вынести мгновенно, так как еще не было известно, поврежден госпиталь метеоритами или нет. Больного вынесли, а потом Анна, предоставив своим помощникам устраивать его в запасном помещении, снова кинулась в госпиталь, чтобы вынести самую необходимую аппаратуру.

Все это удалось установить позже, после окончания тревоги. Когда ремонтная группа вошла в помещение госпиталя, Анна лежала посреди операционной без скафандра, изо всех сил сжимая руками аппарат искусственного дыхания, который она хотела вынести. Иллюминаторы были пробиты метеоритами в двух-трех местах, и в операционной уже несколько часов царил космический вакуум. Лицо у Анны было странно белое, словно из стекла.

По обычаям космонавтов ее сожгли. Урна, установленная на ракете, умчалась в свой бесконечный путь…

Сейчас, слушая музыку, плывущую из пространства, Элла снова переживала всю печаль своего первого полета. Мелодия в оркестре то рассыпалась, то снова соединялась, и в ее звуках слышалась боль. Потом боль утихла. Музыка растрогала Эллу до слез и тут же освободила: вернула ее к прошлому и все же говорила ей о Реде, о любви, казавшейся столь легкой вначале, о любви, рядом с которой жило и воспоминание о глазах Анны. Какая сила была в этой музыке, так глубоко поразившей ее душу! Она взглянула на Реда и поняла, что он находится во власти тех же воспоминаний.

— Бетховен… — прошептал Ред.

Элла неуверенно кивнула в ответ:

— Какая-нибудь неизвестная симфония, открытая, пока нас не было. Но это, несомненно, он…

Алекс обернулся к ним и сделал знак молчать.

Алекс был космонавтом в третьем поколении. Его дед был одним из первых исследователей Луны, а сам он родился в санатории одной космической станции, где его родители находились в карантине по возвращении из экспедиции на Венеру. Поэтому свой первый перелет он совершил, когда ему не было еще и года. А в возрасте пятнадцати лет он отправился в свое второе путешествие с целью пройти горную практику на Луне, где в это время проводились большие работы. Он получил диплом горного инженера, а кроме того, диплом пилота-космонавта, с тех пор уже совершил четыре перелета в пределах солнечной системы. Позже он был избран — о, сколько бессонных ночей провел он в ожидании результатов отбора! — вторым пилотом для первой экспедиции за пределы солнечной системы. Он с нетерпением ожидал возвращения на Землю, чтобы получить диплом водителя звездолета, — к этому он усердно готовился в течение всей экспедиции. Он принадлежал к самому младшему поколению, воспитанному в духе одержимости космическим будущим человечества, поколению, готовому к самым опасным исследованиям, всегда жизнерадостному и всегда способному к кропотливой, даже педантичной предварительной подготовке. Жизнь на звездолете, вызывающая даже у самых стойких приступы упорной «болезни космоса», казалась ему такой же земной, такой же нормальной, как и жизнь в аудиториях университета, где он учился. Его поколение считало космические экспедиции в пределах солнечной системы стадией, которую давно уже нужно было перешагнуть, делом для робких начинающих или для людей, отставших от новой эпохи на целое столетие; оно считало, что между всеми планетами системы должно существовать регулярное сообщение, которым можно было бы пользоваться в любую минуту. Многочисленные формальности, особенно медицинские, необходимые для простого перелета на Луну, казались ему следствием тупости всех членов Астронавтического совета. Зачем для экспедиции на Сатурн нужна такая же подготовка, как и для экспедиции к Тау Кита? Алекс, как и большинство молодежи, отказывался употреблять термин «экспедиция» к звездолетам, курсирующим внутри солнечной системы. Он говорил «у нас» или, пользуясь старинным выражением, «в наших пределах». А вопрос регулярных рейсов между планетами солнечной системы был темой работы, которую Алекс собирался представить Астронавтическому совету по возвращении на Землю.

Незнакомая музыка напомнила Алексу эти мысли. Мелодичные мотивы пересекались, удлинялись, как гармоничные линии, сплетающиеся в сеть, столь же неожиданную, как тонкая, сложная структура безукоризненно работающей нервной системы. Мощные взрывы оркестра вспыхивали ярко, как Солнце, когда видишь его вне земной атмосферы, в ярких, мощных красках. В переливах мелодии словно присутствовало плавное вращение планет. Где-то чувствовалась властная рука дирижера; это напоминало Землю, оставленную далеко позади, — там рождались и туда стремились мысли тех, кто мчался в пространстве. Главные темы сливались в одну, потом расходились, как планеты, некогда родившиеся из солнечной пыли. И снова соединялись, подобно человеку, который хочет снова соединить между собою планеты, установив регулярные рейсы звездолетов.

«Это новый композитор… Только мы, только люди нового поколения, способны к такой силе и ясности, к такому гармоническому видению космоса», — думал Алекс.

Подле Реда, подперев руками голову, устремив взгляд в какой-то невидимый мир, слушал музыку Лауренциу.

Лауренциу был радиологом, хотя выполнял на звездолете не только эту работу. А незадолго перед отлетом им овладела новая страсть.

…В тот раз он пришел рано и поджидал Лену в маленькой аудитории, где читались лекции по астроантропологии. Эту науку высмеивали, едва узнав о ней, даже школьники, а в университетах она сумела привлечь к себе только троих — четверых студентов. И это были либо неисправимые мечтатели, либо студенты, жаждущие познакомиться даже с самыми незначительными и фантастическими науками о космосе. Вот уже почти сто лет, как межпланетные экспедиции обследовали планеты солнечной системы, не обнаружив ни следа каких-либо цивилизаций, а так как, с другой стороны, до сих пор не было доказано, что на космической волне длиной в 21 сантиметр идут сообщения, предназначенные для людей, то астроантропология совсем вышла из моды и считалась учебным предметом только в силу уважения к старым программам, да еще, может быть, потому, что в ней была привлекательность поэзии — спутницы науки.