Современная швейцарская новелла - Петер Биксель

— Ouvrez la porte![65] — Костяшки пальцев предостерегающе постучали в дверь, ручка двери задергалась. — Ouvrez la porte! — На этот раз это звучало настойчивее. Голос был негромкий, официальный, удовлетворенный от уверенности найти здесь что-нибудь запретное.

Он поднялся, нащупал выключатель и открыл дверь.

— Les papiers![66]— потребовал человек, стоявший в проеме двери.

Снегопад перешел в дождь.

Вилер, тяжело дыша, с ребенком на руках, стоял перед дверью. Он увидел, как Боццоло выхватил из-за зеркала какой-то предмет и наклонился к жандарму. Он помчался вверх по деревенской улице. Добежав до машины, он поставил малышку и закрыл ей рот, как будто она снова начала плакать; он услышал приближающиеся торопливые шаги Боццоло. Деревня осталась сзади, оцепеневшая и безмолвная.

Только когда заработал мотор, Вилеру показалось, что он увидел в окнах свет. Колеса месили грязь проселочной дороги вплоть до асфальтированного шоссе.

Все произошло очень быстро. Боццоло сорвал с порога тело человека, будто манекен с витрины, швырнул его на чугунную печь в конце салона, падая, жандарм потянул за собой и его, Вилера, но Вилеру помог не растеряться инстинкт опытного боксера; он, как на ринге, чуть ли не играючи, продемонстрировал академический прием: слегка откинулся назад, его правая рука защищала подбородок, а левая легко и быстро подлетела к лицу жандарма, скорее обгоняя удар, чем нанося его, затем он еще два раза ударил правой рукой в живот и до крови разбил пальцы о пряжку на поясе. Потом он попал левой рукой в глаз, хоть метил в нос, другой кулак угодил в челюсть. В этот момент Эстер начала кричать… Так много он вспомнил сейчас.

Через три или четыре километра от деревни они опять свернули на проселочную дорогу, задний мост скрежетал на ухабах, Боццоло выключил фары и поехал медленнее; ветви деревьев царапали крышу, и по железному днищу стучали камни. Потом колеса забуксовали…

— Все, — тяжело дыша, сказал Боццоло. — Дальше не проедем. Видите вон тот лес?

— Да.

— До него около полутора километров. А между ним и следующим лесом еще два километра чистого поля. Если сможете, лучше ползите…

— С ребенком не получится, — спокойно сказал Вилер. — Что вы сделали с flic’ом[67]?

Боццоло засмеялся торопливо и взволнованно.

— Не бойтесь, все в порядке. А теперь давайте деньги. И те, что в ботинках. — С трудом переводя дыхание, он откинулся назад, открыл дверцу и, глядя на Вилера глазами, грозящими вылезти из орбит, сказал: — Выходите!

Вилер вышел.

— Не двигаться, — прохрипел Боццоло.

Он обошел машину и остановился в двух шагах от Вилера. Его рука скользнула в карман куртки и вытащила бритву, которую он раскрыл уверенно, даже элегантно, и сжал, как бы между прочим, большим и указательным пальцами, как будто просто собирался перерезать веревочку.

— Flic’а вызвал я. Понятно? Не для того, чтобы вас выдать, мне нужно было алиби. Но убили его вы.

— Я?

— По моей версии. Люди в деревне в курсе. Et maintenant, pas d’histoires![68]

Рука с бритвой уставилась в нагрудный карман Вилера.

Вилер заглянул в глубь машины.

— Вылезай!

— On-est en Suisse?[69] — послышался детский голосок.

— Нет еще. Но уже недалеко.

— Ребенок останется в машине, пока вы не заплатите.

Боццоло провел по невидимому ремню для правки бритв. Вилер посмотрел на бритву, полез в нагрудный карман и вынул бумажник.

— Бросьте в машину, портмоне тоже. И ботинки.

Он повиновался.

— Ботинки, — повторил Боццоло. Вилер снял ботинки и бросил их в машину. — Девочка может выйти.

Эстер сползла с заднего сиденья, нащупала ногами землю.

— Теперь мы пойдем пешком, — объяснил Вилер.

— Да, — послушно отвечала девочка и коснулась его руки.

— Мне нужны и ее ботинки. Прошу вас, бросьте их в машину.

— Боццоло, вы свинья.

— Ботинки!

— Сними ботинки, — сухо приказал Вилер.

— Вот это и выдает вас, — заметил Боццоло. — Я ведь, собственно говоря, нахожусь в избранном обществе, где умеют приспособиться к любой ситуации. К любой. Желаю счастья.

Боццоло сел за руль и захлопнул двери. Колеса закрутились, и машина толчком покатилась назад. Он ехал задним ходом до главной дороги. Шум мотора был слышен еще несколько минут.

— Первый, с кем вы познакомитесь в здешних местах, — это Айва, — мрачно заявил один из солдат.

Перед гостиницей стоял пост, и оба солдата провели их внутрь. Капитан, чье бугристое лицо напоминало айву, посмотрел через письменный стол на их перепачканные землей ноги и обратился к одному из солдат:

— Принесите мне кофе. И что-нибудь поесть.

Вилер поблагодарил, офицер улыбнулся.

— Вы решили, что это я заказал для вас?

— Я мог бы так подумать, — ответил Вилер.

— Почему это вы могли так подумать?

Вернувшийся солдат откашлялся и подтянул портупею.

— Вы иудейского происхождения? — продолжал расспрашивать капитан.

— Почему вы спрашиваете?

— Разве вопрос не скромен?

— Да нет…

— Нет? Значит, вы не еврей?

— Вообще-то да… Я ответил на ваш вопрос, не скромен ли вопрос.

Солдат у двери одобрительно засмеялся, капитан одернул его.

— Можете предъявить документы? — спросил он.

Вилер полез в нагрудный карман.

— Фальшивый паспорт. На имя Аугуста Гролля. Меня зовут Вилер. Фридрих Вилер. Я врач. Это моя дочь. Эстер. В паспорте Маржолен Гролль. Может, вам будет небезынтересно узнать, что дед мой был жителем деревни Эндиген, в кантоне Ааргау, а потом перебрался во Франкфурт.

— А теперь вы снова захотели в деревню обетованную?

Это была та тема разговора, от которой Вилер научился уходить, и он промолчал.

— Профессия? — спросил капитан.

— Врач.

— Это ваша дочь?

— Да. Ее зовут Эстер.

— У вас есть при себе деньги?

— Нет, меня начисто обобрали. — Вилер не ожидал, что ему поверят.

— Я так и думал, — заметил капитан. — Конечно, немцы.

— Эльзасец.

Вилер почувствовал, как рука Эстер дернула его за пиджак.

— У девочки ноги в крови, господин капитан, — крикнул солдат, стоявший у двери.

— Не возражаю, — ответил капитан, подойдя немного ближе, — вызовите санитара.

Солдат вышел, с силой хлопнув дверью. Вилер отнес ребенка на скамью и начал осторожно снимать комья глины, потом попросил ножницы.

— Для чего?

— Я врач, господин капитан.

Офицер с айвовым лицом подошел к письменному столу и принес ножницы. Вилер стал разрезать чулок.

Через несколько минут появился майор, который представился Хубером, доктором Хубером, и смущенный капитан попросил его проэкзаменовать «вон того мужчину», он сомневается, что тот врач. Майор ничего не ответил, принес дистиллированную воду и принялся беседовать с Вилером. Выяснилось, что он работал в Париже ассистентом в том же госпитале Ля Рибуазьер, девять лет перед войной, счастливое время.

Он мыл ноги Эстер и смеялся над их общим бывшим шефом. Вилер, считал майор, не должен питать никаких иллюзий, здесь ему вряд ли разрешат работать врачом, но он, майор, хотел бы сделать для него все возможное. Многих прямо с границы отправляют обратно — постановление правительства; во времена бесчеловечности человечность дается нелегко, вот и вчера женщину, которая несла на руках умершего от истощения сыночка, впустили лишь потому, что у нее оказались документы.

— Документы? — переспросил Вилер. — У нее с собой были деньги, так что государству она была бы не в тягость!

Вилер, пошатываясь, поднялся и спросил, можно ли ему выйти. Солдат, ходивший за кофе, вернулся с дымящимся кофейником, и капитан приказал ему проводить Вилера в туалет. Через четверть часа солдат вернулся и доложил, что он несколько раз стучал в дверь туалета, но безрезультатно. Не следует ли ее взломать? Майор и капитан выбежали и принялись трясти дверь.

Девочка пила маленькими глотками горячий кофе, а солдат спрашивал, как ее зовут.

— Эстер, — сказала она, — Эстер Маржолен Вилер.

— Красивое имя.

Девочка кивнула и радостно посмотрела на свои ноги, забинтованные до колен. Она спросила солдата, можно ли ей надеть его каску. Солдат развязал ремень под подбородком и нахлобучил ей каску на голову. Они оба засмеялись и все еще продолжали смеяться, когда вернулись врач и капитан.

Снежные подушки прижали к земле безмолвные дома. Ни тропка, ни звериный след не вели к ним, и всадник, как ни всматривался, поскакал в конце концов напрямик через поле. Лохматый снег свисал с крыш; сквозь разбитые окна ветер занес снегом медные сковородки и столы, только из одной трубы вилась чуть живая струйка дыма, а на пороге лежала замерзшая кошка.

Гусар привязал коня, сдернул с плеч накидку, перебросил ее через седло и постучал.