Хозяйка Мерцающего замка - Марина Михайловна Ли

– Вряд ли она знает, что это такое, – отбрил этот… дракон. Опустил глаза на часы. – И вообще, пора возвращаться. Время уже не детское, а у нас дел – конь не валялся.

Ну, может, у кого-то и не валялся, а лично у меня, если по договору, нормированный рабочий день. И лично я после возвращения в Замок планирую сначала принять душ, а сразу после душа воспользоваться калёным железом. Благо, в отеле его пруд пруди и, смею надеяться, что хоть один да не откажет несчастной девушке в помощи.

Глава пятая. Сердце мира

Центральный орган кровообращения в виде мускульного мешка (у человека с левой стороны грудной полости, груди).

© Словарь Google

Дорога в «Мерцающий Замок» была заполнена мучительным, давящим на уши молчанием. Не знаю, чем была занята голова Кострика, а я перебирала рифмы и тасовала мысли, будто колоду карт. И чем больше я думала, чем удачнее складывались в строчки слова, тем яснее мне становилась, что так дальше жить нельзя, что я так не выдержу, что уступлю, а уступив, непременно сломаюсь и собрать себя по кускам заново ещё раз уже не смогу.

Кострин как рана, которая вот уже пять лет ноет и кровоточит, постоянно напоминая о себе. И если раньше я с этим как-то справлялась, то теперь, когда причина моей боли всё время перед глазами, это стало невыносимо.

В старину воин, получив ранение, прижигал его раскалённым мечом, чтобы остановить кровь и предотвратить заражение. Процедура не из самых приятных, но на что только не пойдёшь, чтобы выжить! Смогли они, смогу и я.

А между тем думалось совсем не о том. И снова стихи выплёскивались из меня  рваными косыми строчками, и от жалости к самой себе хотелось плакать.

Мне трусливо моя Осторожность

Шепчет, что доверять невозможно.

– Ты же не хочешь, не хочешь боли.

Мало тебе было прежней, что ли?

Ты же в ночи утирала слёзы.

В страшный кошмар обращались грёзы.

Губы кусала, скрывая стоны.

Ты исписала бумаги тонны.

Память о нём в стихах изливала.

Помнишь, потом ты в огонь бросала

Черновиков своих мятых клочья.

И вспоминала каждою ночью:

Как всё было? И как всё стало?

Разве тебе этой боли мало?

И зудит, запрещая верить:

– Не входи! Не входи в эти двери!

Ты доверишься – он обманет!

Он опять твоё сердце ранит.

Кто осколки разбитого склеит?

Не входи! Не входи в эти двери!

Не рискуй, не рискуй напрасно!

Мы другое отыщем счастье.

Без изысков и без полёта.

Опасайся внезапных взлётов.

С высоты очень больно падать.

Нам падений новых не надо!

Осторожно иди по краю.

Он летает, а ты – земная.

Мотыльком на огонь несёшься.

Упадёшь! Сгоришь! Разобьёшься!

Подстели под ноги соломы.

Ведь этапы Любви знакомы:

Загораешься и взлетаешь,

Обжигаешься и страдаешь.

Коль не хочешь новой потери,

Постарайся ему не верить.

И себе доверять не стоит.

Всё пустое, пойми, пустое.

Затыкаю руками уши.

Не хочу Осторожность слушать!

(автор Tamara Kokhas)

В общем, диагноз ясен: «Резать к чертовой матери! Не дожидаясь перитонитов!» (х/ф «Покровские ворота», «Мосфильм», 1982)

Карандашный рисунок, который Кострик гордо именовал фотороботом, мне ни о чём не сказал. Не видела я этого мужика раньше, а если и видела, то не запомнила, уж больно непримечательной была у него внешность. Нос как нос, глаза обычные, волосы чуть длинноваты, как на мой вкус, и никаких тебе родинок, шрамов и прочих заметных признаков…

Смешно, но вместе с пониманием того, что призрак из прошлого пока так и останется призраком, растаяла и моя решимость немедля провести мероприятие под кодовым названием «Калёное железо». Какое уж там мероприятие, когда я устала, как собака! Сабантуй до середины ночи, ранний подъём и то, что почти весь день я была напряжена, как электропровод, дали о себе знать примерно в тот момент, когда я выбралась из душа. У меня ещё хватило сил на то, чтобы высушить волосы и завести будильник, а вот как голова касалась подушки, уже не помню – вырубилась на ходу.

…И сразу же оказалась в пыточном зале посещённого днём музея, прикованная к средневековому позорному столбу так, что ни головой, ни руками не пошевелить… И мне бы испугаться, но нет. Где-то глубоко внутри обжигающе сладко шевельнулось возбуждение, а от терпкого аромата предвкушения закружилась голова.

Движение сбоку не увидела, а скорее почувствовала, и невзирая на то, что рассмотреть стоявшего рядом не было никакой возможности, я точно знала, кто именно там находился.

– Значит, всё забыла? – вкрадчивый шёпот коснулся моих ушей, а на глаза опустилась плотная повязка.

– Какого…

– Ну, ты же не думала, что столь откровенное враньё просто так сойдёт тебе с рук?

Кровь превратилась в густую огненную лаву, и я, облизнув пересохшие от внезапно вспыхнувшей жажды губы, проскрипела:

– Не думала.

– Не думала, – шёпотом повторил Кострик. Не повторил, прокатил по языку, с каким-то извращённым удовольствием впитывая в себя вкус этих двух слов, а затем провёл пальцем по краю моего декольте, слегка проникая под ткань. Провокационно, но… недостаточно.

– Тогда, быть может, просто скажешь мне правду, и мы перейдём к сладкому?

Гулко сглотнув, я стиснула зубы и промычала что-то невразумительное, но, определённо, отрицательное по смыслу.

Партизанка, блин…

Довольный смешок, и дракон делает шаг в сторону и заходит сзади. По шёлку чулок скользят горячие руки. Никогда не думала, что столь простая ласка, как поглаживание щиколотки и вырисовывание пальцами неторопливых узоров на икрах и под коленками может лишить дыхания. Но это происходит. И грудь с трудом поднимается, чтобы набрать воздуха в лёгкие, воздуха, который я мелкими глотками пила с жадностью путника, что после многих часов изнурительной дороги дорвался до источника живительной влаги. В ушах шумит, и отчаянно хочется… Нет, не чтобы прекратил, а чтобы не останавливался. И чтоб откровеннее, ярче, сильнее чтобы…

– Даже когда так, не помнишь?

Юбка взлетает вверх, а вместе с ней к потолку улетает бесстыже томный мой стон, и ещё до того, как его отголоски утихают под арочными сводами, мою кожу над краем чулка осторожно трогают влажным поцелуем.

В