В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941–1945 - Сергей Михеенков

После взятия Вязьмы наш артполк погрузили в эшелон и ночами транспортировали на юго-восток. Однажды утром я вылез из теплушки на станции Кошняки. В Кошняках стоял всего один дом. Стоял тот дом рядом с железной дорогой. А кругом – много стогов сена.

Следующей ночью мы были уже в Калуге. Но и там долго не задержались. Наш эшелон направлялся под Белев. Так мы к лету оказались на правом крыле Орловско-Курской дуги.

– Лето сорок третьего было жарким.

Наш 686-й артполк двигался по направлению к Болхову.

Впервые я здесь увидел наши самоходные артиллерийские установки. Танк не танк, пушка не пушка… А маневрирует и стреляет ловко.

На подступах к Болхову целиком погиб наш взвод управления.

Полк вошел в какую-то деревню. Немцев оттуда только что выбили. Мы с радистом Барковым пошли разыскивать свой взвод.

Ребята, оказывается, расположились в ровике под огромной ракитой. Ровик тот остался от немцев. Видимо, в нем стояла машина или тягач. Поговорили мы с командиром взвода и пошли вниз, к речке. Хотелось пить. Да и умыться надо было после пыльной дороги. Пот, жара. И только мы гимнастерки расстегнули, на горке ухнуло, листья с ракит посыпались. Побежали мы к ребятам нашим. А там такое месиво, что и глядеть страшно. Кто убит наповал, кто тяжело ранен, кто в агонии бьется, стонет. В бою таких потерь не несли. Вызвали мы с Барковым по рации санинструктора и начали перевязывать тех, кто еще подавал признаки жизни.

Наши батареи начали бить по ржаному полю, откуда прилетел фугас. Рожь загорелась. Немцы ответили. Тогда наши развернули еще несколько орудий. Немцы ударили из минометов. Я только запомнил, как ухнули первые мины. Мы с Барковым побежали в лощину. Земля подо мной вдруг вздыбилась, в лицо и в грудь ударило горячим. Опрокинуло, куда-то поволокло. Я вскочил и побежал дальше. Так и не понял, что это было: то ли мина под ногами взорвалась, то ли я в свежую воронку упал. А может, то и другое сразу. Но остался я невредимым.

Пехота пошла прочесывать ржаное поле. И тут, во ржи, поймали двоих власовцев. Одеты они были в немецкую форму, но нашивки имели особые. Ох, как их гнали ребята, как волокли! Прикладами! Воспитками! И штыками в задницу подкалывали! Никто их не пожалел. И командиры молчали. С пленными немцами в сорок третьем такого уже не позволяли. Не знаю, довели они их до штаба или нет.

Перед Болховом полк остановился. Начали закапывать орудия. Два дивизиона поставили на прямую наводку. Задача была ударить по окраине города, где закрепился противник, где работали его пулеметы и где должны были размещаться минометные батареи. Но снаряды полк имел только бронебойные. Ждали танковой атаки, к ней и готовились. А тылы наши отстали.

Заняли мы немецкую траншею. Закопали орудия. Поделили сухари: кухня тоже где-то отстала.

Налетели «Юнкерсы». Но не бомбили. Несколько раз заходили, но то ли не заметили наших орудий, то ли другую цель искали, а только ни одной бомбы не сбросили. Погодя разгрузились возле речки. Что они там бомбили, не знаю. Может, просто сбросили бомбы, чтобы назад гружеными не лететь, а может, кого-нибудь из наших на броду все же прихватили. Улетели. А искали они, видимо, нашу танковую бригаду. Танки были тщательно замаскированы под снопами ржи в поле.

Вскоре к нам в траншею приполз повар. Мы его в шутку звали Вассером. Пожилой дядька. Приволок термос со спиртом. «А где же суп?» – спросил его командир взвода. «Там, в поле остался», – сказал Вассер. Оказывается, напарника его убило. А термос с супом нес напарник.

Взводный разозлился. Спирт приказал вылить на землю. Помолчали мы, погоревали молча, но, что поделаешь, приказы командиров не обсуждают.

И тут во ржи объявилась немецкая самоходка. Она начала стрелять по нашим позициям. Высунется, ударит – и назад. Мы не успеваем ее засечь! Подвижная, маневренная, осторожная. Ударит и уйдет. То одно наше орудие кверху колесами, то другое.

Я включил рацию, настроился на их волну. Слышу, немцы совсем рядом переговариваются. Но обнаружить самоходку невозможно. Батареи начали бить вслепую. Но только хуже сделали: полностью обнаружили себя. Она, собака, нам девять орудий из двенадцати изуродовала. Два дивизиона – почти целиком! Это те, которые мы выкатили на прямую наводку.

Вскоре загудели под снопами наши танки. Видимо, получили приказ: вперед! Пошли мимо наших позиций к городу. И тут наблюдатели заметили, что на окраину города немцы срочно перебросили около тридцати грузовиков с пехотой. Мы за ними наблюдаем в бинокли: куда же они дальше поедут? А из штаба полка, как потом выяснилось, за немецкими грузовиками с пехотой тоже наблюдали. Машины вскоре скрылись за холмом. Прошло несколько минут – и вдруг немецкие цепи появились прямо перед позициями нашего артполка.

Самоходка все била и била. И зажгла один танк прямо возле крайнего орудия. Танкисты выскочили, вытащили пулемет, установили его в ячейке и начали стрелять по немецкой пехоте.

А те валят и валят густыми цепями. Волна за волной. Много, не меньше полка. Не бегут – идут. Не стреляют. Подошли совсем близко, видны даже пуговицы на мундирах.

Я связь со штабом полка наладил. Командир кричит им туда: «Давай огня по высоте! Быстрее!» – и выругался.

И вдруг впереди, где шли немецкие цепи, все загудело, затряслось. «Катюши» сыграли. И накрыли всю высоту. Один только снаряд не долетел, упал позади нашей траншеи. Мы все прижались к земле, потому что было такое ощущение, что снаряды реактивных установок накрыли и нас. Был произведен всего лишь один залп. По времени – это несколько секунд. Наступила тишина. Только слышно было, как трава и земля горели впереди. Ни крика, ни стона, ни единого движения на высоте, как будто там и не было ничего живого.

Вот так закончился тот бой.

Мы встали со дна траншеи, отряхнули с гимнастерок землю. И тут пошел проливной дождь. Промокла даже рация. Я попробовал включить ее – бьет.

Вечером за пушками пришли тягачи. Уволокли на ремонт и подбитые орудия.

Болхов был взят в тот же день.

Через несколько дней мне вручили первую боевую награду – медаль «За боевые заслуги».

Вскоре мы узнали, что освобожден Орел.

– Дивизия наша наступала. От Кирова к Снопоти, к Десне.

И тут меня снова ранило.

Штаб наш стоял в деревне Богачевке под Закрутым. Нужно было переносить его ближе к станции Бетлица. Поехали искать удобное место. Сели мы, несколько офицеров связи и штаба, в полуторку. Через Половитное едем на Дубровку. Где-то за Половитным нас остановили: «Куда?» – «Туда». – «Туда нельзя – немцы». Действительно, метрах в двухстах видна немецкая оборона.

Шофер стал разворачивать машину. Сдал назад и наехал на мину. Меня тяжело ранило. Немец услышал и стал бить из минометов. Меня ранило еще раз – осколком мины.