Семь ночей в постели повесы - Анна Кэмпбелл

– Я не хочу об этом говорить, – угрюмо отрезал он, пряча лицо в ладони, чтобы не видеть своего кошмарного отражения.

– Знаю, что не хочешь. – Голос ее был пронизан печалью.

Он поднял голову.

– Это наша последняя ночь, carissima. Нам следовало бы забыться в удовольствии.

– Расскажи мне, Джозеф. – Она прерывисто вздохнула, а потом ее руки обвили его плечи. Он оцепенел, хоть и безумно хотел принять это объятие. Ее обнимающие руки как будто защищали его от всех ужасов. Ощущение, что кто-то оберегает его, было незнакомым и чертовски приятным.

Джозеф вздрогнул, когда она приникла щекой к спине, прижалась к нему грудью. Кожа ее была шелковистой и теплой. Забавно, как волнуют эти жесты утешения. Джозеф попытался внушить себе, что ее нежность ничего не значит, но это у него не вышло.

Если трезво взглянуть на его жизнь, он не мог припомнить, чтобы кто-то когда-то открыто выказывал ему свою привязанность. Отец любил его, но он был англичанином со всей присущей этой нации сдержанностью. Рукопожатие или похлопывание сына по плечу – вот самое яркое выражение отцовских чувств, которое он себе позволял. И привязанность к сыну всегда была слабой эмоцией в сравнении с его скорбью по жене.

Молчание Сидони и нетребовательное объятие ослабило оборону, которую Джозеф возводил больше двадцати лет. Их пальцы переплелись.

– Это паршивая история, – проворчал он.

Сидони не была уверена, что Джозеф расскажет ей. На самом деле для этого не было никакой причины. Она ощущала его напряжение. Она почти с самого начала знала, что его шрамы – запретная область для любопытства, и теперь вынуждала его вспоминать события, которые оставили на нем такой ужасный след. Воспоминания о прошлых ужасах причинят ему боль.

Господи, они причинят боль и ей.

Но когда она уже почти потеряла надежду услышать его историю, он заговорил:

– Это случилось, когда мне было десять. В Итоне.

Руки, обнимающие его, сжались. Сидони уже так близка к тому, чтобы узнать его тайну, и если сейчас он откажется продолжать, она не выдержит.

– Некоторые мальчишки постарше были против присутствия среди них безродной дворняжки и выражали свое мнение при помощи кулаков.

Сидони пришла в ужас.

– Они намеренно мучили тебя?

– Мальчишки – маленькие варвары, amore mio.

– Ты этого не заслуживал. – Несмотря на все ее попытки оставаться спокойной, голос дрогнул от волнения.

Джозеф повернулся и обнял ее. Теперь не она предлагала утешение, а он. Он смахнул слезинку, катившуюся по ее щеке.

– Не плачь, tesoro. Это было давно.

И каждый день он переживает тот ужас вновь, как будто это только произошло. Она уже достаточно хорошо его узнала, чтобы распознать ложь в его стоическом утешении.

– Это было неправильно и жестоко.

На лице его промелькнуло какое-то странное выражение, которое она не смогла понять.

– Опыт оказался полезным. Урок таков: не стоит заноситься, ублюдку не следует напускать на себя важность, подобающую его законнорожденным собратьям.

Его язвительные слова прозвучали странно знакомо. Внезапно, словно она получила удар кулаком в живот, Сидони все поняла. И тут же пожалела об этом. Вероятно, никто не узнал бы эту отрывистую, презрительную интонацию, но она прожила с Уильямом шесть лет. Она слышала, как бесился Уильям от злости, проклиная Джозефа, брызгая ядовитой слюной от зависти к успехам своего кузена, – он употреблял именно эти слова.

– Это Уильям ранил тебя. – Это был не вопрос.

Серебристые глаза Джозефа оставались настороженными.

– Это всего лишь твоя догадка.

– Но точная.

Ожидая, что Джозеф отстранится, Сидони поднесла руку к его изувеченной щеке. Он остался неподвижен, а потом с тихим вздохом прижался лицом к ее ладони.

– Ты очень догадливая.

– Мне давно следовало догадаться. – Голос ее дрожал.

Черт бы побрал ее слепоту. Подсказки лежали на поверхности, в том, как упорно Джозеф мстил человеку, который даже мизинца его не стоит. Слова признания в том, что на самом деле он виконт Холбрук, вертелись на кончике языка, но она сдержала их. Она уже знала, что в его вендетте против Уильяма Роберта и ее сыновья имеют для него мало значения. Лучше устроить Роберту где-нибудь в безопасном месте, а потом послать Джозефу брачное свидетельство.

– Уильям собрал с полдесятка драчунов, и они заманили меня за часовню.

– Это несправедливо. Ты не отвечаешь за грехи своих родителей.

Его улыбка была невеселой.

– Может, и нет. Но такова жестокость детей…

Воистину слепая. До приезда в замок Крейвен она глупо и наивно полагала, что незаконнорожденность Джозефа не волнует его. Но чем больше узнавала его, тем больше осознавала, что лишение наследства стало трагедией всей его жизни.

– Мне так жаль, Джозеф.

– Я не догадывался, что у них на уме, пока Уильям не вытащил нож. Он сказал, что все должны знать, что я – ничтожество.

Сидони содрогнулась и проглотила подступившую тошноту. Все это совершенно в духе Уильяма. Бахвальство, жестокость, трусливое нападение на врага превосходящими силами. Джозеф, должно быть, дрался как лев. Но одному маленькому мальчику, каким бы храбрым он ни был, не выстоять против нескольких хулиганов. Она обвила его рукой за шею.

– Тебе повезло, что он не убил тебя.

Джозеф невесело усмехнулся:

– Еще немного – и убил бы. Слава богу, двое моих школьных товарищей спасли меня.

– Только двое?

– Они подняли такой шум, что Уильям и его подручные разбежались. Учителя, может, и презирали ублюдка, но не могли допустить убийства на территории школы.

– Герцог был одним из тех двоих? – Многое из той его пикировки с его светлостью в библиотеке теперь стало ясно.

– Ричард Хартсворт и Кэм Ротермер – настоящие бойцы, хотя Ричард выглядел так, словно его может унести малейшим дуновением ветра, а Кэм всегда придерживался правил. Уличная драка была совсем не в его стиле.

Сидони различила в его голосе теплые нотки привязанности и порадовалась, что Джозеф не всегда был одиноким волком. Как грустно, что с течением лет дружба сошла на нет, хотя она понимала, что это не совсем так. Судя по тому, что сказал герцог, Джозеф намеренно отдалился от своих спасителей.

– Я рада, что у тебя есть друзья.

– Не уверен, что нас можно было назвать друзьями. Скорее сироты, оказавшиеся выброшенными на улицу в бурю и держащиеся вместе для защиты. Итон не был добр к мальчишкам сомнительного происхождения.

– Школа, должно быть, была кошмаром для всех вас.

– Ричард демонстративно показывал, что ему на все наплевать, и заработал себе славу задиры, с которым лучше не связываться. Слухи в отношении происхождения Кэма бросали на него тень, но он был наследником герцогского титула, поэтому окружающие опасались оскорблять его. Ему было всего двенадцать, но он с поистине герцогским апломбом приказал той своре убираться.