Внук Петра Великого - Олеся Шеллина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Говори, не томи, – я согрелся и уходить с чистого воздуха, который бодрил мозги уже не стремился.
– Я в архиве нашел допрос Ваньки-Каина, точнее, донос, который почему-то никто не принял во внимание. Просто подшили к его делу и всех делов. Но меня он почему-то задел, да еще и вы, Василий Иванович, просили обращать внимание, ежели на этих личностей, где наткнусь, – он наморщил лоб, я как бы мне не хотелось вытрясти из него информацию, приходилось сдерживаться. Наконец, Вяземский снова заговорил. – В доносе том говорилось, что в игорный дом Ваньки как-то зашли двое, и он случайно услышал отрывок их беседы. Но говорили они не на русском языке, поэтому только имя одно Ванька и разобрал – Бестужев.
– Да кто у него в притоне встречался-то? – не выдержав, поторопил я его.
– Так ведь известно кто, Антонио Отто Ботта д’Адорно и граф Сигизмунд Чернышевский, а что, я разве не сказал? – я покачал головой. Нет, не сказал. А вечер-то совсем перестает быть томным.
– Василий Иванович, – я серьезно посмотрел на Суворова. – Я хочу присутствовать на дознании Турка. Это возможно? – он кивнул в знак согласия. – Отлично, тогда, не будем терять время, – и я пошел в ту сторону, куда люди Суворова утащили пленного бандита.
Глава 19
– Господин Ботта, – я радостно улыбнулся и махнул рукой, приглашая австрийца пройти в большую бальную залу Лефортовского дворца, совершенно не пострадавшую во время пожара. Надо сказать, что переезжать обратно в Кремль, который просто ненавидел всеми фибрами души, я отказался наотрез, и вот уже целый месяц вынужден был жить в локальном хаосе, возникшем в связи с восстановлением дворцового крыла, сильно поврежденного, больше даже от взрыва, чем от огня. К счастью, повреждения обошлись исключительно тем крылом, где расположился в свое время архив Сыскной экспедиции. Большая часть архива все же сгинула в огне, но даже той малой части, что удалось спасти, хватило, чтобы раскрутить это воистину странное дело до самого конца. Наверное, это произошло благодаря тому, что тушившие огонь секретари Сыскной экспедиции каким-то шестым чувством знали, что именно нужно вытаскивать с риском для жизни из охваченной огнем комнаты, в которой и располагался в то время архив.
– Мне передали просьбу вашего высочества о том, что вы хотите меня видеть, и я сразу же помчался к вам, чтобы выполнить эту невинную просьбу, – Ботта улыбнулся кончиками тонких губ, но глаза оставались холодными и колючими. Он изучающе смотрел на меня, словно прикидывая, как именно можно меня использовать в своих далеко идущих планах. – Могу я поинтересоваться, в чем заключается причина столь странного, надо сказать желания, лицезреть меня, ваше высочество?
– О, вы, наверное, знаете, ну конечно же вы знаете, об этом все знают, даже здесь в Москве, что с придворным танцмейстером произошло небольшое несчастье, он совершенно случайно, я бы даже сказал на ровном месте, сломал ногу. Бедняга так и не оправился, знаете ли, – я сокрушенно покачал головой. – Тетушка относится к нему с определенной симпатией, и не хочет пока подбирать нового, надеясь, что господин Лоуди все-таки поправится, и сумеет вернуться к выполнению своих обязанностей. Но, проблема в том, что скоро состоится коронация, – я так тяжко вздохнул, что в мою сторону посмотрели Сафонов и Румянцев, усиленно делающие вид, что их не интересует, о чем я там говорю с послом. И даже Аня Татищева, стоящая в это время у окна рядом с Бецким, повернула голову в мою сторону.
– Я слышал об этом столь прискорбном происшествии, – Ботта продолжал улыбаться, но уже более натянуто. – Насколько я знаю, в нем как-то замешана ваша кошка, – и он кинул взгляд на Грушу, сидящую посреди зала и не собирающуюся никуда уходить. Находящиеся рядом люди ей нисколько не мешали, и она всем видом демонстрировала свое пренебрежение, глядя на всех нас, включая меня, как на свою личную прислугу.
– Нет, ну что вы, – у меня уже от улыбок скулы свело. Особенно, учитывая тот факт, что больше всего мне хотелось вмазать австрийцу по роже, но приходилось улыбаться, как бы меня это не напрягало. – Разве же такая милая кошечка может кого-нибудь довести до столь плачевного состояния, в котором оказался бедняга Лоуди? Это совершенно невозможно, особенно, учитывая разницу в размерах господина Лруди и Грушеньки, вы же согласны со мной, господин Ботта?
– Безусловно, ваше высочество, – в его взгляде промелькнуло брезгливое выражение. Кошка ему явно не нравилась, впрочем, как и всякая другая кошка, да и не только кошка, но и все остальные животные. Груша сразу же почувствовала направленную на себя неприязнь и тут же выгнула спину, зашипев на посла. – А можно убрать отсюда эту тварь, пока она снова не стала причиной чьего-нибудь неудачного падения? – Я изогнул бровь, выражая неудовольствие тем фактом, что какой-то там посол не выказывает должного восторга при виде моей кошки, но, тем не менее, повернулся к Румбергу и кивнул ему. Бывший гренадер все понял правильно, очень осторожно подхватил Грушу, и унес ее из зала. Сделать это ему было не так чтобы легко: кошка начала вырываться, выражая явное желание добраться до австрийца. Румберг держал ее крепко, но бережно, поэтому уже спустя полминуты на его руках красовались свежие царапины. Вообще Груша не была столь агрессивной кошкой, ну, то есть, она не была особо ласковой, и гладить себя позволяла только мне, да еще почему-то Крамеру, но на остальных она кидалась редко, предпочитая делать вид, что их попросту не существует. Исключение составлял Воронцов, его Груша не переваривала просто категорически, возможно, думала, что он снова ее куда-нибудь отнесет, где ей будет далеко не так комфортно, чем сейчас. Вот завидя Воронцова, она выгибала спину и шипела, и во сейчас появился второй человек, вызвавший в ней столь острую неприязнь.
Пока все были заняты процессом выдворения Груши, к нам совершенно неслышным шагом подошел Турок. Он всего лишь прошел мимо посла, но, когда я бросил на него взгляд, быстро продемонстрировал мне небольшую связку ключей, которую только что спер у австрийца с виртуозностью, достойной лучшего применения.
– Ну вот, кошки больше в зале нет,
