Прокурор идет ва-банк. Кофе на крови. Любовник войны - Александр Григорьевич Звягинцев

скатившись вниз, побежал к уступу, нависшему над дорогой, наперерез бензовозу. Когда автомобиль поравнялся с уступом, Ярыгин, сильно оттолкнувшись, прыгнул на цистерну сверху. Схватившись за скобу, он едва удержался на ней. Услышав шум, Цвях обернулся и через заднее мутное оконце кабины увидел Ярыгина, пробирающегося по бензовозу к нему. Начав резко крутить баранку из стороны в сторону, Цвях попытался сбросить его, но ничего этим не добился. Тогда он достал из-за пояса пистолет и, рукояткой выбив заднее окно кабины, несколько раз выстрелил по Ярыгину. Однако тот успел укрыться за люком бензовоза. Пуля пробила цистерну, и из отверстия вырвалась струйка бензина.

Увидев у края дороги деревья, Цвях направил бензовоз под них. Грубые ветви с шумом обрушились на металлическую поверхность бензовоза.

Промчавшись под деревьями, Цвях оглянулся и не увидел на цистерне Ярыгина. Улыбнувшись, Цвях прибавил газа. Но в это время с ним поравнялся оперативник на мотоцикле из группы захвата.

– Приказываю остановиться! – закричал он. – Буду стрелять!

– Пошел ты!.. – отмахнулся Цвях и первый выстрелил в опера.

Однако тот обошел бензовоз и, двигаясь параллельным курсом, произвел несколько неудачных выстрелов по колесам.

На повороте Цвях все же поймал оперативника и, перерезав ему путь, похоронил его под колесами бензовоза.

Ярыгин, сбиваемый ветвями деревьев с цистерны, все же удержался на ней. Он едва не попал под заднее колесо, но успел схватиться за приваренные сбоку к цистерне скобы. Какое-то время его ноги волочились почти под самыми колесами бензовоза. А сверху из пробитого Цвяхом отверстия на него лился бензин.

Собравшись с силами, Ярыгин забрался на цистерну и опять стал пробираться к кабине.

Заметив его, Цвях выстрелил и вновь попал в люк. Пуля выбила искры. Мгновенно вспыхнувший бензин охватил цистерну пламенем. На Ярыгине сразу загорелась одежда. Цвях, увидев огонь, выпрыгнул из бензовоза и покатился вниз по склону.

Потерявший управление горящий бензовоз вместе с Ярыгиным взлетел над обрывом и, перевернувшись, рухнул вниз. Громовой удар потряс окрестности. Из пропасти вылетел огромный пузырь огня и дыма…

Цвях недаром рвался уйти по северному шоссе. В нескольких километрах от города у самого края крутого, уходящего вниз обрыва стояла полуразрушенная церковь, где они с Валерой, будучи еще пацанами, хранили наркотики для продажи. Этот тайник милиция не нашла.

Туда и направлял теперь Цвях свои стопы.

Затаившись в развалинах, он ждал Валеру с деньгами и одеждой. Тогда можно будет вылезти на белый свет и потребовать свою долю за молчание.

У южной ночи всегда крупные звезды.

Когда Валера увидел на фоне чистого звездного неба черный силуэт полуразрушенной церкви, он два раза мигнул фарами, выхватив из темноты когда-то беленые стены и черный проем сорванной двери.

Машина, освещая путь подфарниками, осторожно объехала церковь и остановилась. Валера вышел из машины и свистнул три раза.

От полуразрушенной стены отделилась тень. Это был Цвях. Он направил пистолет на Валеру и крикнул:

– Стой там, где стоишь! Руки на голову!

Валера быстро подчинился, зная бешеный нрав своего бывшего дружка.

– Серега, ты что? Это же я!

Цвях, хромая, подошел к стоявшему возле машины Валере.

– Руки можешь опустить! – нашел он силы пошутить. – Арестовывать тебя сейчас не буду!

В изодранной одежде, грязный, он представлял жалкое зрелище, но еще хорохорился.

Валера достал из кармана толстую пачку самых крупных по достоинству купюр и вручил ее Цвяху. Кивнув на багажник, спокойно сказал:

– Шмотки там!

Успокоившись, Цвях положил пистолет в карман и, открыв багажник, полез в него за вещами.

В то же мгновение Валера подскочил сзади и с силой опустил крышку багажника на шею Цвяха.

Захрипев, тот, тем не менее, пытался вырваться из капкана багажника, но не смог…

Подхватив бесчувственное тело бывшего друга, Валера потащил его к обрыву. Вспомнив о деньгах, он опустил тело на краю обрыва и стал лихорадочно шарить по карманам.

Выдернув пачку купюр и пистолет, Валера ногой столкнул тело Цвяха в пропасть.

Переводя дыхание, сказал напоследок:

– Иди, Цвях! Они тебе там все равно не понадобятся. Там – коммунизм!..

Оболенцев сидел за столом в номере гостиницы цирка и, подперев голову руками, напряженно всматривался в экран телевизора, где в очередной раз показывали похороны Брежнева. Припухшие от усталости веки его слегка подрагивали.

Наступил кульминационный момент: люди в черных куртках опускали на веревках гроб в могилу у Кремлевской стены. Одна из веревок, видимо, оборвалась и гроб, как ему показалось, перекосившись, соскользнул вниз.

– И ад забрал его! – тихо сказал Оболенцев.

Могилу засыпали так быстро, как будто боялись, что покойник оживет и вылезет из нее. Тут же ее завалили венками, а экран телевизора уже показывал крупным планом лица убитых горем родственников и соратников.

У Оболенцева было почему-то очень тревожно на душе.

«Не от скорби же по усопшему?» – подумал он, пытаясь прогнать тревожное предчувствие.

Он ждал телефонного звонка от Ярыгина или прихода его самого.

Но дождался лишь сообщения о гибели друга…

На следующий день Оболенцев улетел в Москву, сопровождая цинковый гроб с останками Ярыгина. Погрузив гроб в трюм самолета, Оболенцев пошел к трапу, где уже шла посадка.

К первому трапу Ту-154 лихо подкатил милицейский «уазик». Задняя стенка-дверца его открылась, и из салона машины вылез сначала милиционер, а затем Борзов. Он был пристегнут к милиционеру наручниками.

В череде людей, подходивших ко второму трапу самолета, Оболенцев узнал солистку варьете Наталью. Она была вместе с мужем-французом.

Увидев Борзова, она окликнула его:

– Петр Григорьевич!

Борзов повернул голову и обжег ее полным ненависти взглядом.

– Тоже в Париж? – игриво воскликнула она. – Бон шанс!

Поднимаясь по ступенькам, она помахала ему рукой и громко запела «Марсельезу».

Борзов, в сопровождении двух людей в штатском поднявшийся на борт самолета, обернулся. Он встретился взглядом с Оболенцевым. Оба знали, что главная встреча у них впереди…

Учитывая существующие реалии…

В Москве Оболенцев попросил у Кондаурова три дня отпуска, которые тот дал ему не раздумывая. Дни пролетели как страшный сон и кончились прощальным салютом и горстью земли, брошенной им на гроб друга.

Оболенцев договорился, что с Борзовым и компанией пока работать не будет. Допросы проведут Розанов и Нор. При необходимости подключаться к ним станет и сам Кондауров. Оболенцев был на грани нервного срыва и боялся не столько лишних раздражителей, сколько того, что его раздраженность может навредить делу. Александр Петрович это хорошо понимал и всячески старался оградить следователя от прямых контактов с обвиняемыми.

Но Оболенцев все равно каждый день допоздна выслушивал доклады членов бригады о проделанной за день