Иероглиф - Токарева Елена О.

…Приехал фельдшер, а с ним двое дюжих санитаров. Спросили, что самоубийца употребляла. Рома не знал. Он узнал обо всем в последний момент. Юлия сама ему позвонила и сказала, чтобы он приходил во Дворец профсоюзов – ее хоронить. Он подумал, что шутка нехороша, но, несмотря на злость, все-таки решил приехать. И вот, оказывается, не зря.

Фельдшер стал промывать Юлии желудок, пропуская воду туда-сюда через зонд, который он вставил в нос и рот.

Несколько раз Юлия вздрагивала, потом зашевелилась, принялась чихать, икать и кашлять.

– Хо-ро-шо… – сказал фельдшер. – Оживает. Сейчас поставим капельницу. Мамаша, нет ли у вас кофе, а то с самого утра…

– Сейчас, сейчас… – засуетилась мать Джулии, срываясь с места на кухню. – Ромочка, а тебе кофею?

Поставили капельницу. Через час Юля открыла глаза, обвела мутным взором домашних, увидела Рому, судорожно схватила его за руку, прижалась щекой.

– Ты меня больше не оставишь?

Мать плакала, сидя в углу дивана, периодически бросая на Рому умоляющие взоры.

– Юлечка, все тут, все с тобой. Завтра папа прилетит… – лепетала она.

– Слетелись… черные вороны… – сказала Юля. И ее вырвало.

3. Когда дым рассеялся

«Когда дым рассеялся, стало ясно, где была заложена взрывчатка».

Через неделю над побережьем подул сильный ветер, и черный смог, традиционно висевший над объектом ЧТ, рассеялся. Ясное морозное утро, чистое небо и яркое солнце прояснили картину мира. В то утро сбылись самые плохие предсказания: китайские банки обрушили американский доллар. Разговоры об этом шли уже долгие годы, но весь финансовый мир считал, что Китай не решится на такую пакость. За годы финансовой стратегии «движение вовне» Китай вложил семьсот миллиардов долларов в американские ценные бумаги, защитив доллар и обеспечив свое присутствие на рынке США. А потом у них что-то переклинило в мозгу, поменялась стратегия, и китайцы тайно решили все грохнуть и начать с белого листа мировую историю.

Мировые валютные биржи закрылись, не в силах переварить количество зеленой американской бумаги, которую выбросили на финансовые рынки китайцы. В мире началась паника.

Послушав с утра радио, Рома понял самое смешное: искать взрывчатку в Чайна-тауне больше не требуется! Все уже взорвалось. Мужик с чемоданчиком, который был на диске, что дала Юля, наверное, виртуально минировал здание Банка Гонконга. Содержание диска так и не было разгадано. Разгадчики пошли неправильным путем.

То, что было заложено в Банке Гонконга, взорвалось, не повредив бетонной оболочки. Жаль, что деды да и сам Рома так буквально восприняли сведения о заложенной взрывчатке. Надо было не с собаками бегать, а думать головой.

Место доллара на мировых биржах занял юань.

В это недоброе утро Роме позвонила мать и сказала, что час назад внезапно скончался отец Ромы.

– Как это случилось, ма?

– Сама не понимаю. Он проснулся рано. Побрился. Послушал радио. Услышал что-то. Сказал «еб». Потом схватился за сердце, сел на свой диван и умер. Ничем не болел. Никогда не ходил к доктору.

Рома снял с себя невесомую ногу Юлии.

– Куда ты? – немедленно спросила она.

– К родителям. Мой отец умер.

– Я с тобой.

– Не вздумай. Тебя и так еле откачали.

Менее чем через пять минут он оказался у родительского дома.

Мать сидела на кухне, обхватив голову руками. Надо было сесть с нею рядом и много часов слушать ее рассказы о детстве, о юности, о службе в Средней Азии, о чурках, которые срали в сено, а потом коровы болели глистами… Рома понимал, что слушать это неизбежно. Иначе ей будет очень плохо. Жизнь прошла и кончилась. Рома налил матери водки и сказал: «Пей!» Потом вызвал врача и агента.

Агент приехал быстро. Составил договор. Увидев, что у Ромы рубли – обрадовался:

– Сегодня ваш заказ уже пятый. Все внезапные смерти. И все норовят расплатиться долларами. А их не принимают в обменниках.

Когда отца увезли, мать стянула с его дивана постельное белье и подняла крышку. Рома увидел, что весь диван набит пачками долларов.

– Откуда у тебя керенки в таком количестве? – спросил Рома.

Мать потупилась:

– Это твоего отца. Прохор Ильич семь лет с дивана не вставал, стерег деньги.

– Ма-а-ма! Какие семь лет!!! Мы всегда были бедные. Еле сводили концы с концами. Папа грузил вагоны, а я после школы мыл стекла у машин. Ма-ама!!! У нас Аннушка не ходит, потому что не было денег на ее лечение. Если бы были деньги, сестру можно было бы вылечить за границей. Диагноз ей правильный поставить. Можно было…

Рома охрип.

– Ромочка! Папа боялся, что узнают про деньги. Он не вставал с дивана. Все время ждал, что его придут арестовывать.

– Откуда деньги, мам? Вернее так: откуда бывшие деньги? Сегодня это просто бумага.

– Ромочка, ты только никому не говори. Папа давно продал партию оружия. Он хотел эти деньги тебе отдать, когда подрастешь, станешь мудрым. Он тебе записку оставил, Ромочка. На всякий случай, сейчас ее найду.

Мать побежала в другую комнату. Стала шумно открывать ящики полированной «хельги», которую родители купили еще до Роминого рождения.

Наконец мать пришла и положила перед сыном тетрадный листочек. На нем почерком отца была выведена дата 12 октября 1997 года и лаконичный текст: «Рома, не просри деньги».

– Это все, мам? Все его завещание? А про родину, мама, он мне ничего не написал, отправляя в военное училище на край земли русской?

– Ромочка, он хотел как лучше. Он считал, что ты узнаешь жизнь, тебя там плохому не научат. А когда вернешься, поумнеешь и денежками распорядишься…

Аннушка в углу тихо плакала.

– Еще, Рома, папа тебе хотел сказать, чтобы ты сестру не оставлял бы в несчастии. Это теперь твой долг.

– Мой? Долг? А у вас какие-нибудь долги перед нами были? Нет, даже не перед нами, а перед собой? Ну, ладно, мам, он идиот, но ты-то, ты же женщина, ты должна была чувствовать, что так нельзя было жить. Чем же он тебя так задавил? Теперь-то я понимаю, почему он меня отправил в Задурийск, он просто боялся, что я случайно залезу в диван и найду это бабло. Так ведь?

Мать молчала.

– Будьте вы прокляты! – сказал Рома. – Хуже вас нет.

– Ромочка! Не сердись, возьми денежки. Может, где-нибудь поменяешь.

– Не возьму, мам. Они грязные. И никому не нужные. Боюсь их брать. Зараза к пальцам пристанет.

– Ромочка, ты не прав. Эти деньги Аннушка уже собой оплатила, ножками своими неходячими…

– Мама, еще слово, и я за себя не ручаюсь.

Рома выскочил из дома в бешенстве. В машине достал пачку сигарет, к которым обычно даже не прикасался, и закурил. В мозгу стучало только одно: напиться и забыться. Жить не хотелось. Вот такая была история, которой не поделишься ни с кем. Если бы ее можно было выложить в словах, стало бы легче, но от безумия услышанного только тупая боль отдавала в виски. Это и была та самая глобальная философия старшего поколения, которую оно всемерно скрывало от молодежи, как великую тайну бытия, этой тайной предыдущее поколение приминало последующее, заставляя идти тем же путем, не сворачивая с колеи. «Твой долг!» Эк вы меня долгами-то нагрузили своими, чтобы не дай Бог не взлетел, чтобы полз по грязи, головы не поднимая, как вы сами и те, кто были перед вами, и все, все, все… по Библии.

Через день отпустило. Да хрен бы с вами. Не было денег и вовсе не стало. Умные люди говорят, так было много раз.

«Протестировали меня на критическом режиме, – сказал себе Роман. – Система показала свою жизнеспособность».

Заехал к Юлии. Поел на кухне борща, который сварила мать Юлии. Хорошо, что не фондю.

– Поеду. Отца хоронить. Женщины там одни. Мать и сестра.

– Может, мы с тобой, а, Рома? – Мать Юлии уже была одета в черное и выглядела совершенно по-человечески. Тетка как тетка.

– Можно. Одевайтесь. Жду вас в машине.

У подъезда Роминого дома уже толпились любопытные соседи. Едва Роман появился со своими женщинами, по соседской толпе пробежал легкий ропот, видимо, узнали и Юлию, и ее мать. Все сделали умильные лица. Бабки вытирали слезы. Роман слышал, как они говорили: «Вот, все ж таки и они люди. Понимают. Смерть, она каждого достанет».