Инферно (СИ) - "Doktor"

Получившему в результате капитуляции бдительного «эго» полную свободу действий парню, вдруг захотелось поправить выбившиеся из-под заколки и рассыпавшиеся по щеке и плечу завитушки волос, коснуться рукой…

«Э! — Э! Парень, глубже дыши, — возмущенно заорало ожившее «я». — Попасться на алые губки и милую мордашку! Спасайся!»

«Отвянь. Дело не в плавном овале подбородка или аккуратном носике, — парировал Корис, — В ней всё на редкость аккуратно и гармонично, везде ни больше, ни меньше, словно собирали по частям, взяв самое лучшее от многих девчонок».

«Зато, наверняка, дура, кукла!» — вкрадчиво увещевало не в меру разошедшееся «альтер эго».

«Вот чтоб тебе!.. Она ещё слова не сказала, а уже — дура!»

«Ну-ну, поговори с ней. Как начнёт глазки строить, так и про слова забудешь».

«Кстати, а какого цвета у неё глаза, философ?» — уколол «противника» Корис.

Ему почему-то захотелось, чтобы глаза незнакомки были непременно тёмными, бездонными и загадочными, под цвет её темно-русых волос.

Словно подыгрывая ему, вертолёт тряхнуло, и это потревожило девушку. Видимо она не дремала, а действительно просто прикрыла глаза, пережидая взлет, и только рёв двигателей вертолёта, да выработавшаяся у Кориса за годы тренировок привычка ходить почти бесшумно, не позволил ей услышать шаги и вовремя ощутить присутствие постороннего. Её длинные пушистые ресницы дрогнули, и, совсем неожиданно для Кориса, она посмотрела на него. Парень машинально отметил, что глаза именно такие, какие он представлял, как и то, что девчонка совершенно спокойно выдержала его взгляд. Она не отвернулась смущённо, обнаружив себя пристально разглядываемой незнакомым парнем в камуфлированном армейском комбинезоне. Напротив. Прогнулась, разминая затекшее от долгого сидения тело, и приветливо улыбнулась, чем неожиданно смутила самого Кориса, именно в этот момент откровенно разглядывающего её ладную фигурку.

Она окинула себя взглядом, решив, видимо, что парня смутило что-то в её облике. Поправила волосы, одёрнула зачем-то платье, и недоуменно посмотрела на Кориса.

— Привет. Выспалась? — мужественно выдавил из себя он.

Перед его мысленным взором «я» строило рожи, и злорадно нашептывало: «Баран! Ой, баран!»

— Да, спасибо, — ответила девушка, — а вы что-то хотели спросить?

— Да нет. Просто познакомиться. Неудобно как-то… вот так… А то экспедиция, летим вот… и вообще…

Корис понял, что ему больше решительно нечего сказать. Он почувствовал, что его щёки и уши стремительно заливаются краской, едва представил, каким несуразным лепетом выглядит со стороны его героическая попытка завязать разговор.

Девушка тактично не заметила его смущения. Она вообще оказалась на удивление тактичной и предупредительной, умела общаться непринуждённо и легко — по-свойски. В тоже время его новая знакомая не позволяла переходить незримую границу между простотой в общении и вседозволенностью. После её первых фраз скованность Кориса исчезла. Сразу нашлись общие темы для разговора, и вскоре он узнал, что девушку зовут Ника. Ей шестнадцать лет. Она летит в эту экспедицию с матерью — доктором исторических наук Людмилой Ракитиной, которая и является руководителем экспедиции.

«Вот тебе и пенсне — менсне!» — в который раз за сегодня удивился Корис.

Ника объяснила, что летит не просто с матерью. Оказалось, что ей с самого раннего детства легко давались языки, и она запоминала их играючи. Особенно легко девушке запоминались древние языки, и сейчас она являлась, несмотря на свой юный возраст, полноправным участником экспедиции. Палеолингвист. Так она сама назвала свою будущую профессию.

Корис в этом мало что понимал, поэтому всё больше молча слушал, изредка вставляя в разговор реплику — другую, так, для поддержания беседы.

Он лишь не преминул уколоть своё досаждавшее «второе я»:

«Понял, дятел? Не кукла и не дура. Шесть языков знает!»

Они разговорились о родителях. Ника показала ему фотографию матери. Очень красивая для своих сорока, по девичьи стройная Людмила Викторовна была почти полной копией Ники, только старше.

«Вернее наоборот, конечно, — мысленно поправил себя Корис, — просто мать я ещё не видел, а дочь рядом».

В свою очередь он показал девушке хранимую им в паспорте фотографию родителей, и был немало удивлен, когда Ника сказала ему, что она его отца знает.

— В смысле? Вы встречались раньше?

— Нет. А может и да. Я тогда маленькой была. Мой папа тоже военный. У него есть фотография, где он с твоим отцом в форме, — пояснила Ника. — Когда три звёздочки это кто?

— Старший лейтенант, — машинально сообщил Корис.

— Папа как-то мне сказал, что твой отец его однажды спас от большой беды. Подробно не говорил, конечно, но у военных много очень опасных вещей. Ты знаешь, я твоему папе всегда за это заочно благодарна была. Только вот фамилию и имя его не помню, — сказала девушка смущённо. — Или отец не говорил.

«Однако! Вот это наблюдательность! На моей-то фотографии отец старше, — удивился он мысленно. — Судя по всему, её папа служит там же, где и мой раньше служил. Жить становится веселее! Что ещё Лукин скажет?»

Теперь ему совсем по другому представился смысл слов отца и Мокошина о «необходимости» и «важности» его поездки.

Однако Ника продолжала непринужденно болтать, коротая время полета, и Корис вновь увлекся её рассказом о красоте древних языков. Она умела заинтересовать собеседника даже теми темами, которые обычно интересны только специалисту. Её рассказ захватил парня, время летело незаметно, и он оторвался от разговора, только почувствовав, что вертолёт снижается, но не так как положено, а странным образом рыская по высоте и курсу.

«Это не правильно. Такого быть не должно», — встревожено подумал Корис, и, на всякий случай, пересел поближе к Нике.

Едва он успел увидеть удивленный взгляд спутницы, вертолет рванулся вниз.

— Держись! — крикнул Корис и, рванув под себя, прижал Нику к полу, загораживая от посыпавшихся на них ящиков.

Их машина нырнула в зелень деревьев и рухнула на землю, погасив скорость о тонкие гибкие молодые кедры и густой подлесок…

— Кажется, парень очнулся… — услышал Корис сказанную кем-то фразу.

Он не различал говоривших. Слова сливались в единый оглушающий гул, только некоторые фразы откалывались от общего монолита. Подобно гранитным глыбам, сорвавшимся со скалы, они обрушивались на незащищённый мозг, пробивая бреши в ватном мраке, окутавшем его сознание.

— Слава Богу, легко отделались, — уже другой голос. — Только ребятишкам не повезло. Они в носу были. Вот по инерции ящиками…

— Девочка?.. Нет, вроде бы. Дышит ровно, и щёчки порозовели…

— Ну и досталось же вам, батенька, знатный, я бы сказал, синячище…

Корис открыл глаза и с трудом, в несколько приёмов, сел. Сильные руки подхватили его и удержали от падения в то время, когда он пытался впихнуть обратно в голову распухшие от нудного утомительного гула мозги. Наконец ему это удалось. Он смог даже прервать стремительный бег палатки, которая, ни с того ни с сего, словно с ума сошла, вдруг принялась вертеться вокруг него со скоростью вентилятора. Огляделся. Рядом сидел Лукин и один из «классических» профессоров, летевший с ним в одном вертолёте. Второй его коллега склонился над Никой.

Девушка лежала тут же на куске палаточного брезента, у самого входа в наскоро поставленную палатку.

— Спасибо, Сергеич, — промямлил парень, вернув себе способность изъясняться членораздельно. — Долго я… Вот тут?..

— Да минут тридцать. Пока мы сели, пока к вам прибежали. Пока для вас палатку эту возвели… Вы совсем недалеко от будущего лагеря упали, — сказал Лукин. — Тебя и девчонку эти «профессора» вытащили.

Предугадав следующий вопрос Кориса, он поспешно добавил:

— С подружкой твоей всё в порядке. Хорошо, что ты успел её под себя подмять. Ящик только по твоей спине и голове прогулялся. Счастье, что пустой.