Дом на Харрен–стрит. В сетях шпионажа - Ладислас Фараго

Роту пришлось принять некоторые чрезвычайные меры. Несколько десятков «Хейнкелей–50» были срочно переоборудованы для полетов над морем. Эти 85–90 самолетов были разделены на три группы и размещены соответственно на острове Нордерней, в Киле и в Травемюнде, близ Любека. Все специальные поплавки, которые можно было найти, были конфискованы независимо от того, кому они принадлежали, — военным школам, воинским частям или промышленным предприятиям. Самолетами «Хейнкель–50», Бе–138 и Дорнье были произведены эксперименты с целью их использования для переброски войск через море.

Самолеты должны были быть полностью готовыми к вылету по получении приказа. В Травемюнде полковник Рот ночами просиживал в ангарах аэродрома, наблюдая за тем, как группа техников и столяров переоборудовала кабины самолетов. Необходимые приспособления для кабин были заранее опробованы на всех самолетах. При этом большое внимание уделялось тому, чтобы к утру оставить машины в том же виде, в каком они были накануне вечером.

10 марта полковник Рот был направлен в качестве руководителя морских перевозок в штаб 10–го воздушного корпуса. Это были последние дни работы штаба. Люди не отдыхали ни днем ни ночью. Разрабатывались организационные вопросы, обсуждались мельчайшие детали плана, теоретически обосновывались многие вопросы, составлялись четкие инструкции о порядке подчиненности в каждом районе, рассчитывалось время прибытия и высадки в опорных пунктах — в Ставангере, Бергене, Тронхейме и Нарвике в первые дни вторжения.

В один из последних дней февраля 1940 года начальник радиотехнической разведки 1–й воздушной армии полковник Отто Кюне получил приказ прибыть на совещание в штаб на Бендлерштрассе. Там он был принят генералом фон Фалькенхорстом и полковником Бушен–хагеном, которые в доверительной форме информировали его, генерала Дитля и еще нескольких офицеров о предстоящих действиях.

Вернувшись в штаб армии, Кюне зашел к своему начальнику генерал–полковнику Штумпфу, чтобы попрощаться. Генерал был страшно удивлен и возмущен тем, что его ближайший сотрудник покидает его без всяких объяснений. Генерал не мог понять, что происходит. Виданное ли дело, чтобы подчиненный не мог сказать своему начальнику, куда он едет?! Но, к сожалению, полковник Кюне не имел права сообщать генералу что–либо, касающееся его нового назначения. Генерал пришел в ярость, изрыгнул поток ругательств по поводу такой наглости и выгнал Кюне за дверь. Полковник чувствовал себя несправедливо обиженным, но ничего не мог поделать: у него был строжайший приказ молчать обо всем, что он знает. Лишь через много недель, уже после того как Штумпф принял от генерал–полковника Мильха командование вновь созданной 5–й воздушной армией и прибыл в Гамбург, он снова столкнулся с полковником Кюне, и тот сообщил ему о причине разыгранной им «мистерии». Таким образом, генерал–полковник смог убедиться в том, что его бывший подчиненный обладал блестящей способностью не разглашать тайну. А знать это было тем более полезно, что пути их вновь сошлись.

Этот факт — лишь один из многочисленных примеров того, насколько тщательно оберегалась немцами военная тайна. Больше того, если бы, например, генерал–полковник Штумпф после прощания с Кюне обратился для проверки фактов к Герингу, его вопрос вызвал бы глубочайшее изумление, на лице генерал–фельдмаршала, ибо в конце февраля — начале марта сам главнокомандующий Люфтваффе и министр авиации не имели ни малейшего представления о том, какая планомерная и широкая подготовка ведется к нападению на Данию и Норвегию. Правда, начальник штаба Геринга был посвящен в оперативный план «Везерюбунг» [37], но Гитлер потребовал, чтобы тот ни слова не говорил об этом своему могущественному шефу. Секретность соблюдалась строжайшим образом, и это было вполне оправданно, но, конечно, не обходилось и без недоразумений.

Для выполнения поставленных задач полковнику Кюне нужен был довольно солидный аппарат. Без него никакие планы не имели значения. Нужно было срочно начать обучение офицеров и солдат, отработать методы прокладки кабельных телефонных линий на большие расстояния по суше и по морю. Для сохранения секретности Кюне направил специальную комиссию на Балканы, поручив ей важную задачу — проложить связь через Дарданеллы. Для техников это явилось первоклассной тренировкой, а когда связисты возвратились с Балкан — это было уже в начале апреля, — всех их совершенно неожиданно направили в Данциг и приказали погрузиться на судно, идущее в Норвегию.

Все эти мероприятия координировал штаб генерала фон Фалькенхорста. Первую скрипку здесь играл полковник Бушенхаген. Он должен был позаботиться не только о том, чтобы не позволить нижестоящим чинам штаба и армии разузнать что–либо о готовящемся плане. Самым важным во всем этом камуфляже было стремление сохранить подготовку в тайне от противника.

Чем меньше времени оставалось до нападения, тем труднее было скрываться и таиться. Поэтому решено было начать крупную отвлекающую кампанию, которая нарастала бы по мере усиления подготовки к операции «Везерюбунг».

В первые недели работы штаб должен был тщательно замаскировать все свои действия с помощью некоторых пассивных отвлекающих мер. Даже закупка карт и справочников была продумана и распределена между несколькими магазинами Берлина. Немало их было приобретено и в провинции.

Куда труднее было найти соответствующее число переводчиков с норвежского и датского языков. Но хотя это был сложный вопрос, о средствах его решения беспокоиться не приходилось. В военных газетах были опубликованы сообщения о приеме на курсы усовершенствования чешских, хорватских, венгерских, датских, норвежских, шведских, финских, русских, испанских и английских переводчиков. Все подавшие заявления были срочно вызваны в Берлин и после проверки зачислены слушателями. Естественно, брали лишь тех лиц, кто уже владел соответствующим языком и кому оставалось лишь подучить военную терминологию. Нужно сказать, что эта попытка немцам не совсем удалась. Так, есть документы, говорящие о том, что незадолго до 9 апреля датский военно–морской атташе сообщал в Копенгаген, что в Берлине начали работу краткосрочные курсы переводчиков со скандинавских языков. Но странно, когда военные атташе северных стран узнали об этом, они не придали этому никакого значения. Ведь одновременно немцы готовили и переводчиков с арабского и турецкого языков!

В тех случаях, когда кое–кто из высокопоставленных офицеров, не знавших истинных целей ведущейся подготовки, проявлял чрезмерное любопытство и спрашивал полковника Бушенхагена, что все это может означать, он отводил такого человека в сторону и на ухо, осторожно произносил: «Строго доверительно и между нами. Готовимся против Болгарии!» И, как правило, этот человек свято хранил «тайну».

Но как бы ни были продуманы меры предосторожности и отвлекающие действия, они не всегда давали положительный результат. Это очень хорошо показывает один небольшой эпизод.

7 апреля штаб фон Фалькенхорста перекочевал из Берлина в Гамбург, собираясь разместиться в той же самой гостинице «Эспланада», где штабная группа 10–го авиакорпуса находилась уже с рождества. Разумеется, все офицеры были в штатском, на машинах красовались гражданские номерные знаки, да и сами машины были подобраны так, чтобы придать им максимально «гражданский» вид. И вот, въехав в центр Гамбурга, Фалькенхорст и Бушенхаген услышали вдруг чеканный шаг марширующих солдат. Их удивлению не было границ, когда мимо них с развевающимися знаменами, с оркестром впереди, стройными рядами прошли подразделения эсэсовского полка «Герман Геринг». Полковник Бушенхаген вежливо подозвал одного полицейского к машине и попросил его объяснить, ради чего сегодня такой парад.

— Это солдаты полка «Герман Геринг», — ответил полицейский, — они только что прибыли в город.

«Черт побери, — выругался про себя Бушенхаген. — Ведь этот полк будет участвовать в операции против Норвегии!» Бушенхаген знал, что этот полк получил строжайшее предписание проходить город маленькими группами, не привлекая к себе внимания. И разместиться он должен был в пригороде Гамбурга. Вместо этого командование полка решило покрасоваться перед населением Гамбурга.

В штабе уже готовились к самому худшему. Но все волнения оказались напрасными. До самого Гамбурга полк следовал, соблюдая скрытность. А то, что солдаты вошли в город так открыто, пожалуй, только еще больше запутывало противника. Иногда и откровенность может стать хорошим камуфляжем и ввести в заблуждение того, кто к этому не готов.

Большая часть альпийских горных стрелков генерала Дитля была переброшена в Берлин из Южной Германии в самые последние дни марта. Но появление их здесь сразу же вызвало разные слухи. Для чего понадобились эти альпийские стрелки в предместьях Берлина, где отнюдь не было гор? И всякий толковал это по–своему, внося много вздора и кривотолков и это, конечно, не способствовало сохранению в тайне планов немецкого командования. Но еще хуже было то, что любвеобильные горные стрелки не сдавали письма, адресованные своим подругам, в ротную канцелярию, а опускали их в обычные почтовые ящики. Таким образом, письма ускользали от военной цензуры. Это заставило Бушенхагена действовать быстро и решительно. Он связался с начальником берлинской почтовой службы и под каким–то благовидным предлогом задержал отсылку всей почты на три самых критических дня.