Сент-Экзюпери - Марсель Мижо

Про Сент-Экзюпери можно было бы сказать, что он чрезмерен во всем. Так, например, в отношении одежды он всю жизнь, даже когда у него не было недостатка в деньгах, был весьма непритязателен. Эта материальная сторона жизни, как и обстановка квартиры, обходилась ему чрезвычайно недорого. Зато передвижения стоили ему всегда немало денег. Когда у него не было собственной машины, он ездил только на такси.

Его появления в каком-нибудь общественном месте или у приятеля всегда носили неожиданный характер и казались невероятными. Ведь он только что тонул в Сен-Рафаэле, терпел аварию на реке Меконг в Индокитае, погибал от жажды в Ливийской пустыне, слал репортажи из Москвы! И в то же время никто не был таким реальным, естественным, таким по-парижски уютным и непосредственным, как Антуан.

Он появлялся в дверях внезапно, загораживая весь проход своей крупной фигурой. И не удивительно: ростом 1 метр 84 сантиметра, широкоплечий, массивный. Его круглое лицо с подвижными чертами, широко расставленные длинные глаза, вздернутый нос, ранняя лысина, сияющий или хмурый вид хорошо были известны на всем левобережье Сены и в особенности в районе Сен-Жермен де Пре.

– Смотрите-ка, Сент-Экс! – восклицал какой-нибудь приятель.

Если внешне по некоторым признакам поверхностный наблюдатель и мог принять его за жуира и бонвивана, то по своему содержанию он резко отличался от этой чисто парижской категории. Просто его образ жизни давал возможность бесконечно расширять круг людей, с которыми он встречался, и заводить интересные знакомства. Жажда его и любознательность в отношении людей были ненасытны. С человеком любой профессии он находил о чем поговорить. И это были не пустые разговоры, как можно было подумать, видя его с жаром беседующим в каком-нибудь ресторане или кафе. Он не был ресторанным говоруном, хотя и не отказывался рассказать о своих приключениях, когда его о том просили. Но то, что он рассказывал, не было простым времяпрепровождением, будило мысль и заставляло окружающих из пассивных слушателей превращаться в активных собеседников.

Вопреки тому, что особенно распространено во Франции, предметом его бесед с малознакомыми людьми лишь в очень редких случаях становилась политика. На эту тему он всегда больше выспрашивал, чем говорил сам. И стоило кому-нибудь попытаться втянуть его в политический спор, как он сердился и прекращал разговор.

«Нелепо постоянно быть только против...» – часто говаривал он.

Больше всего его интересует внутренний мир людей, все, что связано с их жизненным опытом, трудовой деятельностью, – их духовное содержание вне вопросов материального существования. И он интуитивно прекрасно чувствует каждого, умеет вызывать на откровенный разговор, умеет, когда того хочет, подчинить человека всей силе своего обаяния.

Сегодня, когда явления непосредственного (без помощи речи) восприятия чужой психики, а также восприятие объектов внешней среды (без помощи известных нам органов чувств) перестали вызывать лишь любопытство и мистический ужас и когда явления эти стали предметом серьезного исследования; сегодня, когда парапсихология, изучающая такие феномены, начинает занимать подобающее ей место среди других наук, Сент-Экзюпери и в этом отношении, несомненно, привлек бы к себе внимание и интерес ученых.

Среди товарищей, друзей и знакомых Сент-Экс славился своими карточными фокусами. Где бы его ни просили об этом, он никогда не отказывался продемонстрировать свое искусство. Примечательно в его фокусах было то, что ловкость рук в них играла самую незначительную роль. Весело и непринужденно болтая, Антуан внимательно присматривался к своим партнерам и в каждом отдельном случае действовал согласно каким-то одному ему ведомым психологическим законам. В его манеру показывать фокусы входила в первую голову подготовка аудитории – искусство, которым он владел в совершенстве. Но «зубозаговариванием» это тоже нельзя было назвать – самые наблюдательные люди не могли открыть в его фокусах никакого трюкачества.

Леон Верт, знакомый с секретом некоторых его фокусов, утверждал, что к «зубозаговариванию» Сент-Экс прибегал именно для того, чтобы заставить поверить в свою ловкость, действовал же он исключительно в силу интуиции и какой-то сверхчувствительности. Поэтому никто и не мог разгадать и повторить его фокусы.

Эта интуиция проявляется во всем, к чему бы ни прикасался Сент-Экзюпери. Не обладая никакими познаниями в графологии, которую, впрочем, многие и не признают наукой, Антуан совершенно точно по почерку определял характер человека, даже его душевное и физическое состояние и то, где он в данный момент находился. В юности он забавлялся тем, что гипнотизировал гувернанток своих сестер внушая им, что лимонад в их стакане превратился в керосин. Позже, на Линии, в облачную погоду, без радиосвязи, он всегда знал, не сверяясь с часами, над каким местом пролетает, и мог ориентироваться на знакомом участке вслепую. А разве не интуицией, не тончайшим проникновением в чужую психику является то, что он сам называл своим даром «приручать»? Вспомним некоторых непокорных арабских вождей, которых он не раз навещал во время своей службы в Джуби. Возможно, что это все феномены не одного порядка, но иначе, как интуицией, их одним словом не определишь.

Общаясь со многими людьми, доступ к своей душе Сент-Экзюпери открывает только избранным. Он ищет в людях все то, что их возвышает, и, когда не находит, как бы уходит в свою раковину и, сворачиваясь, замыкается в ней.

«Я люблю в человеке то, что пробуждаю в нем благородные чувства. Когда могу дать больше, чем сам получаю... Я люблю в человеке то, что могу приподнять его лицо, погруженное в воды реки. Люблю извлечь из него особые интонации голоса, улыбку. Допустим, что только душа, стремящаяся вырваться из заточения, волнует. Стоит продержать погибающего хоть три секунды над водой – и в нем „просыпается доверие“. Ты не представляешь себе, каким становится его лицо. Возможно, у меня призвание открывать родники. Пойду искать их глубоко под землей...»

Слова эти адресованы Н. – подруге и другу, который полностью вытеснил в его мыслях последнее воспоминание о Ринетте, этом «выдуманном друге», как он не без горечи с иронией ее назвал. Никогда у него с ней не было настоящей близости – близость эту ОН одно время «изобрел». Ему надо было кому-то изливать свою душу. Потребность эту, потребность доверять кому-то самое сокровенное, что у него в мыслях и на сердце, он будет ощущать до самой смерти. Потому что хоть он и мужает с каждым днем, но никогда не состарится душой.

Однако чем старше он становится, тем уязвимее он в своих чувствах, тем легче его ранить.