Миры Империума - Кейт Лаумер

Бледный в зловещем свете, словно при затмении, я пересек площадь со статуей героического всадника посередине, миновал темный фасад Оперного театра, пересек Арсеналсгатан, свернул на Вастра Традгарсгатан, прошел мимо забранных ставнями лавок. Город был абсолютно неподвижен. Даже самый слабый ветерок не шевелил безжизненный воздух, а ворчание двигателей не нарушало тишину. Ни шелеста шагов, ни гула отдаленных разговоров. Первичное чувство тревоги стремительно разрослось до полномасштабного холодного ужаса.

Срезая путь через угол парка, я обогнул стеклянные выставочные стенды, забитые изделиями сельских ремесленников, и торопливо зашагал по бесплодной глине.

Неправильность происходящего слегка потеснила общую озабоченность. Я оглядел широкое пространство мертвой земли, обшарил взглядом сад, странным образом совершенно голый. Посыпанные гравием дорожки остались на месте. Обложенные плиткой водоемы с мертво торчащими устьями фонтанов, ракушка летней эстрады, выкрашенные зеленым скамейки, стальные фонарные столбы с приделанными к ним урнами и расписанием трамваев в аккуратных рамках — все это никуда не исчезло. Но ни листика, ни травинки, ни единого дерева или цветущего куста, ни хотя бы следа великолепной клумбы призовых рододендронов, занимавших отдел ротогравюр в популярном журнале всего неделю назад, мне на глаза не попалось. Я отвернулся и заспешил дальше, постепенно переходя на бег. Тревога превратилась в неизъяснимый ужас, который схватил меня за горло и хлынул в желудок, словно грязная вода в трюм тонущей галеры.

Я толчком распахнул железные ворота и, сипя от бега, как лопнувший котел, уставился на пустые черные окна. Мой дом выглядел совершенно необитаемым, а кругом неумолимо царила атмосфера всеобщей заброшенности и запустения. Идя по подъездной дорожке, я тупо глядел на полосу голой почвы, зеленевшую всего несколько часов назад. Там, где высились тополя, теперь на сером фоне чернели странные ямы шириной в фут. Только россыпь сухих листьев осталась от недавно росших тут деревьев. Громко хрустел под подошвами гравий. Ступив на бывший газон, я почувствовал, как нога уходит в сухую, крошащуюся землю. На ступеньках я оглянулся. Лишь цепочка моих собственных следов служила доказательством некогда существовавшей здесь жизни — она да россыпь дохлых насекомых под каретными фонарями. Дверь открылась. Я вошел внутрь, постоял, храня погребальное молчание, и ощутил, как высоко в груди болезненными толчками колотится сердце.

— Барбра!

Из горла вырвался полный холодного ужаса сухой хрип. Я нырнул в неосвещенный коридор, перескакивая через четыре ступеньки, взлетел по лестнице, пинком распахнул двери гостиной и промчался в спальню. Встретившая меня тишина шокированным упреком отозвалась на шум моего появления, всколыхнувший ее болезненную неподвижность. Я, спотыкаясь, вышел вон и завопил, призывая Люка, на самом деле уже не надеясь получить ответ, а просто из стремления разбить ужасное, зловещее безмолвие, отогнать страх пред тем, на что опасался наткнуться в темных мертвых комнатах.

Я обследовал одно помещение за другим, вернулся назад и обшарил все чуланы, крича, с грохотом распахивая двери настежь, уже не сражаясь с поднимающейся внутри у меня паникой, а давая ей выход в буйном действии.

Никого. Все комнаты пребывали в идеальном порядке, предметы мебели стояли на привычных местах, занавеси были тщательно задернуты, и бронзовые часы с неподвижным маятником хранили молчание. А в цветочных горшках, где несколько часов назад вольготно раскинули свою зелень широколистные растения, осталась только мертвая земля. Я стоял посреди темной библиотеки, тупо глядел наружу на мрачное металлическое свечение ночного неба и, чувствуя, как тишина втекает обратно в дом, словно осязаемая субстанция, снова пытался овладеть собой, чтобы признать истину: Барбра исчезла. Исчезла вместе со всеми остальными живыми существами в столице Империума.

Сначала я не заметил этого звука. Я сидел в пустом салоне, устремив мимо края тяжелых парчовых портьер пустой взгляд на пустую улицу, и думал, что прислушиваюсь к стуку моего пустого сердца...

Затем он проник в уши: равномерное буханье, еле уловимое, далеко-далеко — но все-таки звук — в безмолвном городе. Я подскочил, бросился к двери и оказался снаружи на ступенях прежде, чем меня посетила мысль об осторожности. Буханье теперь сделалось отчетливее: ритмичный топот, как от марширующего подразделения. Все ближе и ближе.

Потом я их увидел — за железными копьями ограды колыхнулось первое движение. Тенью уплыв внутрь дома, я наблюдал из его темноты, как они шагают по четыре в ряд, крупные дядьки в мешковатых бесформенных комбинезонах. Я попытался прикинуть, сколько их. Сотни две, некоторые нагружены тяжелыми тюками, некоторые с похожим на винтовки оружием, один-два опираются на товарищей. Они сегодня где-то повоевали.

Вот скрылся последний, и я бесшумно зарысил по подъездной дорожке. Держась в тени зданий, стоявших вдоль проспекта, я следовал за ними на расстоянии сотни ярдов.

Первый оглушающий удар уже отступил, оставив мне странное ощущение отрешенности единственного уцелевшего. Войско впереди маршировало по Нибровикен, мрачные широкоплечие пехотинцы, на голову выше моих шести футов. Они не пели, не разговаривали. Только шагали. Квартал за кварталом. Мимо пустых машин, пустых домов, пустых парков. Мимо валяющейся в канаве дохлой кошки. Я притормозил, уставившись на жалкий взъерошенный трупик.

Незнакомцы свернули направо на Биргер Ярлсгатан, и тут до меня дошло, куда они направляются: к зданию сетевого терминала в Сталлмастаргорден. Укрывшись за громадным высохшим дубом в ста ярдах от них, я наблюдал, как конец колонны свернул в нарядные ворота и исчез за сорванными с петель массивными створками. Один остановился и занял пост у входа.

Я бесшумно пересек улицу, прокрался по тропинке к боковому входу, извел несколько секунд на бесплодные меч™ об оставшихся в домашнем сейфе ключах и двинулся в обход. Спотыкаясь на рыхлых голых клумбах, я следовал линии стены, едва видимой в черноватом свете, по моим ощущениям исходившем странным образом вверх от земли, а не изливавшемся с беззвездного неба. Наконец путь мне заступила каменная ограда. Подпрыгнув, я ухватился за ее верхний край, подтянулся, перевалился и пришел на ноги в мощеном дворе позади терминала. Здесь неподвижно застыли полдюжины приземистых челноков особого типа, используемых для работы на нескольких ближних А-линиях — мирах, где общеисторические даты отстояли всего на несколько веков в прошлое и где существовали другие Стокгольмы с улицами, по которым челноки, замаскированные под крытые фургоны, могли передвигаться незамеченными.