Магистраль - Евгений Прошкин

Поднявшись из подземного перехода на “Новых Черемушках”, Шорохов огляделся — все те же приметы: “Овощи-фрукты”, “Мясо-рыба”, что-то еще… Напротив через дорогу находился магазин “Охотник”, рядом с ним развернулась огромная стройка.

Олег пошел вдоль белых блочных домов. Украдкой, не доставая из кармана всей пачки, он вытянул сигарету и закурил. Увидев на столбе часы, Шорохов перевел свой буржуйский “Ситизен” на местное время. Кажется, он уже родился.

Через несколько кварталов, когда за отступившими домами возник угол типового больничного здания, Олег поймал себя на том, что не сводит глаз с чьей-то спины.

Впереди шел какой-то сутуловатый тип в красной рубашке. Двигались они с одной скоростью, и эта спина маячила всю дорогу от метро.

Олег докурил сигарету до самого конца, пока бледно-голубые буквы “KENT” не превратились в пепел, и, отбросив фильтр, прибавил шаг. У забора они почти поравнялись, но тут Шорохову пришлось пропустить счастливую компанию, в центре которой брел ошалевший мужчина с гукающим свертком. Незнакомец проскочил в калитку рядом с закрытыми воротами и теперь приближался к парадному входу. Чудовищно модная рубашка модели “батник” обтягивала его в талии, как девушку, и под тканью явственно пропечатывался штатный пояс.

Олег не ошибся, им было по пути. И вряд ли этому стоило радоваться. В голове крутанулась какая-то карусель из давно уже проросших, но задавленных до поры предчувствий. Да, Шорохов уже догадывался. Это было хорошее, логичное объяснение многих нестыковок, о которые он спотыкался все чаще. Вот только “хорошее” и “логичное” не всегда совпадает — особенно если речь идет не об “объекте” из служебного предписания, а о тебе самом.

Когда он влетел в холл, оператор уже скрылся на лестнице, — Олег снова заметил его спину, и ничего больше. Он повернул было к регистратуре, но, испугавшись потерять опера в запутанных коридорах, ринулся за ним. При виде взмыленного растерянного мужика народ однообразно захмыкал.

Шорохов бегом преодолел два марша. Сначала из-за ступенек появились синие кеды, потом местного фасона брюки, потом намозолившая глаза красная рубашка и наконец лицо…

Все было хуже, гораздо хуже, чем Олег предполагал. Раз послали такого специалиста, значит, операция была серьезной и справиться с ней мог не каждый. А если он сюда явился в качестве диггера, то это и вовсе хана. Дело будет сделано, каким бы оно ни оказалось — простым или сложным, добрым или не очень.

Лис скользнул по нему безразличным взглядом и, раздосадованно поморщившись, исчез.

Шорохов прошел последнюю половину лестничного пролета и остановился. Подниматься дальше смысла не было, Лис финиширует где-то здесь. Едва ли он отправился вперед, впрочем, у Лиса свои резоны и свои, особые, расчеты. Он мог стартовать и в будущее… Олег тоже мог, но заранее знал, что там он застанет уже выполненную операцию. Либо превосходно выполненное вторжение.

Он прижался к холодной чугунной батарее и вытащил синхронизатор. Ловить чужой финиш вслепую — удовольствие сомнительное. Олег решил, что будет двигаться назад по две минуты, при большем интервале Лис мог проскочить мимо. Хотя и при таком тоже мог — много ли нужно времени, чтобы спуститься на пол-этажа и выйти в коридор?… Однако дробить еще мельче было некуда: возможно, Лис вернулся на целый час, а это даже по две минуты — тридцать перемещений. И тьма неизбежных свидетелей.

“Ситизен” показывал “13:07”. Шорохов выставил на табло “13:05” и стартовал.

Пусто.

“13:03”. На лестнице ни души, лишь вверху шлепают тапочки.

“13:01”. Опять пусто, Те же тапочки, но пока еще на первом этаже. Женский голос: “Мариночка, захвати, пожалуйста…”

“12:59”. Снова голос — другой, молодой: “…мне показаться! Я что, по-вашему, сумасшедшая?!” Лиса не видно.

“12:57”. Лиса на площадке нет. Где-то в коридоре: “Валерий Палыч!… Надежда Тимофевна! Тут… быстрее сюда! Тут такое!…” Это вроде та же, которая не сумасшедшая.

“12:55”. В паре сантиметров от Олега возникло чье-то лицо. Девушка в белом халате ойкнула и, отшатнувшись, оцепенела. Вот и попался… Ладно. Дальше.

“12:53”. Никого.

“12:51” Никого. Слышен смех.

“12:49”. За дверью мелькнул задник синего ботинка. Кеды, поправил себя Шорохов. До синих ботинок здесь еще не дожили.

Олег не спеша поднялся на третий этаж. Лис шел по коридору, высматривая кого-то на дерматиновых банкетках. Народу было полно, и сидячие места достались не всем. Еще человек десять бродили от окна к окну, отстранение поглядывая на улицу. Те, кто успел пристроиться на лавочках, беспокойно ерзали и будто бы собирались вставать, но в то же время как будто и не собирались.

Шорохов не представлял, что за операцию можно провести при таком количестве посторонних глаз и что из этого получится. Люди приходили и уходили, отлучались покурить и снова возвращались — закрыть их всех было нереально. Единственный вариант — выстроить под дулом автомата и подойти с корректором к каждому.

На середине коридора Лис кого-то приметил. Он задержался у окна и, что-то там рассматривая, почесал бок. Рубашка вздернулась, и одна из железок перекочевала в ладонь.

Через секунду Лис уже мог начать.

— О! Май фрэнд! — возопил Олег. — Фрэнд!…

На Шорохова уставились все, и Лис в том числе, но реагировал он точно так же, как и другие, — мол, что это за дурак тут орет?

Пауза прервалась, люди, опустив головы, вновь принялись гулять и елозить, и в этом монотонном движении вдруг выделился крепкий мужчина, стриженный ежиком. Он вышел из закутка напротив окон и тронул пуговицу на двубортном пиджаке — достаточно широком, чтобы скрыть кобуру с каким-нибудь нешуточным стволом. Например, с “Сайбершутером” компании “Стерлинг”, запрещенным к частному обороту в первый же год выпуска, еще в тридцать седьмом. Не этого века, разумеется. Следующего.

Из другого конца коридора, на ходу раскрывая большую коробку из-под торта, мягко ступал еще один. Увидев его, Олег тут же вспомнил обоих — он встречал их на своей дебютной операции с Павловой-Цыбиной.

Музыкант и Боксер. Опять роддом, и опять в паре.

Худощавый сегодня был при волосах — вероятно, надел парик, дабы не смущать социалистическое общество своим татуированным черепом. Белобрысый крепыш не изменился, разве что привел костюм в некоторое соответствие с местными понятиями о прекрасном.

Яркая точка наведения пронеслась по линолеуму, и Шорохов, не дожидаясь, пока она взберется ему на горло, нырнул в какую-то дверь. Вытянутые руки натолкнулись на железную тележку, и кто-то коротко взвизгнул. Тележка с шестью малюсенькими кульками медленно опрокинулась. Женщины повскакивали с кроватей и застыли в ужасе.