Игра судьбы - Скарлетт Сент-Клэр

Его голос был хриплым, как вспыхнувшая спичка.

— Действие имеет для меня значение.

Она поднялась ему навстречу, их губы столкнулись, руки и языки переплелись. Их движения были бешеными, как будто они не могли соединиться достаточно быстро или достаточно сильно. Наконец, Аид схватил ее за бедра и повернулся, чтобы сеть, притянув ее к себе на колени так, что она оседлала его. У него мелькнула мимолетная мысль, что это платье, которое она надела, было создано для секса, когда он спустил бретельки с ее рук, обнажая груди, разминая их, пока соски не напряглись. Персефона ахнула, прикусив его губу, вызвав рычание из глубины его горла. Ее бедра прижались к его, и на краткий миг он помог ей двигаться, наслаждаясь трением, которое вызывало это движение. Но ее груди прижались к нему, и он обнаружил, что его тянет туда, хватая каждый идеальный шарик в руку и пожирая их ртом. Персефона издала удовлетворенный стон, ее голова моталась взад-вперед, ее пальцы безрассудно пробегали по его волосам, пока они свободно не упали ему на лицо. Вскоре единственное, что он мог слышать, было ее тяжелое дыхание, ее драгоценные стоны, ее отчаянное рычание, и он двинулся, подтягивая ее к столу, положив руки ей на колени, разведя их так широко, как только мог.

Они уставились друг на друга, Персефона приподнялась на локтях, Аид склонился над ней.

— Я думал о тебе каждую ночь с тех пор, как ты оставила меня в ванне, — сказал он, прижимая свою эрекцию к ее теплу, и его голос понизился, затуманенный желанием, которое он испытывал. — Ты оставила меня в отчаянии, переполненным потребностью только в тебе.

Он сделал паузу и поцеловал ее колено.

— Но я буду щедрым любовником.

Он проложил дорожку поцелуев вверх по внутренней части ее бедра, следуя языком, пока не достиг ее центра. Там он раздвинул ее, обнажив ее чувствительную розовую плоть и ноющий клитор, и коснулся его языком, кружа по нему, прежде чем лизнуть ее щель. Она извивалась под ним и тянулась к нему, но он схватил ее за запястья и держал их по бокам, глядя на нее снизу вверх со своего места между ее ног.

— Я сказал, что буду щедрым любовником, а не добрым.

Он вернулся к ее лону, скользя языком, наслаждаясь ее жаром, погружаясь в нее, все это время он удерживал ее бедра на месте, вжимаясь в нее, подстегиваемый ее порочными стонами. Вскоре его пальцы присоединились к языку, погружаясь глубоко в ее жар. Она была пеклом, и ее мышцы сжимались вокруг него, пока он работал, двигаясь внутрь и наружу, пока он брал ее клитор в рот, пока она не кончила, выкрикивая его имя.

Затем ее руки потянулись к пуговицам на его рубашке, но прежде чем она смогла их расстегнуть, он остановил ее, отстранившись и поправив ее платье.

— Что ты делаешь?

На мгновение он увидел, как в ее глазах промелькнул страх, как будто она подумала, что он может уйти.

Он был слишком эгоистичен.

— Терпение, дорогая.

Он подхватил ее на руки и вышел из своего кабинета в дворцовые залы.

— Куда мы направляемся? — спросила она.

— В мои покои, — сказал он.

— И ты не мог телепортироваться?

— Я бы предпочел, чтобы весь дворец знал, что нас не должны беспокоить.

Это было нелепое проявление мужественности, первобытная демонстрация его притязаний на нее, но он хотел, чтобы этой ночью весь замок поднял шум, хотел не оставить сомнений в умах своих людей, что Персефона неприкосновенна.

Как только они оказались в его покоях, он опустил ее на пол, прижимая к себе. Он изучал ее, ища глазами, ища любой признак колебания. Его самым большим страхом было ее сожаление, и поэтому он дал ей выход.

— Мы не обязаны этого делать, — сказал он.

Ее руки легли ему на грудь, разглаживая его плечо, пока пиджак не соскользнул вниз по руке. Потребовалось некоторое маневрирование, чтобы стянуть его с его бицепсов. Как только он соскользнул, она встретилась с ним взглядом.

— Я хочу тебя. Будь моим первым, будь моим всем.

Он поцеловал ее, сначала нежно, наслаждаясь ощущением ее губ на своих, но руки Персефоны блуждали по его животу и прямо к члену. Она обвила его, и он поцеловал ее сильнее, сжимая рукой ее затылок, приоткрывая ее рот настолько, насколько это было возможно, пока он больше не мог выносить, что она одета.

Он отстранился и развернул ее, расстегивая молнию на ее платье и спуская его вниз по ее стройным бедрам, пока она не предстала перед ним обнаженной, одетая только в корону и туфли на каблуках.

Он не был уверен, что это возможно, но его член утолщился, и его стон был слышен. Он обошел вокруг нее кругом, его мышцы напряглись, пальцы согнулись. Он не мог дождаться, когда окажется внутри нее.

— Ты прекрасна, моя дорогая.

Его рука обхватила ее шею, и он поцеловал ее, пока ее пальцы возились с пуговицами его рубашки. Он взял верх, когда она вскрикнула от разочарования и дернула за ткань, посмеиваясь, когда он снял рубашку.

Дикий голод вспыхнул в глубине его живота, и он потянулся к ней, но она отступила. Аид остановился, сжав челюсти, разум поспешил с выводами. Неужели она решила, что не хочет этого? Но как она могла так смотреть на него и все еще отказывать ему?

— Отбрось свои чары, — сказала она.

Он с любопытством наклонил голову.

Она пожала обнаженным плечом.

— Ты хочешь трахнуть меня с этой короной; я хочу трахнуть бога.

Кто он такой, чтобы отказывать королеве?

— Как пожелаешь.

Его маскировка рассеялась, как тень, открывая его Божественную форму, которую он не часто принимал. Дело было не в том, что ему не нравилась его истинная природа, а в том, что это, казалось, заставляло других чувствовать себя неловко. Он не был безразличен к своим размерам, а со своими спиралевидными рогами казался еще больше. Его глаза из черных превратились в ярко-синие, которые были описаны как сверхъестественные и тревожащие, но это было не то, что он чувствовал, когда Персефона смотрела на него. Когда она смотрела на него, он чувствовал себя могущественным.

Он поднял ее с пола и опустил на кровать, накрыв ее тело своим. Он поцеловал ее, проводя губами по ее шее, груди, облизывая каждый твердый бугорок, пока Персефона извивалась под ним, руки искали пуговицу на его брюках. Он усмехнулся.

— Жаждешь меня, богиня? — спросил он, целуя ее живот и бедра, пока