Окно в Европу - Валентина Андреева

– Если натуральный, – прошептала Наташка, – то жалко.

Мы не стали мешать разборке. В конце концов кто-нибудь из противоборствующих сторон подавится, и спор затихнет сам по себе. Открыли ворота, а Димка выгнал машину на дорогу. При этом я рассудила, что платить хозяевам еще пятьдесят рублей «за сохранение тайны» не стоит. О своих-то семейных дрязгах полпоселка известили.

Наталья ехала тихо, специально выискивая на дороге ямки и тщательно их объезжая. Машина шарахалась из стороны в сторону, и Димка, следовавший сзади, наверное, диву давался тем замысловатым «па», которые выделывала «Ставрида». Неожиданно подруга остановилась и велела мне вылезать. Не успела я захлопнуть дверцу, как Димка был уже рядом и обеспокоенно интересовался, что случилось.

– Слушайте! – почему-то шепотом произнесла Наташка. – А что, если они весь день ругаются? – Она нервно кивнула в сторону поселка. – Машина-то без присмотра стояла. Вдруг ее заминировали?

– Кто? – удивилась я. – Господин Володька Корфман? Так ему сегодня некогда было. Даже не успел отомстить. Дождался, когда мы в панике слиняем, спер свой карниз и – в бега. Теперь вот думай, где шляется и когда придет с упреками? Но то, что ему сейчас не до нас, – факт!

Димка на всякий случай заглянул под машину, проверил капот, багажник и даже понюхал воздух в салоне. Его уверенный вид обнадеживал.

– Может, сядешь за руль «Нивы»? – великодушно предложил он Наталье.

Она испуганно перекрестилась:

– Я твоей «Нивы» больше мины боюсь. Руль не свернешь, и передачи заклинивает.

– Откуда ты знаешь?

– И карбюратор надо почистить. Она у тебя дергается, как норовистая лошадь. А кто об этом не знает? Всем жалуешься.

Я оценивающе посмотрела сначала на «Ниву», потом на «Ставриду», но так и не решила, с кем опаснее ехать и, следовательно, обеспечить поддержку своим присутствием на соседнем сиденье. Димка хмыкнул и махнул нам рукой, дав понять, что разговор окончен, пора ехать.

Участок Рогачевых представлял собой жуткое зрелище. Черные, обгорелые бревна, сгрудившиеся на месте бывшего дома. Часть металлической крыши, уродливой нахлобучкой торчавшей сверху, раскиданные по земле головешки, фрагменты обстановки, черный холодильник, валяющийся на боку, и остатки швейной машинки «Зингер», притулившиеся на хорошо утоптанных грядках с ремонтантной клубникой… От бревен еще вился легкий серый дымок. Но главное – тошнотворный запах гари. Он дал себя знать еще на подъезде.

На участке толпилось пять человек, увлеченно обсуждая причину возгорания. По заключению пожарных виновата была неисправная электропроводка, которую попортили мыши. Возможность поджога даже не предполагалась. С нашим появлением весь интерес переметнулся на расспросы, где Рогачевы, почему они съехали с дачи раньше времени и нет ли у нас их телефона. Рогачевых просили связаться с пожарной службой.

– Все болеют, – коротко пояснила я, а Наташка добавила, что им уже все известно и теперь они болеют еще больше. Димка, не говоря ни слова, уехал. Обсуждать тему пожара не хотелось, и мы тоже заторопились к машине.

– Зачем ему это было надо? – тихо сказала Наташка. – Ну взял бы свой карниз, выпотрошил и мотал отсюда… Кому мстит? Матери?

– А ты не поняла? – так же тихо ответила я. – Он заставляет Нинель вступить в права наследства. Куда ей деваться с Тамарой и Лекой летом? Поневоле разместятся в коттедже Андрея.

– То есть как – Нинель? Ее ж арестуют сразу же, как она объявится. Ведь действительно как-то странно получается… Зачем она собралась улетать вместе с Корфманом? Да еще с Лекой? Налицо явный преступный сговор. И Листратов так сказал.

– Наталья! – простонала я. – Мало ли что сказал Листратов? Нет сил обсуждать сейчас эту тему, но так и быть: зачем недоделанному в плане благородства Атосу затевать всю эту историю с убийством Андрея и его двоюродной сестры?

– Чтобы Нинка получила наследство. Потом оно достанется Леокадии и ему.

– Правильно. Но Нинель получит его только по истечении шести месяцев и только в том случае, если не виновна в гибели мужа. Скоропостижный отъезд, по сути, бегство из России вместе с убийцей Корфманом – фактически Владимиром Рогачевым, заставляет сделать тот самый вывод, к которому ты пришла сама – она виновна. Но ведь тогда получается явное противоречие в планах? Кроме того – если воскрес первый муж, брак с которым официально не расторгнут, второй брак может быть признан недействительным! А это вообще исключает возможность наследования. Понятно?

– Понятно… Ни фига непонятно!

– Да что ж тут непонятного, а? Ты меня прямо из себя выводишь! Корфман… Пардон! Димка несется новый заговор раскрывать! Делай вид, что завестись не можешь. Носом чую, когда у него волосы в разные стороны торчат, жалости от него не добьешься.

– Что на этот раз? – крикнул Димка на подходе.

– Ключи уронила, никак не нашарю. – Наташка с расстроенным видом усиленно искала внизу ключи, торчавшие в замке зажигания. Я ахнула и вылетела из машины, не дав мужу обнаружить эту маленькую неприятность. – Сама не понимаю, что сижу и в машине парюсь. Несколько шагов до дома! Димочка, проводи меня. Вчера на калитке паук сидел. Такой крупноплодный! Надо дать ему по морде. Как бабушка?

– Да намного лучше, чем ты.

Я бы этого не сказала. Бабушка была в тихом ужасе от пожара и уговаривала девчонок уезжать на лето вместе с ней в деревню. Мое появление восприняли спокойно. Очевидно, Димка сделал короткий доклад с максимально усеченными деталями случившегося в Москве и дал указание меня не тормошить. Идет процесс реабилитации…

10

Процесс реабилитации действительно шел. Только мимо меня. Дома царила идиллия. Димка не ездил на работу, вел здоровый образ жизни, чем капитально подрывал мое здоровье. Аленка с Настей сооружали альпийскую горку, решив засадить ее земляникой, бабушка смотрела бразильские сериалы в обнимку с Баськой, которого почему-то считала бездомным сиротинушкой. Он не возражал. Котята, пользуясь безнаказанностью, скакали по дому, засыпали в самых невероятных местах, включая пустые кастрюли. Шустрик постоянно провоцировал спокойного Гошу на драки и временами удивительного оттенка голубовато-серый в темную полоску клубок с воплями катался под ногами, порой сваливаясь на крыльцо. Это сразу отрезвляло тандем. Плюшка по-прежнему плюхалась на пол в самый неподходящий момент. В результате все приучились ходить по дому как по минному полю. Правда, не всегда удачно, поскольку, плюхнувшись, пушистый – весь в маму, комочек, моментально вскакивал и так же моментально плюхался как раз в том месте, куда вы намеревались ступить. Каждый из нас приноровился к этому издевательству по-своему. Бабуля, шаркая по полу, просто везла свои ноги в тапочках. Я двигалась короткими перебежками. Димка перед началом перехода громко хлопал в ладоши и издавал дикий крик команчей, отчего все кошачье семейство прыскало в разные стороны. Аленка с Настей просто летали. Удачно или нет, зависело от качества и количества полученных при приземлении синяков, шишек и царапин. Элька, стыдясь за плохое воспитание потомства, стала время от времени делать вид, что к котятам не имеет никакого отношения.

Борис увез Наташку к каким-то знакомым через два часа после нашего возвращения из Москвы. Вроде как на недельку. Я даже точно не знала куда. Едва успели попрощаться. Наташка с Денькой торчали на заднем сиденье «Шкоды» с одинаково несчастным выражением лиц… Нет – морд… Нет… Ну, в общем, понятно…

Три дня я не находила себе места, хотя оно мне было изначально даровано судьбой – естественно, кухня. Наверное, судьба слегка ошиблась, а может, просто перестала меня контролировать в последние дни. Раньше-то я справлялась. После котлет из докторской колбасы и салата из сырой картошки от кухни меня отлучили. Как раз в тот момент, когда я отвлеклась от мрачных мыслей и осознала свои ошибки. Правда, надо честно признаться, что работа над ошибками тоже не удалась. Это когда, изрядно намучившись, попыталась очистить помидоры, как картошку, уверяя всех, что на кухне я еще пригожусь.

Из телефонного разговора с Тамарой Васильевной узнала, что Зинаиду Львовну похоронили. Целые сутки Тамара корила себя за то, что не была на похоронах и, делясь своими переживаниями, тихо плакала. Как могла, ее успокаивала. В основном тем, что из-за больных ног ей невозможно выйти из дома, а прошлое все равно не похоронишь. А долгов у нее перед покойной нет. Надо просто простить бывшую подругу в душе. И помнить, что есть, для кого жить.

– Не знаю, на сколько еще хватит моих сил, – жаловалась Тамара Васильевна. – Вы же понимаете, Ирочка, не за себя боюсь.

– Сил у вас хватит, – уверяла ее я.

Именно с целью их подкрепления отрядила к ней мужа с продуктами. Не надеялась, что он возьмет меня с собой. И правильно. В Москву Димка отправился с большой неохотой и в гордом одиночестве. Подозреваю, что пошел на крайности и подсыпал мне в чай снотворное. Вплоть до вечера я спала как убитая и встала с больной головой, справедливо решив поделиться этой болью с мужем. Ночь я провела в общении с громко работающим телевизором, огрызаясь на все замечания Димки. Он пробовал спать под одеялом, нахлобучивать на голову подушку… Но во-первых, было душно, а во-вторых, я моментально прибавляла громкость. Бабушке внизу не слышно, а девчонки будут дрыхнуть и под гром тамтамов. Дважды у меня отнимался пульт. Второй раз Димка, не глядя, выкинул его в открытое окно. Проследив за траекторией полета, я даже рот открыла. Сама бы точно так не смогла. А стекло такое хрупкое… Как только муж засыпал, я снова включала телевизор. Раньше тоже обходились без пульта – и ничего.