Иван Кондарев - Эмилиян Станев

После допроса Корфонозова Христакиев пришел к выводу, что полиция наткнулась на этих людей, отправившихся красть оружие, совершенно случайно. Смущало его только то, что гильзы, найденные у дверей докторского дома, были того же калибра, что и маузер Кондарева. При обыске Христакиев рассчитывал не столько обнаружить новые доказательства участия задержанных в убийстве, сколько получить возможность проникнуть в некоторые секреты коммунистов, касающиеся их вооружения, о чем он уже давно получал сведения. Даже не найдя оружия, он намеревался продолжить начатое следствие и передать его прокурору — пусть даже потом дело будет прекращено ввиду недоказанности обвинения. Решение это Христакиев принял смело и увлеченно, намереваясь создать вокруг этих обысков как можно больше парадности и шума. Он дождался часа, когда открываются лавки и кофейни, и, чтоб привлечь внимание населения, отправился к дому Корфонозова по главной улице, сопровождаемый двумя полицейскими и понятыми.

Новость и без того уже разнеслась по городу. Жители К., в котором до войны убийства случались редко, теперь уже привыкли к постоянным волнениям и налетам грабителей. В двадцатом и в двадцать первом году здесь покончили с собой несколько уволенных из армии офицеров; покончил с собой также один генерал, о дочерях которого шла молва, что они в столице пошли по плохому пути. Частые кражи, драки и столкновения с полицией во время демонстраций сделали горожан очень чувствительными к подобным событиям. Каждый день в печати простра но описывались «подвиги» то одной, то другой банды, политические убийства (иной раз и бомбы пускались в ход), нападения, слухи о перевороте, погромы рабочих клубов и другие волнующие события. Однако убийство врача взбудоражило весь город. Погиб заслуженный, уважаемый и всеми ценимый человек, пользовавшийся большой известностью. Весть об этом разнеслась еще утром. Рано встающие ремесленники и торговцы, которые, прежде чем открыть свои лавки и мастерские, имели обыкновение забежать на зорьке в какую-нибудь кофейню, оживленно обсуждали событие. В церкви Святой богородицы по настоянию священника, который рассчитывал на богатые похороны, с раннего утра погребальным звоном загудел колокол, и женщины кинулись выяснять друг у друга, кто умер. Даже слухи о завещании успели уже распространиться по городу. Поэтому, когда Христакиев прошел по главной улице в сопровождении полицейских и хромого человечка — всем известного постоянного свидетеля в суде, из кофеен и лавок за ними следило множество любопытных, а прохожие останавливались и начинали шушукаться.

Красавица вдова, обеспокоенная отсутствием брата, отперла дверь и, прикрывая белой рукой глубокий вырез пеньюара, испуганно спросила, что им угодно. Услышав об обыске, она еще больше испугалась и спросила, что случилось с братом. Христакиев объяснил ей, что Корфонозов задержан, но из деликатности не раскрыл причину ареста. Во время допроса она все сильнее бледнела и не переставала дрожать. По ее словам, Корфонозов ушел из дому вчера вечером, около девяти часов, не сообщив ей куда, и с тех пор не возвращался. Полицейские беззастенчиво разглядывали ее ноги, видневшиеся из-под короткого пеньюара, и упавшие на грудь чудесные спутанные волосы.

Обыскали погреб и чердак дома, затем комнату Корфонозова. На письменном столе лежала объемистая рукопись, озаглавленная «Опыт введения в социологию». Христакиев бегло полистал ее, прочел отдельные абзацы. Рукопись его заинтересовала, и он взял ее с собой. Затем следователь осмотрел книги. Среди них было несколько на русском языке: Ипполит Тэн, мемуары Наполеона, Мольтке и Клаузевица: политическая экономия, астрономия, «История социализма» Каутского, брошюры по научному социализму. Никакого оружия найдено не было, и Христакиев, успокоив сестру Корфонозова и извинившись за беспокойство, направился вместе с полицейскими к Кале, где жил Кондарев.

Мать Ивана встретила их во дворе, потребовала, чтобы ей сказали, почему арестован сын, и позвала соседа, чтобы тот присутствовал при обыске. На узенькой и крутой улочке собрался народ. Полицейские спустились в погреб, обшарили весь дом, заглянули также в сарай. Христакиев осмотрел нищенскую обстановку в комнате Ивана, наваленные на полу газеты и книги, с отвращением порылся в них и, потоптавшись у стола, приподнял домотканую салфетку и выдвинул неглубокий ящик, застланный внутри газетой. В нем лежали карандаши, кисет с огнивом и кремнем, связка писем, несколько рукописей с заметками и тетрадь. На первой странице черными чернилами было написано: «Дневник», внизу стояла какая-то дата. Христакиев приказал вписать в протокол изъятые у Кондарева письма и тетрадь и поспешил уйти, чтобы не слушать проклятий Кондаревицы.

Обыски не дали ожидаемого результата, но Христакиев все-таки достиг желанной цели: жители были взбудоражены и многие теперь уже называли Кондарева и Корфонозова убийцами доктора.

Христакиев отнес изъятые предметы в канцелярию, но просмотреть их сразу же не смог — надо было ехать на вскрытие. Он запер рукописи в сейф и отправился в дом Янакиева, где его уже ждали наконец-то приехавший тырновский хирург и оба местных врача.

Этой ночью не спали еще двое — Кольо Рачиков, который видел убийцу, и сам убийца — Анастасий Сиров.

Анастасий оставался на улице, стеречь. Истошный крик служанки и внезапное появление доктора у калитки заставили его, не задумываясь, выстрелить два раза подряд. Мелькнула, правда, мысль, что доктор может его узнать, может ускользнуть, что-то еще в том же роде, но все это настолько смутно и расплывчато, что никаких серьезных оправданий содеянному Анастасий найти не мог. Впрочем, он и не пытался убедить себя, что стрелять было так уж необходимо. В памяти осталось лишь краткое мгновение — темный переулок, крик, крупная фигура в проеме распахнутой калитки и то, как револьвер вдруг отяжелел и раз-другой дернулся в его руке. Выстрелы оглушили Анастасия, и он помчался по улице, удивленный случившимся, но не испытывая никакого раскаяния. Пробежав метров сто, у маленькой площади с чешмой свернул в переулок. И лишь в самом его конце сообразил, что бежать нельзя. Первой его мыслью было, что из этой важной, так долго подготавливаемой акции ничего не вышло и что, по всей вероятности, Йовчо Добрев и его товарищ упустили доктора из-за несообразительности. Анастасий даже рассердился на обоих и, торопясь вернуться домой, разжигал в себе гнев, который помогал ему смотреть на происшедшее именно с этой стороны.

По договоренности с Йовчо Добревым все трое должны были встретиться на шоссе, ведущем в Тырново, между К. и селом Миндя через три дня после «экса» и там договориться, каким образом использовать награбленные деньги. После же экспроприации каждый должен был сразу вернуться домой другой дорогой и найти способ обеспечить себе алиби. Со своей стороны Анастасий еще с вечера прикинулся больным — лег пораньше, а дождавшись, когда отец и мать заснули, тихонько и незаметно выскользнул из дому около десяти часов вечера. Теперь он торопился так же незаметно вернуться, чтобы старики не узнали, что он выходил. О товарищах своих Анастасий не думал, уверенный, что они разными тропками прошли уже половину пути до своего села.

Все эти мысли поддерживали Анастасия и отвлекали его от убийства. Но стоило ему переступить порог одноэтажного домика с грязным двором, в душе его снова поднялась тревога. Вместо того чтобы раздеться и спокойно обдумать провал акции, он подошел к окну, приподнял занавеску и стал прислушиваться. Отец и мать спали в другой комнате, через коридорчик. Оттуда не доносилось ни звука — похоже, старики вправду ничего не слышали и будут считать, что сын всю ночь провел дома. На улице он ни с кем не встретился, соседи его не видели, все было в порядке и совершенно незачем было тревожиться, но беспокойство Анастасия становилось все более острым. Едва он переставал винить в неудаче товарищей и убеждать себя в полной безопасности, как тут же невольно вспоминал о докторе, словно освободившаяся мысль только этого и дожидалась. Он послонялся по темной комнате, подошел к постели, постоял немного, вернулся к окну и опять выглянул наружу. Метрах в двадцати от их улицы плескалась река, темнели во дворах фруктовые деревья, еле заметно вырисовывались силуэты бедняцких домишек. Над всей этой знакомой картиной расстилался густой, теплый, спокойный мрак и та особая призрачная дымка, которая опускается на землю после полуночи.

Анастасий вздохнул, вернулся к постели, не раздеваясь, лег. Револьвер оттягивал карман. Вспомнив, что там еще осталась одна пуля, Анастасий поставил револьвер на предохранитель и сунул его под подушку.

«Нечего раскисать. Я же не хлипкий интеллигент, чтобы терять голову от страха, я человек идеи, анархист. Убил — ну и пусть убил! Гораздо хуже, что все это зря и что денег все равно нет… И потом я стрелял низко, так что, наверно, только его ранил». Последняя мысль заставила Анастасия вздрогнуть. Это же хуже всего! Ведь если так, доктор мог его узнать. Надо же, об этом он и не подумал! Лежит себе и ждет, чтоб его схватили, как зайца…