Иван Кондарев - Эмилиян Станев

Молодой Христакиев, не дождавшись завершения всех формальностей, связанных с завещанием, поспешил в околи иск ое управление…

Из-за нерадивости околийского начальника полицейские — жители К. ночевали у себя дома, так что приказ преследовать убийц застал в управлении только четверых. Трое из них сели на коней, и копыта зацокали по улицам спящего города. Командовал ими высокий полицейский с исклеванным оспой лицом.

Ни он, ни его товарищи не видели смысла в приказе следователя. Искать убийц по полям, ночью, через два часа после убийства было делом совершенно безнадежным. Но приказ есть приказ, и выполнить его было нужно хотя бы для того, чтобы никто не сказал, будто они сидели сложа руки. Все трое были напуганы. Частые убийства и грабежи, неуважение и ненависть к полиции и к представителям власти настолько деморализовали их, что сейчас они больше думали о том, как бы не встретить убийц, чем о том, как их поймать. Выехав из города, полицейские поскакали по одному из проселков.

— Вот дурацкое дело, — сказал один, сердито дергая уздечку. — Оторвали людей от самого сладкого сна и заставили в эдакой темнотище искать ветра в поле…

— Давайте пустим коней попастись, а сами прикорнем где-нибудь. Хорошо спится в поле, особенно на зорьке. Жаль только, что мы шинелей не взяли.

— Скорее на вербе виноград вырастет, чем мы их поймаем. Они небось уже в горах давно.

По обеим сторонам дороги стояла высокая кукуруза, похожая на безмолвное войско. При скудном свете звезд еле заметно серело жнивье; над спящими полями склонялись темные купы деревьев. Далеко впереди, где вставала черная стена гор, горел костер и позвякивали колокольчики овец. Конский топот мягко глохнул в дорожной пыли.

Минут через десять полицейские оказались на высоком, поросшем бурьяном холме. Под ним начиналась небольшая, без единого дерева долина; слева чернело картофельное поле, справа подымалась густая кукуруза. Дорогу здесь пересекала широкая тропа, терявшаяся в посадках.

— Поедем дальше? — спросил высокий.

— Поедем, не поедем — толк один. Бесполезно.

— Тихо как — все слышно. Кто знает, может, они спрятались тут где-нибудь и ждут, когда рассветет, — откликнулся третий полицейский, которого товарищи называли Манафом.

— Если они здешние, то уже давно дома, а если чужаки — так в лесу.

— Начальник говорил, что они нездешние, доктор так сказал.

— Интересно, сколько деньжат они вытянули у доктора. У него небось денег куры не клюют.

— Откуда я знаю! Дай закурить, В идол! Я свой табак забыл, — попросил высокий.

В идол недовольно вздохнул и начал обшаривать себя в темноте. Вдруг он поднес ладонь к уху.

— Подождите-ка. Вроде идет кто-то.

Все трое прислушались. Кони неспокойно тянулись к кукурузе. За ней послышался говор, но такой невнятный, что нельзя было понять, идут ли говорящие или стоят на месте.

Полицейские сняли с плеча карабины. Взбудораженные близостью свежей зелени, кони пытались поймать губами кукурузные стебли.

Один из полицейских уже готов был сказать: «Тебе просто послышалось», когда в кукурузе зашуршало. Недовольный голос устало произнес:

— Ничего не вышло, только ночь потеряли.

— Ну и конспиратор, шесть часов ходьбы не может выдержать! — насмешливо отозвался другой голос.

Кукуруза зашелестела, один из стеблей закачался — кто-то из идущих по тропе сорвал лист.

Высокий полицейский первым увидел два силуэта в кукурузе. Тропа была шагах в десяти от них. Услышав «конспиратор» и «ничего не вышло», он тут же решил, что это и есть убийцы, и, боясь, что те заметят их первыми и откроют стрельбу, не стал дожидаться, пока они выйдут на открытое место, щелкнул затвором и дико заорал:

— Стой! Ни с места!

Оба силуэта тут же исчезли в кукурузе.

— Стой! — повторил высокий и выстрелил.

Выстрелил и один из его товарищей.

В ответ из кукурузы прогремели два револьверных выстрела, и одна из пуль срезала верхушку стебля.

— Огонь! — проревел высокий полицейский.

Выстрелы озарили зловещим красноватым светом сухой бурьян на холме. Расстреляв по обойме, полицейские направили коней в долину. Высокий командовал:

— Сюда! Окружай поле! Стреляй по ногам!

Первым оказался в низинке В идол, который не сумел удержать испуганного коня. По широкой луговине бежал человек. Полицейский выстрелил почти наугад и намного выше цели, но ему все же показалось, что человек упал.

— Держите его! — закричал он и попытался остановить коня. Но испуганное животное сделало громадный прыжок и понеслось к противоположному краю долины. С луговины послышался крик:

— Не стреляй, эй!

— Сдавайся! — закричал высокий. — Именем закона! Сдавайся! А то убьем…

— Сдаюсь…

— Иди сюда и подыми руки!

— Я ранен… не могу.

— Эй, В идол, иди к нему!

— Иди сам, — отозвался тот. Слышно было, как храпит его испуганный конь.

Высокий осторожно спустился в низинку, поросшую невысокой травой. Там сидел человек.

— Руки вверх! — скомандовал полицейский, продолжая держать ружье наготове и прицеливаясь в темную фигуру.

— Изувечили вы меня, — сквозь зубы произнес сидящий.

Он отрывал подкладку от своего пиджака. Одна штанина у него была закатана, и в темноте белела оголенная нога.

Полицейский приблизился и поднял карабин над его головой.

— Вставай, мать твою!..

— Манаф, обыщи его! — приказал высокий товарищу, который только что подъехал на своем тяжело дышащем коне.

Полицейский спешился.

— Оружие, ливорвер отдай, собака!

— Нет у меня оружия! — Человек пытался перевязать ногу.

Полицейский, словно кошка, бросился на него сзади и схватил раненого за руки.

— А чем ты стрелял, негодяй?..

— Отстань, скотина! Дай кровь остановить, — в бессильной ярости простонал сидящий.

— Бросил небось, не такой уж он дурень, чтобы держать оружие при себе. Посмотри, куда ранен, и давай его скорее в город… Там разберутся. Кончено! — радостно воскликнул высокий, сгорая от нетерпения поскорей доставить в город пойманного.

Арестованного обыскали и поставили на ноги. Высокий всмотрелся в его лицо.

— Да ты не из города ли? Куда бросил револьвер, говори, нечего дурачком прикидываться!

— Нет у меня револьвера. Шляпа моя… потерял я шляпу — Арестованный попытался шагнуть, но тут же скорчился и присел. — Не могу я идти, — простонал он.

— Свяжите его! — приказал высокий.

Один из полицейских хотел было снять ремень, но арестованный все равно не мог бежать, и не было смысла его связывать. В идол уступил ему своего коня, а сам пошел впереди, ведя животное под уздцы. Остальные поехали по бокам.

Полицейские поспешили выбраться на шоссе, и там высокий, который все время всматривался в арестованного, не смог удержаться и сказал:

— В идол, а ведь этот парень мне знаком. Встречал я его в городе. Ты случайно не учитель? Как тебя звать?

Арестованный взглянул на свою раненую ногу, беспомощно висящую рядом со стременем, сморщился от боли, при этом зашевелились его черные усы, и ответил грубо:

— Поговорим у прокурора. Там вас спросят, почему это вы, как бандиты, нападаете на мирных людей.

— На мирных людей? Ах ты… Если ты тот, за кого мы тебя принимаем, то я сам надену тебе петлю на шею… Интеллигент, учитель называется, а сам разбойник! Резать вас надо! — произнес высокий, сожалея, что позволил себе почувствовать жалость к арестованному.

Укрывшись в овражке, метрах в ста от края долины, Корфонозов слышал голоса полицейских, но не мог себе представить, что там происходит. Неожиданная стрельба так его испугала, что он бросил Кондарева и кинулся бежать через кукурузу. Первой его мыслью было, что они попали в засаду, устроенную офицерами. Это убеждение возникло вдруг, само собой, и больше всего встревожило Корфонозова. Пока он бежал к оврагу, у него возникали предположения, одно фантастичнее другого. Его удивляла ожесточенность, с какой их преследовали, и особенно то, каким образом власти могли узнать их намерения. «Они могли бы устроить нам засаду прямо на месте… Мы ведь и сами не знали, каким путем будем возвращаться», — недоумевал он, мчась на своих длинных ногах к оврагу. Там он поскользнулся и с крутого берега въехал в какое — то болото, перебрался через него и вышел на сухое место. Глухой топот коней, выстрелы и крики все еще отдавались в ушах. Со стороны долины долетал шум, поднятый полицейскими, и голос Кондарева. Потом как-то очень неожиданно наступила тишина. Корфонозов понял, что Кондарева схватили, и устыдился своего малодушия.

«Лига разослала шпионов», — рассуждал он, выйдя из темного, сырого оврага и шагая прямиком через поле. Во рту горчило, в ботинках хлюпала вода. Пенсне Корфонозов потерял, когда бежал через кукурузу, поэтому он часто спотыкался о кусты ежевики, расползшиеся по сжатому полю. В одном месте он чуть не свалился с крутой осыпи, из-под которой вылетела какая-то птица. Он пошел в обход, потерял при этом довольно много времени и сбился с дороги. Всю дорогу до самого города Корфонозов пытался найти удовлетворительное объяснение случившемуся, но так и не нашел. По характеру Корфонозов был мнителен, может быть, потому что очень высоко ценил себя. С самого дня увольнения он жил мыслью, что› его, майора артиллерии, чьи боевые заслуги известны всем, так просто не оставят в покое, особенно теперь, когда он стал коммунистом. Когда-то он сам был членом Военной лиги, даже претендовал на честь быть одним из ее основателей. Несмотря на свои теперешние убеждения и доныне не зажившую рану, нанесенную несправедливым увольнением, в глубине его души жило что-то похожее на угрызение совести, и именно это чувство до болезненности усиливало его мнительность. Он боялся Лиги, потому что знал ее силу, — ведь она ни перед кем в стране не отвечала. Корфонозов решил вернуться домой, дождаться рассвета и тогда уж выяснить, в чем дело. Скрываться он не собирался, да это было и не нужно. На мельнице оказались ящики со снарядами для гаубиц, заваленные землей и сухим навозом, со стен свисали осиные гнезда, но ни ружей, ни пулеметов не было. На каком основании могли его арестовать? Преступления не было, поскольку ничего преступного он не делал. Но куда отправили Кондарева? Не ранен ли он? А вдруг он расскажет, куда они ходили, выдаст их планы?