Сафари для победителей - Артем Каменистый
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ххот — твое зрение работает хуже, чем язык. Может хоть нос у тебя на что-то годен? Пожалуйста — принюхайся.
Тишина, затем мрачный вывод:
— Э! Ребята! Да здесь дохлятинкой попахивает. Я бы даже сказал — пованивает. А ведь не воняло…
Во мраке отчетливо треснул сучок под чьей-то ногой, затем звякнуло металлом. Еще треск, и еще — подозрительные звуки раздавались со всех сторон одновременно.
Неприятный запах тоже усиливался.
Омр, щелкнув предохранителем, навел винтовку во мрак и прошипел:
— Нас окружают, и клянусь святым дерьмом — это не коалиция!
В зарослях папоротника заструился слабый, призрачный свет — такой испускают сырые гнилушки. Вот только обычные гнилушки не бывают таких размеров, и ведут себя спокойно — не бродит. Эта бродила — осторожно раздвигая стебли папоротника, приближалась к замершим беглецам. Тут уже за оружие взялся Амидис — навел мушкет на странную фигуру. Затем перевел прицел левее — там показалась еще одна, а за ней целая тройка. Развернувшись, он испуганно выдохнул:
— Они везде!
Не меньше двух десятков слабо светящихся фигур окружали маленький отряд, все теснее смыкая свое кольцо.
— Мальчик — это кто?! Призраки?! — нервно уточнил Ххот.
— Нет, — ответ был очень спокоен. — Опустите оружие — пули здесь не помогут. И вообще не делайте резких движений — не надо их беспокоить.
Ночное зрение раттака было идеальным и он, видимо увидев что-то очень важное, выхватил гранату, резко завозился с запалом:
— Если их не беспокоить, очень беспокойным станет Тибби! Тибби уже существенным образом обеспокоен! Тибби значительно напуган!
— Потише — сейчас я с ними поговорю!
— Мальчик — с ними тебе не о чем говорить! С ними должны говорить кладбищенские служители! Нет — Тибби ошибочно выразился! Не говорить они должны — закапывать должны!
Со всех сторон трещали ветки, и лязгало металлом — в руках плохо пахнущие «гости» сжимали какие-то железные предметы.
Мальчик, решительно шагнув вперед, требовательно надавил на ствол винтовки в руках Ххота, заставив омра опустить оружие. Еще один шаг — ладонь протянул к ближайшей мерцающей фигуре. До нее не больше пяти шагов. Сталь скользнула по коже запястья, рассекла, добралась до плоти. Лезвие ножа увлажнилось от крови — багровая жидкость закапала на землю.
Еще шаг вперед, и еще. Призрачно светящаяся фигура делает то же самое, сближаясь с мальчиком. Чуть приседает, принюхивается к ладони. Усиливая зловоние, вываливается гниющий язык, припадает на миг к ране, с чавканьем пробует кровь на вкус.
В ночи раздался столь жуткий вопль, что раттак, уронив гранату, плашмя плюхнулся на четыре лапы и скользнул в заросли папоротника, омр охнул, а Амидис запищал, будто мышонок в кошачьих лапах. Темные фигуры замерли, дружно припали на колени, застыли, будто в ожидании.
Они дождались.
Спрятав нож, мальчик поднял руку, покрутил ею, демонстрируя окровавленную ладонь, затем, чуть опустив, направил куда-то во мрак и требовательным, не терпящим возражений тоном, приказал:
— Хранители — отправляйтесь туда. Если встретите чужеземцев — убейте.
Из тьмы донеслось невнятное бормотание — трудно членораздельно общаться, если твой речевой аппарат подпорчен разложением. Но мальчик все понял прекрасно:
— Чужеземцев узнать легко — на них нет одежд паломников! Все, кто не одет в одежду паломников, чужеземцы — убивайте их! Таково мое желание! Выполняйте его! Вы легко их найдете — они где-то там!
Потрескивание веток под подошвами, позвякивание ржавого металла. Несколько мгновений, и опять настала мертвая тишина — ни одной светящейся фигуры больше не было. Лишь мерзкий запах гниющей плоти доказывал, что все произошедшее не было галлюцинацией.
Разрывая тишину, в ветвях несмело прокричала ночная птица, тут же повторив свой крик уже почти уверенно. Хранители исчезли — можно продолжать концерт.
Ххот, естественно, пытку тишиной не выдержал первый:
— Эй! Паренек! Это как?! Кто?! И это… Как?!!!
Вопрос был поставлен не вполне корректно, но мальчик его понял — он вообще неоднократно демонстрировал невероятную понятливость:
— Это были хранители. Нас они не тронули — я нашел с ними общий язык, и попросил пройтись по тропе к северу. Если там есть засада, или они на самолет наткнутся… Ххот — у врагов наших появятся проблемы. Большие проблемы.
— Не сомневаюсь. Ох и крик был — вы слышали? От такого крика даже лысый может поседеть! А ладонь ты зачем порезал?
— Так надо. Не будем задерживаться — пойдем вперед, пока наши… гм…новые союзники, расчищают путь.
— Э! А эти наши друзья потом не вернутся?
— Не бойся — они никогда больше не тронут тех, кто со мной.
— Я их уже почти не боюсь, а вот тебя начинаю…
* * *Он успел сменить немало профессий, что для патриархального края нетипично. Было это, конечно, давненько — тогда ему приходилось самостоятельно подыскивать себе род занятий. У него не было обязанностей, не было долга перед Тропой, зато было много смешных желаний — обыденная жизнь его не устраивала. Начал, как и все — с крестьянской доли, но как только подрос, первым делом бросил отчий дом, убежав на поиски лучшей доли. Лучшую долю найти оказалось непросто: она не попалась в лоток нелегала-золотодобытчика; не было ее и среди орд паломников, которым он подряжался прислуживать; под киркой рудокопа, на каторжных работах, тоже не блеснула.
Очень хотелось денег — много и сразу. Для чего они были нужны, он теперь уже не помнил. Из-за денег и пошел в конокрады. Всякий знает, что самый дешевый конь — ворованный конь. Украсть несложно — гораздо труднее уйти с добычей. С конокрадами крестьяне поступали незатейливо — ломали ноги в коленях, а руки в локтях, после чего прогоняли по калеке общинное стадо. Если после этого тело все еще подавало признаки жизни, сжигали в соломенном стогу, а обугленный огарок топили в помоях — в праве на погребение таким отказано.
Попадаться было нельзя.
Он придумал отличную идею — тогда она показалась ему отличной. Тропа ведь приходит в упадок, паломников больше нет, и посторонние там не шастают. Идеальная дорога для перегона ворованных лошадей. А что касается правил Тропы — конокрадам правила не писаны.
Коллеги по ремеслу его идею восприняли благосклонно. Они уже привыкли к его находчивости и получили благодаря ей немало дивидендов. И в тот раз тоже не думали ни о чем — шанс пополнить карманы заставил позабыть о древних суевериях.
Раньше он много чего интересного придумывал…
Блистал оригинальными идеями…
Давно…
Даже очень давно…
В те времена он еще живой был…
Идея с перегоном лошадей по Тропе оказалась не столь прибыльной, как предполагалось — древние суеверия превратились в реальность…
Зато теперь ему не нужны деньги — он даже не помнил, зачем они вообще нужны. В шкале нынешних ценностей монеты были примерно там же, где шишки на елях — висят себе и висят, вообще не нужные из-за своей полной бесполезности. Лошади хранителю тоже к чему — нельзя осквернять Тропу ленью: изволь передвигаться по ней своими ногами. Даже боги здесь пешком ходили — не ставь себя выше их.
В бывших друзьях по шайке он тоже больше не нуждался, и держался с другими хранителями лишь из соображений практичности — вместе проще окружать добычу. Да и подходящих дневных убежищ у Тропы не столь уж много — солнечный свет вреден для мертвой плоти, поддерживаемой псевдожизнью. Вот и ютились все вместе в маленькой сырой пещерке чуть западнее поворота Тропы.
Все его приоритеты и ценности после смерти резко поменялись. Высшее благо теперь не деньги, а кровь. Кровь стала всем.
Не вся кровь подходит, но в этом деле хранители предпочитали действовать методом проб — сперва убить, а потом разбираться. Добыча поступила свински: сделала правильные выводы, и все реже появлялась возле Тропы. Это очень плохо: отходить от следов богов он не мог — это действовало на него гораздо хуже, чем прямые солнечные лучи. Приходилось голодать, а это тоже не шло на пользу: темный падальщик — призрачная сущность из межмирового пространства, что завладела его телом, нуждалась в обильной пище. Без еды она хирела — отмирали те нити тонких энергий, что поддерживали внутриклеточные процессы. Ткани постепенно загнивали; к ходячему трупу начинали проявлять интерес насекомые. Особенно опасны были мухи — их личинки способны нанести невосполнимый ущерб телу. Действовали они гораздо эффективнее солнечных лучей — немного медленнее, зато разрушения от них колоссальны. Сохранись у него чувство юмора, он бы смеялся над байками крестьян — те искренне считали, что нежить убивает Солнце. Бред — он легко мог пережить полуденное пекло, но потом… Потом бы его сожрали черви, вылупившиеся из яиц, отложенных мухами.