Осколки разбитых иллюзий (СИ) - Турана М.

«Сколько времени прошло после того, как я всадила ублюдку ножницы в спину?

Больше, чем полгода. Как только мерзавец осмелился напомнить о своём существовании?!» — размышляю, скрепя зубами.

Только его мне сейчас не хватало! Лучше бы убила его.

Я смотрю на цветы. Ощущение, что держу в руках клубок, запутавшихся друг в друге змей. Замечаю карточку, вытаскиваю её кончиками пальцев. Цветы отдаю Амине.

— Избавься от них, — произношу с отвращением.

Обхожу её и курьера, быстрым шагом иду к лифту. Он сразу открывается, стоит мне нажать на кнопку. Я захожу и, не дожидаясь направляющихся к кабине Амину и парня из доставки, еду вниз. Открываю карточку.

Читаю надпись на ней:

«Готовь бабло, принцесса. Пришло время платить по счетам. Ты же не хочешь, чтоб твой муженек узнал, что ты жила с другим мужиком?»

Из груди вырывается сухой смех. Вот идиот! Нашёл, чем меня шантажировать. Снова истерички смеюсь. Знал бы он, что мой муж не только про нас знает, но еще и думает, что я люблю его.

«Какой же ты неактуальный, Инглабушка. Катись ко всем чертям!» — выйдя из лифта на своем этаже, сминаю в руках карточку, бросаю её в ближайшую урну и тут же забываю об этом.

Забираю из кабинета свою сумку, даю поручения своей помощнице и спускаюсь к выходу из офиса. Решаю, не теряя времени, поехать в родительский дом. У отца точно есть что-то на Мартынова, и я должна это «что-то» найти.

Плюхаюсь в салон автомобиля. Сразу включаю музыку, чтобы заглушить тревожные мысли. Еду и постукиваю пальцами по рулю.

Когда подъезжаю к коттеджу, теряю остатки терпения и нервов, в ожидании, пока откроются ворота. С растущим раздражением смотрю, как железные ворота съезжают в сторону. Слишком медленно. Кажется, проходят сутки.

Бросаю машину посреди двора, когда всё же ворота открываются достаточно, чтобы я смогла проехать внутрь. Торопливо направляюсь в дом и прохожу сразу в кабинет отца.

Обвожу взглядом пространство. Не знаю, откуда и с чего начать.

Что, собственно, я ищу? Нужно просмотреть все бумаги, документы, записи отца. Найти что-то с указанием фамилии Мартынова.

На самом деле, ответ лежит на поверхности. Где-то глубоко внутри, в подсознании, я уже всё поняла. Но блокирую информацию, не позволяю ей вырваться наружу. Нужно убедиться, найти доказательства.

Сажусь за стол из массивного дуба. Сначала листаю ежедневники, которые лежат на столе. Ничего важного за взгляд не цепляется. Начинаю открывать ящики, один за другим, бережно перебираю все листы, документы.

Потом откидываюсь назад, вжимаюсь в спинку кресла, снимаю туфли, забираюсь на неё с ногами. Сижу, размышляю. От стресса покусываю щеки изнутри.

Папа не стал бы что-то важное оставлять на видном месте. Нужно рыть глубже.

Начинаю рыться в памяти, вспоминаю все моменты, когда мы находились в его кабинете. Обвожу взглядом стеллажи с книгами, стены, пол, поднимаю взгляд на люстру.

«Папа - папа - папа, где же ты хранил важную и нужную информацию?»

Закрываю глаза, слезы наступают. Как же тяжело находиться в его личном пространстве и знать, что он сам уже никогда тут не появится. Позволяю каплям вырваться наружу. Пусть текут. Устала. Почему всё так?

«Скучаю па, очень скучаю по тебе.»

Позволив себе немного поплакать, успокаиваюсь. Напряжение отпускает.

Как жемчужины один за другим перебираю самые яркие воспоминания с ним. Слышу родной и любимый смех родителя. Перед глазами его лицо в молодом возрасте. В моей голове у него темные жгучие волосы, нет морщин на лице.

Потом перед глазами всплывает картина:

Я бежала вниз по лестнице, за мной мчался Демир. Я стащила из его портфеля записку от девочки из параллельного класса. Она признавалась ему в любви.

— Верни, Кам. Верни, сказал! — он кричал на весь дом, а я смеялась.

— Вот ты дурак, тоже в неё влюбился, да?! Я папе покажу.

Преодолевая крутые ступени, я неслась к папе в кабинет. Открыла двери нараспашку так, что они ударились об стену, и зашла внутрь. Быстро захлопнула дверь обратно. Сердце колотилось в груди. Была уверена, что Демир убьёт меня.

Отдышавшись, увидела отца. Он поправлял на стене картину. Но я успела увидеть, что за ней что-то спрятано — серебристое, металлическое.

— Па-а-ап, а что там?

— Так, принцесса, это что за манеры? Почему несёшься, как угорелая? Ещё и входишь без стука?

Я покосилась на двери за спиной. Удивилась, что Демир ещё зашёл. Быстро спрятал записку в карман.

— Извини. Забыла, что леди не бегают, — смеялась в ответ. — Маме только не говори. Ворчать будет.

Он рассмеялась. Кивнул головой в знак согласия и подмигнул мне. Я смотрела на картину. Там точно что-то спрятано было.

— Пап, так что там? Тайник?

— Вот глазастая! — завертел головой проницательно. — Тайник, принцесса, тайник. Только, пусть это секретом нашим останется, хорошо?

— Хорошо, — радостно кивнула, наблюдая за тем, как он взял одну из книг на полке и в неё убрал ключ.

Выныриваю из воспоминаний, вскакиваю на ноги и бегом к стене. Картина, что висит сейчас, уже другая. Дома после этого, раз пять делали ремонт. Снимаю рамку и вижу сейф. Вот! Вот оно! Всё, что может быть важно, должно находиться тут.

Затем бросаюсь к стеллажу с книгами, начинаю их все перебирать. Руки трясутся. Сердце колотит бешено. В этой ничего. И в этой. Тут тоже пусто! Книг всё меньше и меньше. Литература, в основном, про строительство и архитектуру. Беру ещё одну и трясу страницами вниз и вот оно! На пол выпадает серебристый ключ. Отбрасываю книгу в сторону, падаю на колени и поднимаю его.

Чёрт, почему я так нервничаю?! Кажется, сейчас меня пот прошибёт. Предчувствие и интуиция, что истина где-то рядом, заставляет адреналин бежать по венам.

Иду к сейфу, вставив ключ, открываю его. Вижу внутри папку и конверты, сложенные в стопку.

Сердце пропускает удар. Беру конверты в руки, их штук десять. Они запечатаны. Пожелтевшие, старые. Папа их не вскрывал, не читал. Надписи никакой нет.

Переворачиваю на другую сторону. Замечаю, как мелким аккуратным почерком выведено:

«Муразу Низами от Анны Мартыновой.»

Возвращаю на место конверты. Они как раскалённый уголь обжигают пальцы. В ушах грохочет.

Анна Мартынова писала отцу письма, он их не читал, но зачем-то хранил, прятал. Они были влюблены друг в друга?

Внутри всё штормит и грохочет.

Беру в руки папку, иду назад к креслу, присаживаюсь в него. Открываю папку, дрожащими пальцами достаю содержимое.

Начинаю изучать бумаги. Первый документ — это контракт на роды, оформленный на имя Анны Павловны Мартыновой. В нём указаны, какие услуги клиника будет ей предоставлять и прочие условия.

Во втором документе — её отказ от младенца, женского пола. Были указаны все данные: когда родилась, в каком часу, сколько весила. Женщина отказывается от ребенка, от всех прав на него и ответственности.

Я изучаю документы с ледяным холоднокровием. Будто не обо мне идёт речь. Настолько спокойна, что самой страшно от этого спокойствия.

Внутри меня тихо, но очень холодно. Меня начинает знобить так, будто нахожусь в центре Антарктики. Мороз сковал все кости, внутренности и даже рассудок.

Бегаю глазами дальше по листам. Это разные справки, выписки из роддома.

Беру в руки последний документ, начинаю перебирать глазами буквы. Информация в мозг поступает с замедлением, расплывчато.

Улавливаю общую суть — это договор между отцом и моей биологической матерью о том, что она отказывается от младенца в обмен на энную сумму денег и обязуется никогда не искать встречи, не разглашать эту информацию. Дальше следует множество пунктов, написанных мелким шрифтом, прочесть которые мне не удается. Я отбрасываю лист на стол. Подпираю ноги к груди, сижу в позе эмбриона.

Чувствую только озноб и ледяной холод. Стараюсь согреть себя. Обнимаю ноги руками сильнее. Сжимаюсь в комок, хочется раствориться в небытие.

«Мартынова Анна Павловна — моя мать.» — говорю себе мысленно, но вновь ничего, кроме озноба, не ощущаю.