Бумажный тигр (I. - 'Материя') - Константин Сергеевич Соловьев

моду, царящую в тропиках, немного легкомысленную, немного фривольную, склонную к легким воздушным тканям и не отягощенную излишней драпировкой.

Но только не эта. Эта, кажется, не намеревалась идти на уступки жаркому климату, напротив, была облачена в закрытое платье из тяжелого черного бархата, стянутое в талии черным же корсетом до того неестественного и даже пугающего состояния, в котором фигура делается похожей на рюмку для портвейна с опасно тонкой талией. Высокий кружевной воротник, длинные рукава, перчатки, кружева… Черт, и не жарко же ей в этом тугом свертке из тафты, бархата, шелка и муслина!

А еще она чертовски злоупотребляла косметикой. Слой пудры был столь густым, что лицо походило на белоснежную маску дорогого веджвудского[2] фарфора. Может, из-за контраста с этой мертвенной безжизненной белизной ее густо подведенные черной тушью глаза выглядели зловещими провалами-глазницами, острые брови казались острыми бритвенными лезвиями, а губы, накрашенные кричаще-алой карминовой помадой, походили на открытую рану, полную свежей артериальной крови.

Жутковатые сравнения, однако она и выглядела жутковатой. Зловещая кукла с холодным фарфоровым лицом, обряженная в тяжелый черный бархат, которую кому-то шутнику озорства ради захотелось посадить за стол вместе с прочими гостями. Даже осанка у нее была неестественно прямой, царственной, ровной, как редко бывает у людей.

В обществе хорошо одетых юных дам Лэйд обыкновенно терялся, ощущая себя нескладным пожилым моржом в дешевом костюме, ужасно неловким и в придачу косноязыким. Но от взгляда странной гостьи не почувствовал того мятного сквознячка, который обыкновенно тревожит душу при взгляде юной симпатичной особы противоположного пола. Напротив, почувствовал только пульсирующую где-то под старой тяжелой печенкой тревогу. Эта дама явилась в гостиную мистера Герни не для того, чтобы полакомиться солеными крендельками и поболтать о свежих парижских вышивках, присланных ее тетушкой…

Пятый по счету гость был одних с Лэйдом годов и тоже щеголял странным одеянием. Он был облачен во что-то вроде халата – ужасно легкомысленный наряд для джентльмена, с точки зрения Лэйда Лайвстоуна – халата какого-нибудь китайского мандарина или императора, вот только расписан был не иероглифами и птицами, а угловатыми значками математических и химических формул. Лицо у него было сухое, строгих черт, с небольшой бородкой, тонкими бесцветными губами и острым выдающимся подбородком. Ничего другого разобрать было нельзя, поскольку все другое скрывалось под массивным сооружением вроде шлема, которое джентльмен носил на голове.

Это была внушительная конструкция, при одном виде которой Лэйд ощутил, как ноют его шейные позвонки. Впитавшая в себя что-то от средневекового рыцарского шлема, что-то от пехотной каски Броди, что-то от тех масок, что носят рабочие в доках, работающие с горелками Шатилье, дающими необычайно горячее и яркое пламя, она таращилась на Лэйда полудюжиной огромных выпуклых линз разного размера, за которыми невозможно было что-то разобрать.

Господи, ну и штука! Лэйд готов был побиться об заклад, что весит она по меньшей мере фунтов десять, даже больше, чем то сооружение, которое по доброй воле водрузил на себя Карл Второй[3]. Удовольствие носить на себе нечто подобное, пожалуй, сродни удовольствию от надетого на голову железного ведра. Но сухой господин с бородкой, хоть и кряхтел немного, изгибая спину под немыслимыми углами, вел себя так, будто эта штука стесняла его не больше, чем изящный лорнет – непринужденно крутил головой во все стороны, что-то разглядывал, чему-то посмеивался, кивал сам себе…

Чудак или же психопат, решил Лэйд, отводя от него взгляд. И поди еще знай, что лучше. Здесь, в Новом Бангоре, одно качество перетекает в другое крайне быстро…

Шестой гость тоже был немолод, лет около семидесяти, точнее определить было сложно из-за смуглого лица, высушенного солнцем до такой степени, что напоминало кусок хорошо выдержанного вяленого мяса. Этот не был поклонником ни строгих чопорных костюмов, ни легкомысленных халатов, ни садистской викторианской моды – весь его туалет состоял из грубой холщовой рубахи и таких же штанов, столь ветхих, что на его месте Лэйд постеснялся бы даже покидать пределы вечно пьяного, полного оборванной матросни, Шипси, не говоря уже о том, чтобы соваться в респектабельный Редруф. В тон одежде была и борода, седая, выгоревшая на солнце до легкой желтизны, неряшливо и небрежно остриженная.

Этот тип напоминал лоцмана, проведшего всю жизнь на раскаленной корабельной палубе, но каким-то странным течением затянутого в гостиную, которая представлялась ему тесной темной каморкой. Глаза его озадаченно моргали, будто недоуменно, словно он и сам толком не понимал, что здесь делает и как тут оказался. Широкая нижняя челюсть, скуластое лицо, слабо выраженная, но вполне отчетливая долихокефалия[4]…

Лэйд мысленно кивнул себе. Полли, без сомнения. Полинезийской крови в жилах старика было недостаточно, чтобы считать его воплощением мистера Хонги Хика[5], но вполне достаточно, чтобы разбавить британскую кровь до умеренных значений. Все ясно, квартерон или метис[6]. В Новом Бангоре всегда хватало таких – и подобных ему.

Несчастные сыновья двух народов, несущие в себе британское и полинезийское начало, они были вышвырнуты собственными племенами, но так и не сделались своими в краю мертвого камня, который следует именовать городом. Оборванные, не знающие грамоты, изъясняющиеся на ломаном английском, щедро сдобренным полинезийским диалектом, легко попадающие в сети алкоголя и рыбного зелья, они влачили весьма жалкое существование, обыкновенно оседая в Клифе, Лонг-Джоне и Шипспоттинге.

Этот выглядел не самым запущенным из них, но и не самым респектабельным. Выгоревшие глаза старика-полли выглядели внимательными, но при этом бесхитростными, почти детскими – они не выдавали ни буйного нрава, ни особенного ума. Лэйд невольно ощутил толику облегчения – некоторые полли от природы отличаются способностью причинять неприятности, но этот, как будто бы, ни угрожал ни гостиной мистера Герни, ни его гостям, к числу которых он и сам теперь относился.

Черт, ну и странная же здесь собралась компания!

Пестрая, непривычная и, по меньшей мере, чудная.

Взгляд Лэйда оббежал стол по окружности, как часовая стрелка оббегает циферблат,

вернулся в отправную точку и завертелся на месте, не зная, в какую сторону ему устремиться дальше.

Лэйд не знал, какими достоинствами наделен мистер Герни, но одного у него нельзя было отнять – кажется, он сумел собрать в своей гостиной весьма странную публику. Эти шестеро определенно не относились к числу его сослуживцев, которых он вознамерился угостить хорошим обедом по случаю удачного завершения финансового квартала. Еще меньше они походили на дружескую компанию, собравшейся на небольшую пирушку, очень уж обособленно восседали за столом, не переговариваясь и даже не глядя друг на друга – поведение не старых приятелей, но незнакомцев.

Возможно, банкиры из Редруфа любят дурачиться таким образом, подумал