Черные Вороны. Паутина - Ульяна Соболева

— Не имею понятия, о каких переходах речь!

— Сколько переходов было совершено за последние двадцать лет?

— Не имею понятия, о каких переходах речь! — удар со злости по лицу, и ублюдок хохочет окровавленной улыбкой, раскачиваясь на железных крюках, концы которых торчали из его груди.

— Через какой центр шла информация о порталах? — страж схватил Нейла за волосы, пристально вглядываясь в глаза, выпивая остатки энергии Мортифера, наполняя его своей собственной, от которой лицо заключенного перекосило. Вот так Деусы вливали боль.

— Не имею понятия, о каких порталах речь, — уже гораздо тише, стиснув зубы, боясь вздохнуть, чувствуя, как нечто острыми когтями сжимает лёгкие, превращая каждый вдох в настоящую вакханалию боли.

— Имена, Мортифер! — голос императора уже злой, нетерпеливый. Ему надоело молча наблюдать за этим допросом, длившимся несколько дней подряд. Все вопросы шли по кругу, и еще ни на один предатель не дал ответа. Подонка избивали и резали, сжигали живьём и выпускали к нему оголодавших тварей с Мёртвых земель, но тот лишь хохотал, не отрывая взгляда холодных синих глаз от лица императора, практически умирая, и понимая, что его не убьют. Не посмеют без суда.

— Имена всех твоих союзников, ублюдок!

​А в ответ издевательский смех и потрескавшимися сухими губами сиплое:

— Нейман Мортифер, Мартель Мортифер, Глориа Мортифер.

​

​И так до тех пор, пока Нейл не отключался без сознания в спасительную темноту. Его волокли по полу до ближайшего стола, не отправляя в камеру, чтобы он мог регенерировать, и продолжали допрашивать.

​А император возвращался в свою покои, чтобы сорваться на той, в ком было так много Нейла, что его начинало мутить. Он смотрел на раздетую дрожащую упрямую сучку, видел в её глазах животную тоску по узнику, без сознания валявшемуся в подвале, и чувствовал желание впиться пальцами в её горло и смотреть, как она трепыхается в предсмертной агонии. Каждый раз, когда слышал, как она зовет Нейла, обхватив себя руками, закрыв глаза и раскачиваясь из стороны в сторону, не чувствуя рядом Алерикса. Или в коротких снах, вдруг вскакивая в постели и бессвязно шепча его имя, потом, словно неожиданно поняв, кто лежат рядом с ней, пытается отползти на другой конец кровати. Но Император не позволял, молча притягивая её и укладывая на себя. Стальным захватом прижимал её голову к своей груди и осторожно почти ласково перебирал её волосы. Её передергивало от отвращения, а он приходил в бешенство от этого и старался намеренно причинить боль. Пусть лучше стонет от неё, чем вздрагивает от омерзения, которое Алерикс ощущал буквально кожей.

​Он так и не смог заставить ее звать себя ни господином, ни хозяином. Только издевательское «Вы». Упрямая шлюха Нейла всегда повторяла окровавленными губами «Вы никогда не будете мне ни хозяином, ни господином. Я вам не принадлежу». Как бы сильно он её ни бил, как бы ни ломал ребра и ни разукрашивал шрамами спину. Лишь приторное, безликое «Вы», от которого он приходил в бешенство и накидывался на неё голодным псом.

​

​На пятые сутки Алерикс уведомил судейскую триаду Континента о назначении суда над самим Верховным консулом.

Я смотрела на себя в зеркало, тяжело дыша и чувствуя, как рыдания дерут горло, но так и не льются по щекам. Я не позволяла. Ни одной слезы для этого ублюдка. Ни одной. Он достаточно слёз видел и сожрал, чтобы я посвятила ему хотя бы намек на них, доставила удовольствие знать, какая я слабая. Осмотрела свое тело, покрытое синяками, ссадинами и возненавидела каждую из них до такой степени, что мне казалось по мне ползают отвратительные насекомые. Хотелось раздирать себя ногтями и громко кричать, сбрасывая паутину отвратительных, липких прикосновений императора, содрогаясь от чувства гадливости. Поднесла к глазам стилет, покрутила в пальцах, любуясь бликами от яркого освещения на остром лезвии, потом срезала первую прядь волос с головы. Локон медленно упал к моим ногам, как тот лепесток с розы несколько дней назад. Всего лишь несколько дней прошло от момента, когда я была счастлива и до момента где я мертвая вижу отражение собственного призрака в зеркале. А мне кажется прошла целая жизнь и меня уже давно нет. Гнию где-то похороненная на отшибе былого счастья и слушаю как комья земли падают на крышку моего гроба.

«— Какие шелковые, малыш…Ты знаешь какие они шелковые на ощупь, любимая? Пока ты спишь, я вдыхаю их запах и слушаю как ты дышишь

— Я не могу уснуть без того чтобы ты не прикасался к ним…Нейл. Я дышать без тебя не могу».

Я обкромсала их все. Безжалостно, с дикой яростью и презрением к каждому завитку. Они провонялись запахом Алерикса. Я не хотела чувствовать эту вонь предательства на себе. Каждая волосинка испачкана, измазана его прикосновениями.

А потом долго смывала под холодными струями воды запекшуюся кровь и смотрела на замысловатый рисунок кафеля в ванной, чувствуя, как тело медленно отпускают тиски боли, как перестают временно ныть синяки и ссадины с укусами. Розовая вода убегала в хрустальный сток, а мне казалось, что я грязнее, чем была до того, как вошла сюда. Мне все еще воняло им. Воняла каждая пора моего тела, руки, губы и я терла их мочалкой до новых ссадин. Если бы я могла содрать с себя кожу и сжечь — я бы содрала и сожгла. Каждое его прикосновение, как мазок грязи, которыми он закрашивал всю радугу прикосновений Нейла. Марал и пачкал меня, заставляя ненавидеть собственное тело, которое тоже меня предало. Говорят, что женщина всегда сама виновата в насилии. Что это она провоцирует мужчину…Ложь! Мерзкая и отвратительная ложь! Ничего во мне не могло спровоцировать Алерикса Мортифера так, как само отсутствие любого интереса и провокации с моей стороны. Если бы я могла стать уродливой тварью навечно, лишь бы он не прикасался ко мне — я бы стала ею. Да, я ненавидела только себя за то, что такая слабая, за то, что он сильнее физически и может брать меня, ломая сопротивление с особой жестокостью, но я поклялась себе, что буду сражаться до последнего. Никогда не достанусь ему без войны. И я воевала, как могла, насколько мне позволяли хрупкие силы. Что значит жалкая смертная против самого сильного Деуса Континента? Нет, я не доставляла ему удовольствия мольбами и просьбами никогда, я была против него как пылинка против урагана, но я воевала с ним силой моего самого простого человеческого разума до полного истощения, до полусмерти. И презирала его, меня тошнило от отвращения и каждый раз, когда эта тварь ложилась на меня или трогала своими мерзкими длинными пальцами с ледяным металлом колец и перстней, я чувствовала позывы к рвоте и омерзение, как к гадкому насекомому. И не скрывала от него ни одной эмоции. Плевала ему в лицо, а в ответ он разбивал мне губы этими самыми перстнями. Смотрела на императора и мысленно убивала, вырывала глаза, вспарывала горло, а потом орала от боли, когда он в ярости наказывал меня за это с особым садизмом проникая в меня руками, языком, членом, полосуя мое тело и избивая до судорожных спазмов и темных кругов перед глазами. Только за то, что ни одно его прикосновение не будило во мне ничего, кроме тошноты. Вначале он пытался заполучить меня по-разному: и жестоко, и вкрадчиво, и нежно, и изощренно, а меня колотило от гадливости до холодного пота и слез омерзения. Тогда деус бросил все попытки он просто разрывал изнутри и снаружи, ломал и оживлял, чтобы ломать снова. Но он мог драть только тело, душу я от него спрятала так далеко, чтобы его проклятые пальцы никогда к ней не прикоснулись. Душа и сердце неприкосновенны и чисты только для одного мужчины, и можно что угодно делать с телом, но взять душу насильно не может никто и никогда. А потом я начала видеть его злость, понимать, что именно доводит с виду холодного Алерикса Мортифера до состояния невменяемого психопата. Каждая моя мысль о Нейле сводит его с ума. Каждая моя мысль о Нейле заставляет этого ублюдка сатанеть от ярости и ревности. И я заполнила всю себя только Нейлом, истекая кровью изнутри и снаружи. Я беспрерывно шептала его имя. Только так и могла держаться, не сойти с ума от постоянного унижения и нескончаемого насилия. Я ушла в себя, в свои мысли, в иные реальности, где бывала с Нейлом и которые придумывала сама. Раскачиваясь на постели, обхватив себя сбитыми пальцами, вспоминала те мгновения, когда была счастлива, когда верила, что это счастье никогда не закончится. Я не боялась смерти и призывала её всеми силами. Я жаждала её, как избавление и очищение. Нет, я уже не мечтала о том, что Нейл меня заберет, освободит и все будет хорошо. Не будет. Уже никогда и ничего не будет хорошо. Я сама не хочу, чтобы Нейл видел меня такой, чтобы знал обо всех мерзостях, которые делал со мной Алерикс. Я больше недостойна ни одного прикосновения Нейла, я грязная. Слишком грязная, чтобы когда-либо в своей жизни отмыться.