Царь Гильгамеш - Роберт Силверберг

Но как раз тогда, когда полный восторг божественного транса охватил меня и душа готова была вылететь из своего тела, за моей спиной послышался страшный вопль, который мгновенно вырвал меня из транса. Вопль повторялся снова и снова.

– Уту! Уту! Уту!

Боги, что за крик! Нечеловеческий звук оглушал. Я онемел и стал падать вперед, почти без чувств. Энкиду поймал меня за плечи, иначе я непременно свалился бы в туннель. Барабан и палочки выпали из моих рук и исчезли в пасти туннеля. Я в ужасе смотрел, как они исчезли в темной бездне преисподнего мира.

Тотчас же, почти не задумываясь, я начал спускаться вниз. Но Энкиду, все еще державший меня за плечи, грубо схватил меня и отбросил в сторону, словно я был мешок ячменя.

– Только не ты, только не ты! – крикнул он сердито. – Не смей ходить туда, Гильгамеш!

И прежде чем я мог сказать или сделать что-нибудь, он исчез в черной яме преисподней.

Я остолбенело заглянул за ним. Говорить я не мог. Вокруг меня стояло гробовое молчание: музыканты не двигались, танцоры застыли. Это молчание нарушал только единственный звук: приглушенное всхлипывание или поскуливание девочки лет восьмидесяти, которая лежала на земле неподалеку.

Это она вопила так страшно и прервала мой транс. Я понял, что дробь моего барабана подействовала на ее душу почти так же, как на мою, но куда сильнее. Дробь барабана не привела ее в транс, а ввергла ее в жесточайший припадок, под напором которого не устоял ее разум. Страшно было смотреть на нее.

А Энкиду? Где был Энкиду? Дрожа, я заглянул в туннель, но увидел только тьму. Ко мне вернулся голос, и я выкрикнул его имя, но в ответ ничего не услышал. Я позвал снова, еще громче, – в ответ тишина. Тишина.

– Энкиду! – закричал я, и это был вопль боли и потери. Я был уверен, что на него напали прислужники Эрешкигаль. Может быть, они уже уволокли его в ад.

– Подождите! – кричал я. – Энкиду, я иду за тобой!

– Не смей! – резко сказала моя мать, и вдруг три или четыре человека встали, чтобы схватить меня, если я попробую спуститься вниз. Я готов был перебросить их через городскую стену и закинуть в реку. Но в этом не было надобности, потому что я услышал кашель в туннеле, и Энкиду медленно вылез из него. В руке у него были мой барабан и палочки.

Выглядел он страшно. Словно вернувшийся из мертвых. Румянец сошел с его лица, оно казалось выбеленным. Его борода и волосы были серыми от пыли, а его белые одежды в грязи. Паутина опутала его тело, он пытался снять ее.

Он секунду стоял, ослепленный солнечным светом. Потом в глазах его появилось такое странное и дикое выражение, что я едва мог узнать своего друга. Те, кто стоял рядом с ним, отпрянули. Я и сам готов был отшатнуться.

– Я принес назад твой барабан и палочки, Гильгамеш, – сказал он. – Они закатились далеко, за вторые ворота. Но я полз на четвереньках, пока не наткнулся на них в темноте.

Я в ужасе уставился на него.

– Но это же настоящее безумие! Зачем ты пошел туда?!

– Но ты же уронил свой барабан, – сказал он все тем же ужасным шепотом.

Его передернуло, и он закашлялся от пыли. – Я хотел принести его обратно.

Я знаю, как он нужен тебе.

– Но опасность… демоны…

Энкиду пожал плечами.

– Вот барабан, Гильгамеш. Вот палочки.

Я взял их у него из рук. Что-то было не так. Они были на удивление легкими, и мне показалось, что они вот-вот вылетят из моих рук.

– Да, – сказал Энкиду. – Они теперь другие. По-моему сила богов ушла из них. Ведь там, внизу, очень страшное место.

Он снова вздрогнул.

– Я не мог ничего разглядеть – там кромешная тьма. Но пока я полз, я чувствовал, как подо мной хрустят кости. Старые сухие кости. Там кости лежат как ковер, Гильгамеш. Люди спускались туда и до меня. Мне кажется, что я первый, кто оттуда вышел.

Что-то было в воздухе между нами, словно занавес. Что-то случилось с ним в подземном мире, что заслонило от меня его душу. Казалось, я больше совсем его не знаю. Мою душу охватило чувство невозвратимой потери. Исчез Энкиду, которого я знал. Он был там, куда я не посмел войти, и вернулся оттуда с такими знаниями, которого мне никогда не постичь.

– Скажи мне, что ты там увидел? – спросил я. – Там были демоны?

– Я тебе сказал, там было темно. Я ничего не видел. Но я чувствовал их рядом, – он показал рукой на зияющий туннель. – Брат, запечатай эту яму и никогда больше ее не открывай. Запечатай эту дверь, запечатай много раз, и семижды семь раз!

Мне думалось, я лопну от ярости при виде того, что с ним случилось из-за моего барабана. Но как мог я вернуть прошлое, остановить мгновение?

Подхватить барабан, чтобы он не упал в яму, остановить Энкиду, чтобы он не спустился туда? Но все это было навеки врезано в книгу времен и судеб, а потому неизменимо и неотвратимо. Я горько сказал:

– Да, Энкиду, конечно же я запечатаю ее. Но слишком поздно, Энкиду! Ах, если бы ты только не стал спускаться туда!

И он ответил со слабой улыбкой:

– Я бы сделал это для тебя снова и снова, если бы пришлось. Надеюсь, что больше никогда не придется.

Он подошел ко мне ближе. Я почувствовал сухой запах пыли и паутины, облепившей его. Погасшим голосом, он сказал:

– Я ничего не видел, когда был под землей, потому что там все черно. Но было нечто, что я видел своим сердцем, а не глазами. Это был я сам, Гильгамеш, мое собственное тело. Его пожирали крысы, будто это была старая выброшенная на свалку одежда. В этой яме я полз по своим собственным костям. Я очень напуган, мой друг. Я боюсь.

Он положил руки мне на плечи и обнял меня. Потом сказал нежно и тихо:

– Мне так грустно, что твой барабан утратил свою божественную силу. Я бы принес его тебе прежним, если бы мог. Ты это знаешь.

26

По-моему, болезнь Энкиду началась на следующий день. Он пожаловался, что его рука, та, которую он когда-то повредил, казалась ему замерзшей. Он сказал, что рука болит и не двигается. Потом у него началась лихорадка и он слег.

– Все, как в том моем сне, – сказал он мне мрачно. – Боги посоветовались и решили, что я тот, кто должен умереть, потому как ты царь.

– Ты не умрешь, – сказал я с любовью. – Никто еще не помирал от боли в руке. Должно быть, ты ее перетрудил, когда полз в этом проклятом туннеле.

Я послал за знахарями: к ночи они снова сделают тебя здоровым.

Он покачала головой:

– Говорю тебе, Гильгамеш, я умираю!

Мне стало и страшно, и больно слышать, каким слабым и усталым голосом он говорит. Он сдавался в плен тому проклятому демону, который вселился в него, а это было совсем на него непохоже.

– Не смей! Я этого не хочу! – воскликнул я. – Я не дам тебе умереть!

Я встал на колени возле его ложа. Лицо его горело, лоб покрылся потом.