Мент - Андрей Константинов

— Выходи, орлы! Конечная.

Прошла неделя, как Александр Зверев перешагнул порог зоны. Все было здесь непривычно. Зона казалась огромным и совершенно запутанным лабиринтом из рифленого железа… Заборы, калитки, двери. Тупики и закоулки. Странная, фантастическая декорация, не похожая ни на что виденное ранее. Некий «Мир N 0», в котором тебе жить. И как ты будешь в нем жить, зависит во многом от тебя. Но не только от тебя.

Пребывание в карантине подходило к концу, когда Зверева выдернули в оперчасть… ничего хорошего в этом не было. Зверев шел по стальному лабиринту в сопровождении немолодого, угрюмого опера, гадал: а что от меня надо? Висело над головой низкое серое небо. Оно казалось плотным и непроницаемым. Предположить, что там, за слоем облачности, есть солнце и голубое небо, было совершенно невозможно. Опер помалкивал, шел по стальному лабиринту уверенно. Зверев шагал за ним вслед.

В кабинете оперчасти их уже ожидал еще один человек. Лысоватый, в очках, лет пятидесяти на вид. На столе перед ним лежало личное дело осужденного Зверева.

— Вот, Вадим Вадимыч, — сказал опер, — ваш Зверев. Работайте, а я пойду.

— Благодарю, Олег Палыч, — сказал очкастый. Опер вышел. Сашка стоял посреди небольшого кабинета со столом, сейфом, двумя телефонами и несколькими стульями. Он уже догадался, что Вадим Вадимыч не местный, а приехал из Питера. И разговор пойдет о начальнике тюрьмы на улице Лебедева… Ну, это нам знакомо.

— Присаживайтесь, Александр Андреич, — сказал очкастый доброжелательно.

«Скорее всего, прокурорский следак», — подумал Сашка.

— Я следователь горпрокуратуры Санкт-Петербурга Филатов. Зовут Вадим Вадимович.

— Очень приятно, — буркнул Зверев. — Мне представляться, видимо, нет необходимости?

— Конечно, нет, — ответил Филатов с улыбкой. — Курите?

— Курю, — сказал Сашка и вытащил свои сигареты.

— Ну-с, Александр Андреич, как вам тут сидится?

— Нормально, — пожал Сашка плечами.

— Нормально… Ага. Ну, а на поселение не хотите перейти?

— Что от меня нужно? — суховато спросил зэк прокурорского. Тот несколько секунд помолчал, а потом сказал:

— Сам догадываешься… Ведь так?

— Не-а.

— Ладно… Дашь показания про хищения в СИЗО на Лебедева?

— Конечно, нет. Вы что же, за этим в такую даль ехали?

— Послушай, Зверев, чего ты пыжишься? Ты не пацан. Отлично понимаешь, что сидеть можно по-разному. Поэтому излагаю внятно, без подходцев: начинаешь сотрудничать с нами — живешь нормально, по истечении двух третей срока уходишь на поселок. Ну, а нет — значит, я тебе прямо здесь устраиваю сладкую жизнь. Из ШИЗО не будешь вылезать.

Умные глаза следака за стеклами дымчатых очков смотрели внимательно, с прищуром. Сашка отлично знал, что он говорит правду. Устроить сладкую жизнь можно любому, даже самому образцово-показательному зэку.

— Ну?

— А что ну? Вы же меня подталкиваете дать ложные показания, гражданин следователь.

— Ну бабен батон! Ой, какие мы порядочные… У тебя какая статья?

— Да вы же знаете.

— Ну и не хер в порядочного-то играть… Будешь сотрудничать со следствием?

— Нет.

— Гляди, пожалеешь. Не дашь показаний ты — даст другой.

— Вот вы к нему, к другому-то, и обратитесь.

На следующий день его опять выдернули в оперчасть. Он матюгнулся сквозь зубы, настроился на продолжение разговора с Филатовым. Но следака на этот раз в кабинете не оказалось. Разговаривать ему пришлось с опером Олегом Павловичем.

— Саша, — сказал Олег Павлович, — я не знаю, что ты со следаком не поделил…

— А что же мне с ним делить-то?

— Ваши трудности. Мне до фонаря. Но! — Олег Палыч поднял вверх палец. — Но! Есть мнение, что тебя потребно попрессовать. Понял?

— А это законно? — невинно спросил Зверев.

— Нет, незаконно… Но мы сделаем так, что все будет абсолютно законно.

— А это справедливо?

— Нет, несправедливо. Но мне приказали. Я обязан выполнить.

— Некрасиво получается, гражданин начальник, — сказал Сашка.

— Некрасиво, — кивнул опер. — Но за это ты своим, питерским, спасибо скажи. Мне-то от тебя ничего не надо… а придется, Саша, для начала тебя в ШИЗО опустить.

— За что это? — быстро спросил Зверев. — На каком основании?

— О-о… это вообще не вопрос! Я тебе сто причин найду. А конкретно… Ну, хотя бы за отказ от работы.

— А я работать не отказываюсь.

— Вот это правильно. — Опер улыбнулся. — Я с начальником отряда поговорил. Есть мнение поставить тебя на ответственное дело… УБИРАТЬ СОРТИРЫ.

— Ясно, — сказал Зверев. Сортиры убирали в зоне только опущенные. Взяться за такую работу означало признать себя петухом. — Ясно.

— Извини, но таковы обстоятельства… Не пойдешь?

— Странный вопрос, гражданин начальник. Конечно, не пойду.

— Тогда — ШИЗО. Пятнадцать суток за отказ от работы.

— Дайте бумагу, — сказал Сашка. Опер дал ему лист серой рыхлой бумаги и ручку. До некоторой степени он даже сочувствовал Звереву, видел в нем коллегу. Зверев быстро написал объяснительную, протянул бумагу Олегу Павловичу. Опер посмотрел на зэка скептически.

— …На любую работу, — прочитал он, слегка шевеля губами, — кроме уборки туалетов. Дата. Подпись… Ну, Зверев, ты же все понимаешь — пятнадцать суток ШИЗО.

Сашка промолчал. Понимал — это только начало.

На следующий день он уже сидел в камере штрафного изолятора. Неплохое начало… В ШИЗО, по-старому — карцер, можно загнать человека максимум на девяносто суток в течении года. Для этого не требуется ничего, кроме решения хозяина и нарушения. Подлинного или мнимого. Пятнадцать суток ШИЗО — не смертельно, но хорошего мало. Раньше при переводе в изолятор осужденного наказывали еще и ограничением в питании… А и так-то на обычных зонах паек скудный. Но в 1986 году эту драконовскую меру отменили, кормить стали одинаково, независимо от режима содержания… Ну, санаторий! Распустили всех к чертовой матери с этим гуманизмом! Сталина на вас нет.

…Зверев понимал, что это только начало. После пятнадцатисуточной изоляции он вернулся в отряд.

— Как, Зверев, одумался? — спросил отрядный, старший лейтенант Коробкин. — Будешь от работы отказываться?

— Я не отказывался от работы, — сказал Сашка. — Давайте любую, кроме уборки сортиров.

— Ну, знаешь ли, тут тебе не биржа труда. Куда послали — туда и идешь. У меня ты записан в уборщики туалетов.

— Сортиры мыть не буду.

— Это твоя позиция? — с любопытством спросил отрядный.

— В отношении сортиров — да. Позиция.

— Хорошо. Тогда, пожалуй, в ПКТ. ПОСТРАДАЙ ЗА ИДЕЮ.

А ПКТ, читатель, расшифровывается как помещение камерного типа. Это уже тюремный режим. Как же так? Суд-то народный в приговоре постановил: на общий режим… Как же так, ребята?

А вот так! По закону. По решению судьи… В соответствии с действующим законодательством… ПОСТРАДАЙ ЗА ИДЕЮ. Коли возникла потребность забить осужденного в ПКТ, в зону приглашается судья. Процедура проходит просто, строго и быстро. Без прокурора, адвоката и заседателей. К чему все эти излишества? Хозяин решил — судья народный оформил. ВСЕ ПО ЗАКОНУ.

…За систематический отказ от работы осужденный Зверев получил три месяца содержания в ПКТ. Немного. По закону можно впаять полгода. Сашка стиснул зубы и отправился в тюрьму, потому что ПКТ и есть тюрьма, лукаво прикрытая непонятным названием… Ему достаточно было сказать: Ладно. Понял. Покорился. Зовите опера — я дам показания.

Он улыбнулся и отправился в камеру. В маленькую локальную крытку, где даже прогулочный дворик затянут сверху сеткой рабица. Он понимал, что никакой это не подвиг… В красной ментовской зоне сидели ведь и блатные. Не верите? А это правда: жулики и бывшие менты в одной зоне. Среди них были и такие, кто говорил: не, начальник, я в мусорную зону не поднимусь. Западло мне! Оформляй в ПКТ. И уходили в помещения камерного типа сразу на полгода. По сути, они добровольно выбирали тюремный режим вместо общего! Действительно страдали за идею… Можно спорить о ценности идеи… Можно сколько угодно спорить о ценности идеи, но сам по себе факт вызывает уважение.

Осужденный Александр Зверев сидел в ПКТ и понимал — это только начало. И еще он понимал, что с такой биографией рассчитывать на УДО[24] не приходится. От этой мысли становилось тошно… Это ведь только начало. После трех месяцев добавят еще… А потом, когда полугодовой лимит будет выбран, решением суда его переведут на крытку.

Надо ломать эту ситуацию, сказал сам себе Зверев и стал прикидывать, что можно сделать… Думай, Саша, думай. Ты же опер.

Он думал и понимал, что сам, без помощи извне, ничего сделать не сможет. Один, говорит русская пословица, в поле не воин. В зоне тем более… Ну это мы еще посмотрим!

Он отсидел в ПКТ уже две недели. Или всего две недели. Обе формулировки справедливы и имеют право на существование… Решение пришло в тот самый момент, когда одному из вертухаев понравились зверевские часы.