Судьба китайского Бонапарта - Владилен Воронцов

Чан Кайши решил, о чем свидетельствуют появившиеся в середине 80-х годов источники, расправиться с Ван Цзинвэем испытанным способом. На роль мстителя избирается 25-летний Ван Луцзяо, закончивший полицейскую академию в Чжэцзяне. Террорист настиг Ван Цзинвэя в Ханое, но промахнулся. 8 июня 1939 г. правительство Чан Кайши издает указ об аресте Ван Цзинвэя и наказании его. Но и эта акция не имеет практических последствий. В июне 1939 г. Ван Цзинвэй и его сподвижники — Гао Чжун и Чжоу Фокай улетают в Токио.

В тяжелой обстановке, сложившейся в стране после бегства Ван Цзинвэя, видные деятели КПК, озабоченные судьбами единого фронта, выступили в поддержку Чан Кайши. В Яньани проходила политическая кампания под лозунгом: «Поддержим генералиссимуса Чан Кайши, долой предателя Ван Цзинвэя».

Это было время кульминации политики «умиротворения» Японии, проводимой США и Англией, что нашло отражение в переговорах английского посла Крзйги и министра иностранных дел Японии Арита 21–22 июля 1939 г. Соглашение, достигнутое в результате переговоров, развязало руки японской военщине в Китае.

Чан Кайши взял под защиту интересы китайского национального капитала, крупных китайских землевладельцев. Этим он противопоставил себя Ван Цзинвэю, опиравшемуся на ту часть китайской торговой и промышленной буржуазии, чьи интересы так или иначе были крепко связаны с японским бизнесом, страдали от блокады портов, контроля Национальным правительством иностранной валюты и торговли. Под напором японских агрессоров, не щадивших никого и ничего на своем пути, толстосумы бросились кто куда: одни, используя любые лазейки, бежали за границу, другие перебирались на территории иностранных концессий, третьи искали защиты у Чан Кайши, благословлявшего их на деловую активность в отсталых районах Юго-Западного и Западного Китая.

Представители национального капитала, мечтавшие сбросить с себя груз зависимости от своих иностранных хозяев, жаждали увидеть Гоминьдан в качестве ведущей и основной силы в рамках единого фронта. «Мы должны вести себя так, — призывал демократ Чжан Цайли, — как ведут себя пассажиры на пароходе… Они вверяют свою судьбу рулевому». Иной кандидатуры на роль рулевого, помимо Чан Кайши, эти круги предложить не могли.

Чан Кайши, действуя в рамках общенародного анти-японского фронта, одобрил курс на некоторое сокращение налогов в деревне, снижение арендной платы, ослабил гонение на рабочих, разрешил легально отмечать праздник 1 Мая. Поступить иначе в то критическое для страны время генералиссимус не мог. Союз с японцами лишал бы чунцинского диктатора знамени освободителя китайского народа, а с этим Чан Кайши смириться не мог. Японцы обещали его обезглавить, и генералиссимус, зная Японию, не мог отбросить мысли о такого рода печальной для себя перспективе. И Чан Кайши сохранял твердость. 17 апреля 1939 г. он выступил по поводу японских «принципов» отношений с Китаем, предусматривавших создание «нового порядка в Восточной Азии». «Цель китайской оборонительной войны, — заявил он, — заключается в сохранении существования, самостоятельности и свободы всей китайской нации в целом. Наша борьба не может быть прекращена ни на один день до тех пор, пока мы не добьемся этой цели… Если даже вся территория Китая будет оккупирована, то все равно у нас останется уверенность и убеждение в том, что мы сумеем отобрать у японцев всю нашу территорию и на ней восстановить всю вашу власть». И это были не только слова.

После падения Ханькоу Чан Кайши готовил ежемесячно 98 тыс. солдат. За время войны к 1939 г. в Китае было мобилизовано примерно 4,5 млн человек, из них 2 млн — в действующую армию, 700 тыс. — в резерв, 500 тыс. — партизанские войска. Китайские солдаты приобретали опыт. Соотношение потерь японской и китайской армий, согласно данным, которыми располагала КПК в то время, было в начале войны один к пяти, к 1939 г. — один к одному.

Рост политических настроений в пользу единого фронта объективно способствовал авторитету КПК как внутри страны, так и за рубежом, что не могло не противоречить конечным целям Чан Кайши. Именно тогда американцы впервые смогли опубликовать материалы о положении в районах, контролируемых КПК. И это не отвечало интересам гоминьдановцев. Мадам Чан дала понять представителям западной прессы, что не доверяет сообщениям корреспондентов, посетивших Яньань. Эти сообщения показывали высокую общественную и личную нравственность коммунистов, их честность, готовность к самопожертвованию, решимость и благородство духа. Такого первая леди Китая перенести не могла. «Но я не понимаю, — патетически восклицала она перед журналистами, — разве коммунисты могут быть благородными и честными, как вы их изобразили?!»

Генералиссимус усилил давление на КПК. 1 апреля 1939 г. Чан Кайши выступил на заседании Политического совета. Тезис о едином фронте вдруг исчез из лексикона генералиссимуса. «Главной заботой правительства и командования, — заявил оратор, — является ликвидация баз коммунистической деятельности и пропаганды». Чан Кайши поставил эту задачу рядом с задачей борьбы с агрессором.

В апреле 1939 г. Чан Кайши призвал к уничтожению «баз коммунистической деятельности», а в июне того же года направил командованию Новой 4-й армии телеграмму: «Ваша твердая решимость всегда идти вперед и никогда не отступать показывает, что вы преданы родине. Я доволен вами». Гоминьдановцы, выполняя приказ генералиссимуса, блокировали базы КПК, ее вооруженных сил на территории Северного и Центрального Китая, готовили наступательные операции против 8-й и Новой 4-й армий. Знавшие двуличие генералиссимуса люди не могли не вспомнить народную мудрость: «Не бойся, если у тигра родилось три тигренка, бойся человека, у которого в груди два сердца».

Чан Кайши блокировал пограничный район Шаньси — Ганьсу — Нинся, где находилось командование 8-й и Новой 4-й армий. Гоминьдановские войска общей численностью 750 тыс. человек приняли участие в операциях против отрядов КПК. Будто и не было призывов к единому фронту.

Об изощренных методах психологического давления на Красную армию со стороны Чан Кайши подробно рассказал в своих мемуарах маршал Пэн Дэхуай. В частях Красной армии пользовался известностью командир 3-го корпуса Хуан Гунлюэ, его же дядя — Хуан Ханьсян находился по другую сторону баррикад. Накануне третьего карательного похода Чан Кайши гоминьдановские средства информации объявили о назначении Хуан Ханьсяна командующим со штабом в Наньчане, а вскоре в расположении частей Красной армии появился бродяга по имени Хуан Мэйчжуан. Пришелец, как оказалось, приходился Хуан Гунлюэ старшим братом. Но зачем ему понадобилось пересекать линию фронта? Пэн Дэхуай, ранее встречавшийся с Хуан Мэйчжуаном, оказал гостю теплый прием, его ожидал роскошный ужин. Ликер «Чжуе цин» («Зелень листьев бамбука») сделал свое дело. Охмелевший Хуан предложил от имени Чан Кайши пост главнокомандующего Пэн Дэхуаю и командира корпуса — Хуан Гунлюэ. В подтверждение своих слов он достал из тайника чемодана письма от Чан Кайши и Хуан Ханьсяна к Хуан Гунлюэ. «Когда я был начальником офицерской школы Вампу, — писал Чан Кайши, — то вел дела недостаточно умело, в результате чего курсант Хуан Гунлюэ вступил на ложный путь». А Хуан Ханьсян напоминал в своем письме о добродетелях генералиссимуса, о своей готовности добиться от него изменения отношения к Хуан Гунлюэ. Чан Кайши получил ответ в чемодане Хуан Мэйчжуана. «Чан Кайши, — говорилось в ответе, — бандит и предатель родины, ответственный за массовые убийства рабочих и крестьян, за свои преступления он заслужил смертную казнь, Хуан Ханьсян идет по стопам Чан Кайши и тоже заслужил высшую меру наказания…» Рядом с ответом лежала голова хозяина чемодана[60].