Право на жизнь. История смертной казни - Тамара Натановна Эйдельман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Знаменитый американский философ и политолог Фрэнсис Фукуяма, который упорно, несмотря на насмешки коллег и бурные события последних десятилетий, продолжает придерживаться идей, изложенных в его знаменитой работе «Конец истории», и доказывать, что демократические и либеральные идеи, несмотря ни на что, прокладывают дорогу во ВСЕМ современном мире, в частности, возражает против распространенного взгляда на конфуцианство как учение, несовместимое с демократией и правами человека. По его мнению, «ограничивать воздействие конфуцианства лишь утверждением приоритета коллектива перед личностью, а государства перед всеми подчиненными институтами – значит грубо упрощать подлинное влияние учения»[147]. Фукуяма обращает внимание как раз на моральную составляющую учения Конфуция:
Можно даже утверждать, что сутью традиционного китайского конфуцианства всегда было не политическое конфуцианство, а ярко выраженная семейственность, которая ставилась выше всех прочих социальных отношений, в том числе отношений с политическими властями. То есть конфуцианство строит высокоорганизованное общество снизу вверх, а не сверху вниз, уделяя особое внимание моральным обязательствам семейной жизни как основной ячейки общества[148].
Что это означает в плане отношения к смертной казни? С одной стороны, можно отметить, что в Китае во все времена преступления против родителей наказывались с крайней жестокостью – именно потому, что они вступали в резкое противоречие с конфуцианскими ценностями. Даже сегодня в КНР существует особый закон «О защите прав и интересов пожилых людей», который запрещает их «дискриминацию, унижение, истязание или оставление», несмотря на то что эти же преступления по отношению к другим группам населения тоже запрещены. Однако забота о пожилых имеет особое значение в конфуцианстве, и законодатели особо оговаривают их права. Помимо всего прочего, в законе прописана обязанность более молодых членов семьи «часто навещать или передавать приветы пожилым людям»[149].
Интересно, что в Средние века, когда донос считался обязанностью и добродетелью любого гражданина, что, конечно, говорит о превосходстве государственных интересов над личными, в Китае члены семьи, в отличие, например, от петровской России, освобождались от этого «почетного долга».
С другой стороны, параллельно с конфуцианской там развивалась и другая традиция, разрабатывавшаяся философской школой, само название которой – легисты, «законники» – уже говорит о многом. Для легистов закон – «фа» – является высшей силой, перед лицом которой должно умолкнуть все, включая и мораль. Система наказаний, разработанная легистами, была намного более жестокой, чем та, которую предлагало конфуцианство. «Там, где людей сурово карают за тяжкие преступления и мягко наказывают за мелкие проступки, не только нельзя будет пресечь тяжкие преступления, но невозможно будет даже предотвратить мелкие проступки»[150].
В какой-то мере развитие китайской юридической мысли – и практики – можно описать как постоянное сочетание, сравнение, а иногда противопоставление понятий «ли» и «фа».
В течение долгого времени самыми жестокими в Китае считались «Пять наказаний» – состав их с веками менялся, но не в лучшую сторону. Изначально «Пять наказаний» предполагали татуировку на лице – своеобразная альтернатива принятому в Европе клеймению – за 1000 видов проступков, отрезание носа также за 1000 видов проступков, отрезание левой или правой, или обеих ступней, или отрубание коленной чашечки – за 500 видов преступлений, кастрацию – за 300 видов преступлений и, наконец, смертную казнь за 200 видов преступлений. Позже татуировки и отрубание ступней заменили избиением бамбуковыми палками, рабством, ссылкой – но смертная казнь оставалась всегда.
В Китае была написана «История о спасшей своего отца от телесного наказания и смерти Ти Ин», в которой рассказывается о юной девушке, жившей во II веке до н. э., когда законы были крайне суровы. В 167 году до н. э. крупного чиновника и известного врачевателя Чуньюй И обвинили (как утверждает легенда, несправедливо) в коррупции, взяточничестве и использовании медицины для обмана людей – попросту говоря, он плохо лечил. За это ему должны были отрубить ступню, кастрировать, сделать татуировку на лице и – если бы он выжил – отправить в ссылку. По традиции заступиться за отца перед властями мог сын, но у Чуньюй И было только пять дочерей. Младшая, 15-летняя Ти Ин, отправилась с отцом в далекий и трудный путь и передала императору Хань Вэньди письмо, в котором умоляла продать ее в рабство, чтобы таким образом искупить вину отца. При этом она писала: «Люди некогда считали моего отца праведным, бескорыстным человеком, однако сейчас он нарушил закон, ему полагается наказание. Я больше всего страдаю от того, что если ему будет определена смертная казнь, то его уже нельзя будет воскресить, увечья невозможно будет восстановить, отрубленные предплечья и ступни никогда не смогут отрасти заново: даже если он захочет исправить ошибки и зажить по-новому, у него не будет на это никакого шанса. Поэтому я готова продать себя императору и стать рабой, чтобы искупить вину отца, дать ему возможность исправить ошибки и зажить по-новому»[151].
По легенде, письмо юной девушки произвело на императора такое впечатление, что он не только помиловал ее отца, но еще и отменил многие жестокие наказания, что вполне логично для того времени, когда правители династии Хань отказывались от господствовавших до того легистских представлений и опирались исключительно на конфуцианские идеи.
Понятно, что кровавая и жестокая история Китая ХХ века способствовала укреплению легистской традиции, с точки зрения которой все жители страны – от бедняков до знатных аристократов – равны в абсолютном, ничем не ограниченном подчинении государю. Не случайно Мао Цзэдун называл себя сторонником легистов. Впрочем, в своей проповеди полного подчинения государству и идеологии «кормчий Мао» заходил намного дальше, чем могли предположить древние философы. Да и многолетняя жестокая борьба за власть не создавала благоприятной почвы для уважения к человеческой жизни. В Китае ХХ века лишиться ее было очень просто: если ты коммунист, оказавшийся в тюрьме на территории, которую контролировал Чан Кайши; если ты участвовал в невероятно тяжелом «великом походе» Красной армии, в 1934–1936 годах уходившей на север от преследований (считается, что в путь тогда отправились примерно 80 000 человек, а до «советских территорий», где коммунисты смогли закрепиться, дошли около 7000–8000); можно было погибнуть во время войны с Японией или уже после окончания Второй мировой, когда возобновилась борьба за власть между коммунистами и гоминьдановцами. «Гражданская война только теперь приняла
