Огненная судьба. Повесть о Сергее Лазо - Николай Кузьмин

— Нет, это надо же! Смотрели, смотрели, а не заметили. Вон там за кустиками еще две палатки. Оттуда и поливают.

Пули зло секли листву над головами, сочно впивались в мякоть деревьев. Стрелял человек опытный, он бил беспрерывными очередями, заставляя нападавших вжиматься в землю и не поднимать головы, в то время как свои понемногу осматривались и обретали уверенность. Терялся порыв, уходило время. Сейчас все решали мгновения. Только бы бойцами не овладела паника!

И Сергей Георгиевич вдруг ощутил во всем теле поразительную легкость. Так с ним было два раза в жизни: в Иркутске во время боя с юнкерами и когда брали Оловянную.

— Вперед… броском! Не ложиться!

Споткнувшись, Лазо упал, но тотчас же вскочил и увидел перед собой огненную пульсирующую точку. Вот он где! Как же он днем не разглядел этих проклятых палаток?

Два огненных всплеска — кто-то на бегу кинул гранаты — оборвали пулеметную очередь. Коротко и мстительно застучали партизанские выстрелы. С последним очагом сопротивления было покончено.

Помахивая испачканным в грязи револьвером, Лазо направился на станцию. После леса здесь показалось просторно и светло. На востоке уже рассасывалась тьма, близился рассвет. Шлепая по маслянистым лужам, бегали подрывники. Торопясь управиться до света, они закладывали фугасы под выходные стрелки, под водокачку и водонапорную башню.

Потянулись в лес подводы с захваченными трофеями. На последней телеге везли охотника Симу. Старика скосила последняя пулеметная очередь.

Тяжко ахнул плотный взрыв, в небо взметнулся смерчь огня и битых кирпичей. От водонапорной башни осталась только круговина пепелища. Мелехин, бегая по станции, поторапливал подрывников. По земле, шипя злым нетерпеливым огоньком, извивался длинный бикфордов шнур. Мелехин и подрывники кинулись наутек. Светящийся огонек скрылся под водокачкой, тотчас здание словно вспухло и развалилось на глазах.

Вся операция, заметил Сергей Георгиевич, заняла не больше трех часов.

В деревне, куда вернулись партизаны, царило оживление. Штаб светился всеми окнами. Там грохотал ликующий голос возбужденного боем Шевченко.

Ночной бой, на взгляд Лазо, прошел успешно. Удалось сделать все, что было намечено. «Почти все», — поправился он, вспомнив о двух палатках за кустами. Если бы не эта оплошность, отряд не понес бы ни одной потери.

Шевченко вел себя со сдержанным достоинством. Ему уже сказали, что в критическую минуту боя командующий сам пошел на пулемет. В глазах Шевченко это было высшей аттестацией.

— И все-таки самое трудное у нас впереди, — подвел итог Лазо, вызвав изумление Шевченко. — Я сейчас поясню… Мы не можем закрепить успех, потому что не имеем сил. Если бы мы могли развить наступление, заставив противника отступать! К сожалению, приходится признать, что противник повсюду сохранил ключевые позиции. Нет никакого сомнения, что он примется немедленно очищать свой тыл. Следовательно, наступление последует в самые ближайшие дни. Нам нужно торопиться, чтобы успеть провести съезд…

В тот же день, ближе к вечеру, он выехал в Казанку. Туда, как передал последний нарочный от Ильюхова, перебрался из Фроловки весь Ревштаб. Лазо ехал всю ночь, рано утром, до смерти усталый, был на месте.

Ночная операция парализовала всю железную дорогу от Сучанских копей до Озерных ключей. Серьезного сопротивления противник нигде не оказал. На станциях Фанза и Кангауз удалось захватить и взорвать подъемники. Мощные фугасы превратили машинные отделения в груду искореженного металла. Теперь Владивосток на долгое время лишился местного угля.

Из владивостокских газет партизаны узнали о диверсиях на КВЖД. Это действовал, в соответствии с планом Ревштаба, отряд китайских партизан под командованием Старика.

Выбирая Сергеевну для проведения съезда, Лазо брал в расчет неминуемое наступление противника. Казанка может слишком быстро оказаться в зоне боев.

По сведениям, которыми располагал Ревштаб, командование интервентов усилило гарнизоны на станциях, в бухте Находка бросила якорь целая эскадра боевых кораблей, для инспекции воинских частей приезжали высшие офицеры. Как ожидалось, враг готов начать наступление на широком фронте от Тетюхе до Имана. Закрыть такую брешь у партизан явно не хватит сил. Оставалось одно: искусно маневрировать, всячески избегать открытого боя.

Последним приказом Ревштаба все силы партизан стягивались в Сучанский район. Каждый отряд получил задание сдерживать наступление интервентов до тех пор, пока не закончит работу Ольгинский съезд трудящихся. Проведение съезда Ревштаб рассматривал как самую важную боевую задачу.

С открытием съезда замешкались на два дня. Лишь к 27 июня собрались все делегаты. Они пробрались в Сергеевну из самых глухих таежных районов, даже из волостей, занятых врагом.

На окраине деревни сколотили длинные лавки, для президиума притащили два стола.

Председательствовал на съезде Губельман. Секретарем выбрали Сашу Фадеева. Плечистый, рослый, с роскошным чубом и пушистыми усами, Губельман, открывая съезд, волновался. Перед ним сидели люди, увешанные оружием. Многие из них, чтобы попасть в Сергеевку, прошли по тайге сотни верст. Они собирались строить советскую государственность на отвоеванной у врага территории. Однако вокруг, на расстоянии дневного перехода, изготовились для броска огромнейшие силы интервентов. Поневоле приходилось торопиться, решать только самое необходимое, самое важное.

Почетным председателем съезда Губельман предложил выбрать Владимира Ильича Ленина. Зажав винтовки в коленях, делегаты высвободили руки — затрещали жесткие аплодисменты заскорузлых мозолистых рук. Саша Фадеев насмешливо покосился на недовольную физиономию представителя эсеров. Только что Саша был свидетелем короткого разговора Лазо с Губельманом. Они решили, что слова эсеру предоставлять не стоит, — некогда. И без того приходилось экономить каждую минуту.

Быстро договорились о том, чтобы покончить с многолетней дискриминацией корейцев. На всей территории Ольгинского уезда корейцы объявлялись полноправными гражданами Советской республики. В будущем исполкоме Совета им предназначалось несколько мест. Увлеченно, совсем забыв о постоянно грозящей опасности вражеского наступления, занялись хозяйственным устройством. Надо было установить твердые цены на продукты, принять закон о борьбе с опиокурением, назначить пенсии инвалидам и детям-сиротам. И в это время поступило сообщение: началось! Делегаты возбужденно вскочили на ноги. Губельман поднялся во весь рост и вскинул руку: