Антикиллер-4. Счастливых бандитов не бывает - Данил Корецкий

– Первый Парниковый, – объявила вагоновожатая.

Леший с облегчением выскочил и быстро пошел прочь, не оглядываясь. Бабка спецом куда-то денежки везла, то-то кричать будет, убиваться… Ну, что тут поделаешь, на то и щука, чтобы карась не дремал…

«Загон» не отгорожен от нормального мира ни рядами колючей проволоки, ни минными полями, ни даже вскопанной и разрыхленной землей контрольно-следовой полосы. Здесь не лают злые сторожевые собаки, не взлетают ночью ослепительно яркие осветительные ракеты, не раздаются грозные окрики часовых и предупредительные выстрелы. Нет, доступ в мир дурмана совершенно свободный. Обычная окраинная улица: вросшие в землю домишки, поваленные штакетники… Только хаотично бродят по улице бесплотные тени, на людей не похожие, нелюди с погасшими глазами, они прилипают к хлипким заборам, за которыми возятся по хозяйству тетки в допотопных платках и больших галошах, небритые мужики в фуфайках, зимних шапках с торчащими в стороны ушами и резиновых сапогах. Это еще периферия наркотического царства, здесь живет обычный бедный люд, живым щитом окружающий замки баронов. Вассалы большого наркобизнеса приспосабливаются к местным условиям существования: вместо помидоров и огурцов они выращивают на задних дворах или в примитивных полиэтиленовых оранжереях густую коноплю, которую здесь продавать проще, чем везти на рынок овощи или фрукты. Вон сколько покупателей, сами приходят, причем в любое время суток. Да и конопля, в отличие от огородных культур, не требует особого ухода и заботы… Леший прикупил бы себе анаши, тем более что здесь все дешевле, но не захотел отвлекаться от основной цели и пошел к центру «Загона».

Под ногами сплошная грязь, не только потому, что дожди, а потому, что тут принято выплескивать за ворота помои, и зловонный ручей нечистот всегда течет по улице, даже в засушливый палящий август.

– Надо было резиновые сапоги надеть, – бурчит Леший себе под нос, обходя очередную лужу.

Посередине трущоб показались замки: вот огромный и безыскусный дом Цыги-старшего – огромный трехэтажный куб из красного кирпича под белой оцинкованной крышей с резными отливами и такой же трубой, рядом особнячок поменьше – обиталище Цыги-младшего, чуть в стороне – домище Самвела, за ним палаты Васьки Крашеной…

Он давно здесь не был и чувствовал, что в «Загоне» многое изменилось, но не мог понять – что именно. «Торчков» и перекупщиков меньше не стало, все так же трутся у известных всем домишек «пудели», – вроде все как раньше. Ан нет, не так… Не видно Светки-Квашни, нет Ваньки Ситцевого, а ведь они всегда торчали на улице, в любую погоду – это глаза и уши Цыги-старшего, а иногда и его руки… Да и сам Цыга-старший не курит на высоком крыльце своего дворца, не стоит на балконе третьего этажа, как капитан, осматривающий фарватер. Младший Цыга выглядывает время от времени из-за своего забора, озирается испуганно и снова пропадает.

И Самвел не обходит свои владения, переходя от дома к дому, будто справный хозяин, прикидывающий: где надо фасад подкрасить, где забор укрепить. Такое впечатление, что контроль за сбытом «дури» ослаблен, а дело пущено на самотек… Но так не бывает! И сейчас не так: вон, трутся по углам какие-то незнакомые угрюмые молодцы, сидят на скамейках у ворот, иногда отлучаясь греться в хорошие машины, стоящие в начале и конце «Золотой мили»… Новая система контроля, новая…

Да и торговля идет по-другому. Раньше «торчки», зажав в кулаке бабло, заруливали во двор к Василисе или Самвелу и тут же вываливались обратно с блеском радостного возбуждения в глазах и дозой в кармане. «Пудели» даже в дом заходили, как почетные гости, некоторым даже по рюмочке наливали… А теперь все стоят по двое-трое тут и там, ждут, пока подбежит пацаненок лет шести-семи, суют ему деньгу, и тот убегает. А потом возвращается и показывает, где дозу взять: они идут вдоль забора, наклоняются, поднимают пакетик, и ходу… Хитро придумали, чтобы с поличным не взяли…

Почуяв спиной пристальный взгляд, Леший нагнулся, будто шнурок завязать, а сам зыркнул назад: кто это на него пялится? А-а-а, знакомая рожа – «кармаш» Горгуля, он на речпортовской территории ошивается, но в группировку не входит. Чего это он здесь делает? Вроде никогда «дурью» не интересовался… Хотя и самому ему здесь делать нечего… Правда, «отмазка» есть – он должника ищет, ему Ворона нужен…

– Слышь, братское сердце, где мне Ворону найти?

– Не знаю…

Но кого ни спросил, никто про Ворону вроде не знает. Или, скорей всего, говорить не хотят! А тому, кого он ищет, сказали: вон кто-то к нему идет – худой, согнутый, заросший черной щетиной, с большим, загнутым книзу носом – вылитая Ворона.

– Ты мэня искаешь? – гортанно спросил незнакомец, будто ворона прокаркала. Он был напряжен и смотрел подозрительно, но вдруг лицо разгладилось, и на сухих губах промелькнула тень улыбки.

– Я тэбя знаю! В турмэ видэл. Ты был аврытэтны… Клоп поганяла твой, да?

Леший кивнул, но вид держал строгий.

– Я Омара ищу. Он мне денег должен. Говорил: если что, ты за него отдашь.

– Кыто?! Я?! Откуда дэньги, да?

– Я не с тебя получать пришел. Мне Омар нужен.

Ворона быстро огляделся по сторонам.

– Какой Омар?! Убиль Омар! Все знают, вес Загон.

Леший удивленно вытаращил глаза.

– Кто убил? Когда? Где?

Ворона развел руками.

– На Карпэт дом налэтэли. Омар заступался, его и убиль… Карпэт, шакал, дажэ не благадарыл, рубл не дал!

Сзади резко вякнул клаксон. Из милицейской машины вышел толстый капитан-участковый, взял Лешего за рукав.

– Кто такой? Что здесь делаешь? Документы есть?

– Конечно есть, начальник, об чем базар? – гражданин Клищук вынул из внутреннего кармана самый настоящий российский паспорт. Капитан бегло просмотрел его и сунул в карман.

– Ты его знаешь? – недобро спросил у Вороны.

Тот кивнул.

– В турмэ вмэстэ сыдэль. Но мэня выпустиль. А так нэт. Нэ знай.

И покачал головой.

– Давай в машину! – приказал капитан.

Глаза у него были оловянные, и Леший вспомнил его фамилию – Теслюк. Раньше он крышевал «Загон». Значит, кое-что осталось здесь без изменений.

Не обыскав, его посадили на заднее сиденье патрульной «шестерки» и повезли. Леший рассматривал толстую шею Теслюка и худую – безымянного сержанта за рулем – и думал, что вполне мог бы заколоть обоих заточкой, если бы она у него была и он собирался это сделать. И еще он думал: как повести себя в такой ситуации? Много лет схема была одна: попроситься к оперу угрозыска, а того попросить позвонить Кореневу. И все самым чудесным образом быстро улаживалось.

Но теперь времена изменились, сам Лис эту схему и отменил.

– Сейчас, Петруччо, столько оборотней в погонах развелось, что непонятно – кого больше, – озабоченно сказал он, глядя в сторону. – Так что будь осторожней. Если с тобой честный мент работает, по чистому делу, то можешь ему меня объявить. А если видишь, что гнида продажная какое-то гнилье на тебя вешает, то лучше молчи. На самый крайняк – замначу по криминальной можешь на ухо шепнуть. Да и то… Сам понимаешь…

А чего тут понимать? Ясен перец: задавят в камере или вены располосуют – вроде сам руки на себя наложил… Сейчас менты есть пострашней бандюганов…

Про капитана Теслюка можно было сказать многое, даже с первого взгляда: только по оловянным глазам и толстой красной физиономии. Сразу было видно, что это плут, взяточник, бухнуть любит и ни одну юбку не пропускает, особливо если она в его власти. Но заподозрить капитана в честности было совершенно невозможно! На нем было написано, что он оборотень. Причем, крупными буквами.

Лешего, кстати, это первое время здорово удивляло. В его мире кармаш, катала[21], а особенно фармазон[22] должны иметь безупречную внешность порядочного человека. Располагающая улыбка, честный взгляд, внушающие доверие манеры для них то же самое, что для шнифера[23] его инструменты – «гусиная лапа», «балерина» или набор сверл. Например, явный проходимец Теслюк никогда бы не смог расположить к себе солидных попутчиков в вагоне «СВ» настолько, чтобы обыграть их до нитки. Тем более, что играть в сложные игры – преферанс, покер или штосс, он наверняка не умеет и никогда не научится. В очко и в буру, может, и выучится, но его самого разденет последний фраер… В мире блатных, где роль играют личные качества каждого, этот никчемный человечек умер бы от голода!

И предмет удивления Лешего состоял в том, что начальство почему-то не видело в Теслюке того, что обязательно видит любой простой непредвзятый гражданин. Оно, начальство, наделило его властью, выдало форму, удостоверение и пистолет, оно регулярно пишет на него хвалебные характеристики, присваивает новые звания и продвигает по службе… И таких теслюков с каждым годом все больше, причем не только в ментовке – и в следствии, и в прокуратуре, и во властных структурах… Иногда какого-нибудь оборотня ловят за руку, отдают под суд, а начальники и сослуживцы его хвалят и искренне удивляются, как будто и не подозревали, что негодяй у них на глазах творил свои черные дела! Леший не понимал: как такое может быть? Если кто-то крысячит «бабки» из общака, неужели братва его не раскусит и будет ждать, пока со стороны ревизор приедет? И неужели пацаны начнут удивляться и выгораживать, а сами не спросят с крысы, как с гада? И разве не ответит тот, кто крысу привел, и кто за него поручился? А бухгалтер, денежки общаковые считающий? А Хранитель общака? Все ответят, хотя и разной мерой! Вот и выходит, что у воров все честней и правильней, чем у государственных чиновников!