Дорога цвета собаки - Наталья Гвелесиани

— Я понял, чего хотят от меня люди. Чтобы я стал похожим на них, — сказал Аризанский устало.

— Нет, это не так! — Годар вздрогнул. — Ты воспринимаешь меня с точностью до наоборот! Это ты хочешь, чтобы люди походили на тебя — на твоего человека с большой буквы. А он — личность умозрительная. Ты, слава Богу, лучше его.

— Все верно. Говоря о человеке, я примеряю его качества к себе. Но не требую того же с других. Люди же…

— Думаешь, что не требуешь. На самом деле ты невольно подводишь к черте, о которую можно не споткнуться. Умел бы только видеть, когда и кто упал. Может, обретя такое умение, ты бы лучше понимал меня, меньше сокрушался о прошлом.

— Но я живу проще. У меня нет времени сокрушаться. Я и не подозревал, что в душе у тебя такая буря.

— Беда в том, что я не могу ее показать. Ты сразу начинаешь казнить то, что… невольно породил. Невольно потому, что настоящее солнце не может не жечь. Я не прошу тебя стать таким, как я — для этого ты должен будешь сойти со своей высоты и — угаснешь как Солнце. Исчезнешь в первую очередь для меня. И я знаю, да, знаю, что стечение обстоятельств в том числе и тех, что заданы тобой — не более, чем пробный камень, через который мы узнали, чего стоим и мы сами, и наша дружба. Там, на твоей высоте, солнце пронзительнее и ярче. Но ты устоял, устоял, Мартин. Но не за то я сейчас казню себя, что не поверил другу и оговорил его, а за то, что не разглядел, кто передо мной. Поступить так можно с кем угодно, только не с тобой. Но знаешь, в чем загвоздка — ни с кем другим я так бы не поступил.

— Но почему же? Я не понимаю.

— Потому что это естественно — не верить иногда…

— … своим глазам, если видишь у человека хвост?

— Не поэтому, а потому, что я верил тебе больше, чем всем.

— Прости, но так мог бы рассуждать Иуда.

— Черт побери, разве мы не договорились, что среди нас нет ни Господа, ни падшего ангела? А предательство мое условно — мы оба это знаем.

— Только сохранилось воспоминание о движении, которым ты попытался выбить меня из седла. Чего ты хочешь… Чтобы я смиренно дожидался, когда условность станет явью?

— Ага, ты все-таки не веришь мне. Вопреки заверениям в абсолютном доверии. Я чувствовал это. Не приняв в расчет мои чувства, ты не увидишь свои ошибки. Я бы хотел, чтобы моя душа послужила зеркалом. Загляни туда, посмотри, как глупо ошибается этот замечательный человек — самый благородный из всех, кого я знал.

— Ты предлагаешь мне помощь? Разве я так жалок? Ну, увижу я где-нибудь ошибку — Что дальше? Ведь ошибки ничему не научат меня — не идут впрок, и все тут.

— А знаешь сколько я сделал выводов из той истории?

— Это знаменательно. Не замечал ли ты, Годар — ошибаюсь я, а на ошибках моих учишься ты.

— Я учусь на собственных ошибках!

— С коня едва не свалился я. А перекрестился и обтер пот с лица ты. Ты стоишь с хирургическими ножницами, которые никогда прежде не держал, и размышляешь над тем, что бы еще во мне поправить, обрезать. Почему редко кто от души говорит мне, что я не так уж и плох? Как будто не за что сказать мне доброе слово…

— Но, Мартин, как же ты не расслышал, я только что приравнял тебя к солнцу! Как еще возвысить мне суэнца? Зря ты ищешь скелет моей мысли. Бери ее вместе с мясом.

— Не знаю- не знаю. Мне иногда кажется, что похвала ближнего — способ ужалить меня поглубже. Принято думать, что я прячу сердце. И копать под него долго.

— Ты считаешь: у меня за пазухой — камень?

— Не в этом дело. Просто я не стану идти с тобой в ногу. Пойми меня правильно: однажды я изменил себе — я попробовал на вкус чужой дороги — твоей дороги, Годар. И едва не отклонился от цели. Впредь я буду тверже.

— Не понимаю: что такого ты попробовал?

— Мы потеряли много времени на привалах, копаясь в самих себе.

Годар грубовато и даже агрессивно выложил в руки Зеленого витязя собственное сердце и оттого, как повернет тот разговор, зависела жизнь незадачливого странника. При последних словах товарища грудь сдавил ледяной обруч. Сейчас Мартин и вовсе опустил руки, выронив незаметно то, в чем больше не нуждается…

— Ты оскорбляешь нашу дружбу, — тихо сказал Годар. Ему было необходимо, чтобы Мартин срочно возразил. — Разве мы позволим себе хоть один незапланированный отдых? Те часы, что отнял у нас мой поступок, я переучитывать не хочу.

— Дело не в количестве привалов. Понимаешь, днем следует идти, а не размышлять над ходьбой, ночью — спать, а не мучаться бессонницей. Если так будет продолжаться и дальше, мы станем похожими на скирских недорослей.

— Понятно. Я затормаживаю твое развитие. Тяну назад, сбиваю с толку. А я-то думал, что делишься со мной сомнениями, чтобы услышать совет. Я не знал, что тебе полезней спросить и — заткнуть уши.

— На заре нашей дружбы я был не всегда уверен в целесообразности своих замыслов. Теперь же мы заняты делом.

— Скажи тогда, зачем ты показал мне свое сердце, если не в силах принять меня такого, какой я есть на данный момент — весь в движении, в стремлении стать лучше? Обидно, ей Богу, ты уважал меня только тогда, когда думал, будто я — персонаж из фантазий Ницше: всегда тверд, никогда не ошибаюсь.

— Обидно мне, Годар. Ты по-прежнему сомневаешься в моем уважении.

— Оно никак не следует из сказанного! Скир дистанциировался от огненных стен, которыми окружило себя великое, неумолимое, суровое светило — вот что я хотел тебе сказать. Осознанно или нет, но каждый оказался предателем Света. Я же шел за тобой, как слепой.

— Еще не поздно прервать путь. Ты заметил: скирские власти оставили для тебя дверцу? Тебя не объявили беглецом. Люди Почтенного Сильвестра к твоим услугам, они сопроводят тебя на родину.

— Я шел за тобой, как слепой, и ощутил пламя и клубы дыма в ногах — то, от чего остальные, предчувствуя, уклонились. Я рад своей слепоте, но ты не рад мне — единственный человек, за которым я хотел бы идти.

— Ты рад слепоте потому, что стремишься разрушить себя. Не сумев войти в распахнутые ворота, ты решил сгореть на пороге. Извини, но если бы я захотел умереть, то не стал бы искать смерти от руки друга.

— Я не так сложен, как тебе думается.

— С другим товарищем тебе было бы легче. Ты был бы понятней другому — в этом ты прав.

— Но мне легко с тобой, Мартин! Вопрос только в том, чтобы успеть добыть всю предначертанную нам легкость.

— А если не успеешь? Помнишь, как поступали в старину с подвижниками незадачливые последователи?

— Мне известно, что я только и делаю, что подкидываю тебе камни на душу. Но когда же ты разглядишь их происхождение? Впрочем, мы напрасно тратим время на поиски — ты высказался достаточно определенно. Не потому ли шут Нор навязал меня и тебе в попутчики, что я — обуза? Дабы рассуждая со мной о том, о чем не надо, ты не успел бы дойти, куда надо?