Второй шанс - Эмили Хейнсворт

Видя, что она не понимает, качаю головой. Отодвинув ее в сторону, я выхожу на улицу.

Неожиданно понимаю, что ничего не чувствую. И дело тут не в том, что услышанное потрясло меня: я отчаянно боюсь. Выхожу на крыльцо, и Вив выскакивает вслед за мной, вися на моей руке.

— Куда ты идешь? Кам, пойдем в дом! Пожалуйста… — рыдая, просит она. — Кам, прошу тебя, пожалуйста… это был несчастный случай, я пыталась затормозить…

И Вив бежит по улице босиком. Она пытается удержать меня, упираясь пятками в землю, но я стремлюсь вперед и тащу ее за собой. Она плачет, а я хочу только одного — чтобы она отпустила меня. Я много раз представлял себе, как иду с ней под руку, но эта сцена никогда не выглядела так, как сейчас. Кое-где в окнах горит свет, выхватывая из пустоты фрагменты мостовой с кружащимися над ней снежинками.

— Прости меня, — рыдает Вив.

Я тоже чувствую, как подкатывают слезы, но, вырвав руку, отбрасываю Вив в сторону. Она падает.

Лежа на земле, она похожа на тряпичную куклу. Смотрю на нее и чувствую, что видеть ее не могу.

Я разворачиваюсь и бросаюсь прочь что есть сил.

Глава тридцать вторая

Мне казалось, что я бегу к школе. Вроде бы вокруг те же дома, и улица мне знакома, но, очевидно, я перенапряг зрение, так как при попытке приглядеться картинка расплывается. Стараясь не обращать на это внимания, продолжаю двигаться вперед. В воздухе кружатся мелкие снежинки. Куртку я оставил в доме Вив и конечно же возвращаться за ней ни за что не стану. Спрятав руки в рукава, прислушиваюсь к грустному ритму, который выбивают подошвы моих башмаков.

Нина была права.

Эта мысль пробивается сквозь шум ветра и стук подошв по мостовой единственной ясной пронзительной нотой. Но с этим уже ничего не поделаешь. Нужно возвращаться домой — не могу же я остаться в мире, где все считают меня мертвым.

Выйдя на знакомый угол, понимаю, что попал не туда, куда шел. Всматриваюсь в надпись на указателе, пытаясь понять, куда я попал и далеко ли еще идти, но разобрать удается только одно слово: Дженеси.

В глаз попадает случайная снежинка. Выругавшись, я зажмуриваюсь и пытаюсь растопить ее горячими слезами. Поморгав, понимаю, что путь, на который я вступил, впервые за всю ночь ясен и понятен.

В окне спальни Нины на втором этаже мерцает голубой свет телевизора, и он кажется мне теплее и ярче любого огня. Понятия не имею, сколько времени, но кто-то там, наверху, не спит.

Нажав кнопку, слышу внутри дома громкий мелодичный звонок, и приглушенный звук телевизора, доносящийся сверху, практически в ту же секунду стихает. Голубой свет в окне продолжает мерцать. Заставить себя не опускать глаза у меня не хватает духу, и я, потупившись, стою у двери, пока за ней не раздается скрежет засова, который открывает чья-то рука. Ручка поворачивается, и я, затаив дыхание, жду появления того, кто стоит за дверью.

Увидев меня, Нина замирает на месте, не говоря ни слова, и, не отрываясь, смотрит на меня. Так было в первую нашу встречу, когда мы увидели друг друга сквозь призму зеленого света. Только на этот раз она уже не считает меня ожившим мертвецом.

Мне приходит в голову, что Нина, повстречавшись со мной там, на углу, должно быть, испугалась не меньше, чем я.

— Ты права, — говорю я. — Это была Вив.

Нина прикладывает руку к губам. Я стою на крыльце, в изнеможении привалившись к дверному косяку, без куртки. Трудно даже представить, какое у меня сейчас лицо.

— Кам, какой ужас! — восклицает она, делая шаг вперед и протягивая ко мне руки. Но я отстраняюсь, и Нина, опомнившись, возвращается на место. — Что случилось?

Стараясь сдержать эмоции, я крепко сжимаю челюсти и киваю ей, показывая, что все хорошо и волноваться не стоит. Заставить себя смотреть ей в глаза я не могу. Нина распахивает дверь.

— Заходи скорее, — говорит она, — на улице снег.

Я вхожу и закрываю дверь.

— Тебе нужно согреться. Сейчас я принесу одеяло и поставлю чайник.

Прислонившись спиной к закрытой двери, я молча качаю головой.

— Нет, мне нужно идти.

— Да, — соглашается Нина, склоняя голову, — нужно.

Наши взгляды наконец встречаются, и я внутренне сжимаюсь, готовясь увидеть в ее глазах осуждение и презрение, но, к удивлению, ничего этого во взгляде Нины нет. Ни упрека, ни укора, ни желания сказать «вот видишь, а я что тебе говорила». Я не вижу в ее глазах ни малейшего желания унизить меня или заставить просить прощения за то, что она была права, а я нет. Ничего такого, что наверняка читалось бы во взгляде Вив. Ничего, кроме искреннего сочувствия ко мне в ее светло карих глазах.

— Я решил, что должен по крайней мере извиниться.

— Не стоит… — говорит она. — Ты мне ничего не должен.

Не зная, что еще сказать или спросить, поднимаю руку вверх, указывая на потолок.

— Оуэн спит?

Нина, обернувшись, смотрит на лестницу и берет меня за руку. Стараясь не шуметь, мы поднимаемся на второй этаж. Оказавшись в коридоре и вспоминая первое утро, проведенное в этом доме, чувствую, как по коже бегут мурашки. Приложив палец к губам, Нина заглядывает в приоткрытую дверь. Я тоже осторожно просовываю голову в комнату Оуэна и вижу, что он лежит на кровати поверх одеяла и спит. На полу стоит полупустая миска с попкорном.

— Мы смотрели «Вспоминая Титанов», — шепчет Нина.

— Извини, — говорю я тихонько, — я не хотел вам мешать.

Покачав головой, Нина медленно направляется в свою комнату.

— Фильм давно закончился, просто я не хотела будить Оуэна и оставила его там, где он уснул.

— Хороший фильм, — говорю я, чувствуя, как дергается уголок губ, — а из Оуэна через несколько лет выйдет отличный квотербэк.

Нина мягко улыбается в полутьме коридора.

— Думаешь, он сможет играть?

— Если его поддержать, то да, — говорю я, встретившись с ней взглядом и снова опуская глаза.

Нина крепче сжимает мою ладонь, и я осознаю, что все это время держал ее за руку. Хочу что-то сказать, но в этот момент Нина включает свет в своей спальне.

Проходит несколько секунд, прежде чем глаза привыкают к яркому свету, и даже когда зрение возвращается, я не сразу понимаю, что изменилось. Со всех стен на меня смотрят вурдалаки и чудовища. У шкафа висит изображение Твари из Черной Лагуны. Над столом — афиша к «Психо» Альфреда Хичкока, а над кроватью — постер к «Маске Сатаны». Все афиши из стопки, которую я видел в шкафу, красуются на стенах, а с ними и несколько новых, к фильмам, которых я не знаю.

— Мне всегда нравилась «Запретная планета», — говорю я, любуясь картинкой, висящей у двери.