Вид с холма - Леонид Сергеев

— Ты здесь? Что ты здесь делаешь? — проговорила нетвердым голосом.

Она покачивалась, ее лицо выражало бессмысленную радость — то ли еще не пришла в себя от поцелуя, то ли улыбкой пыталась скрыть растерянность. Машина отъехала, Лиза стояла, смотрела на Алексея, чего-то ждала, а он от боли забыл все слова. Не в силах справиться с ревностью, он только невнятно пробормотал:

— Дрянь!

Лиза заметила, что с ним творится, но ничего не сказала в свою защиту.

В комнате, укладывая вещи в чемодан, Алексей все ждал, что Лиза зайдет объясниться, успокоит его, уговорит остаться… но она не появилась.

Букет для Вырубова

Мы с женой сидели на платформе Финляндского вокзала в ожидании электропоезда на Приозерск. Вокруг нас громоздились увесистые рюкзаки, палатка, зачехленная разборная байдарка, шамовочная сумка. Был конец июля, стояла изнуряющая жара, и мы совсем раскисли под напором солнца: жена то и дело пила из бутылки минеральную воду, я курил и разгонял назойливых мух, кружащих вокруг потного лица. На соседней скамье пожилая пара дачников с выражением почтительного сочувствия посматривала на наш багаж, не в силах понять, каким образом два человека смогут все это дотащить. По всему было видно, им хотелось расспросить нас об этом, но воспитанность, свойственная коренным ленинградцам, не позволяла первыми завести разговор. В какой-то момент, почувствовав, что их любопытство достигло предела, я, отбросив всякие условности, подсел к ним скоротать время и заодно узнать, какая станция ближе всего к Вуоксе.

Ленинградцы оживленно начали рассказывать о своих пригородах и, после небольшого спора между собой, посоветовали доехать до станции Мюллюпельто.

К нам подсела моя жена и, вступив в беседу, сказала, что в Москве мы наслышались много хорошего о Карелии и решили провести отпуск на озерах. Ленинградцы кивали, полностью одобряя нашу задумку, но, посматривая на тюки, все же вздыхали и, кажется, подумывали о неравноценности жертвы. В вагоне мы познакомились еще ближе, и супруги пригласили нас на обратном пути погостить у них в Лосево.

Мюллюпельто оказалось платформой без навеса, с лавками, сколоченными из реек; около железнодорожной колеи находилась будка-касса и продовольственный магазин; чуть дальше, за деревьями, виднелся поселок. Между кассой и магазином была утрамбованная площадка, где время от времени разворачивались грузовики, подвозившие отъезжающих.

Один шофер взялся подбросить нас к озеру; мы с женой уложили в кузов вещи, влезли в кабину, и машина, миновав поселок, выехала на проселочную дорогу.

С полчаса катили по перелескам с редкими застройками. В деревне Беличье, подняв облако пыли, грузовик притормозил и, когда пыль осела, перед нами открылся мост через узкую речку, струящуюся среди гладких валунов. Шофер объяснил, что по реке до озера чуть больше километра, помог выгрузиться, наотрез отказался от денег и, пожелав приятного отдыха, покатил дальше.

По-прежнему стоял испепеляющий зной, но от тока воды под мостом тянуло прохладой. В деревне было всего шесть-семь домов, обрамленных палисадниками, которые прямо-таки ломились от буйных зарослей цветов и фруктовых деревьев. Около крайнего дома стоял, привязанный к забору, бычок — жевал жвачку и внимательно смотрел в нашу сторону. Какая-то дворняжка выглянула из-за сарая, лениво, для приличия, гавкнула и, миролюбиво вильнув хвостом, снова уползла в тень. На пыльной мягкой дороге показались чумазые босоногие мальчишки, перепачканные вишневым соком. Заметив нас, подбежали, засыпали вопросами и вызвались быть проводниками до озера. Они старательно помогали нам сносить поклажу к реке, собирать байдарку и укладывать в нее вещи, а после того, как мы отчалили, долго бежали по берегу и кричали, с какой стороны обходить тот или иной островок, предостерегали от валунов, торчащих из воды, при этом громко отчитывали нас за нерасторопность, если мы исхитрялись врезаться в прибрежные травы, и наоборот, облегченно вздыхали, когда лодка благополучно огибала препятствие.

Мы с женой не впервые сидели в байдарке, но до этого ходили по спокойным речкам средней полосы с песчаным дном, а здесь вдруг столкнулись с каменистыми извилистыми стремнинами и не сразу освоились в новых условиях. Разумеется, мальчишки нашу неопытность рассматривали как следствие бестолковщины, и потому каждый наш промах вызывал у них бурное возмущение. Я от всего этого получал какое-то таинственное удовольствие, но жену задели замечания ребят.

— Сели бы сами да попробовали, — крикнула она, совершенно уравнивая себя с подростками.

— Давай! Пожалуйста! — с невероятной готовностью откликнулись ребята, серьезно уверенные в своей победе.

— Что, испугались? — совсем как девчонке добавил кто-то из них.

Так по берегу они и эскортировали нас, советами и криками не столько помогая, сколько создавая дополнительные трудности. Они бежали до того места, где река сворачивала за мыс и ее русло становилось широким и спокойным; оттуда сквозь деревья уже просматривалась ширь Вуоксы со множеством островов.

Мы вплыли в озеро и остановились — в глаза бил пульсирующий свет; поверхность воды была настолько гладкой, что в ней отражались все извилистости деревьев, каждый отдельно торчащий камень, каждый пучок тростника, а весь купол неба с облаками и чайками казался опрокинутым. Я смотрел на четкое отражение и чувствовал себя парящим в воздухе — байдарка повисла где-то между небом и землей и вот-вот должна была перевернуться. Жена обернулась, и по выражению растерянности на ее лице я понял, что она тоже потеряла ориентацию. Только когда наши весла коснулись поверхностной пленки и ближайшие отражения начали дробиться, байдарка обрела устойчивость и медленно заскользила вперед.

Пробороздив часть озера, мы немного освоились в необычной акватории и стали различать палатки туристов в глубине островов. Мы тоже решили обосноваться на каком-нибудь клочке суши и заночевать, а на следующий день потихоньку двигаться по каскаду озер в сторону деревни Студеное, около которой жил лесник Вырубов и у которого нам настоятельно рекомендовал остановиться один московский знакомый.

Мы с женой привыкли в средней полосе запросто пристраиваться к лагерям незнакомых туристов, но кто знает, какие правила здесь, в Карелии?!

— Застолбим отдельный островок, — сказал я. — А попозже, может, и присоединимся к кому-нибудь, разузнаем, что к чему, где грибные и ягодные места, как лучше добраться до Студеной.

Мы облюбовали маленький остров с высокими, изогнутыми соснами. Как и все острова на озере, наш остров был каменистым, покрытым толстым слоем сухого мха; только кое-где, среди круглых валунов проглядывали пятна земли, и было совершенно непонятно, на чем держатся и чем питаются корни могучих сосен? На крохах земли плотно, словно оттесняя друг друга, произрастали сочные стебли трав и яркие цветы, над которыми вились пчелы. Время от времени, громко жужжа, пчелы уносили нектар в сторону берегового мыса, и мы подивились расстоянию, которое преодолевали маленькие летуны. Внизу, меж полузатопленных камней, резвились лягушки, а наверху, на свободных от мха валунах, нежились изящные ящерки; еще выше, в сосновой хвое слышался гомон птиц.

Осторожно ступая, стараясь ничего не нарушить, мы разбили палатку, искупались, разожгли костер и приготовили еду. Жена вымыла посуду, расставила ее на «столе» — приплюснутом гладком валуне, развесила на сучьях наше белье. Закурив, я с дурацким торжеством наблюдал, как она обживает наше пристанище, и думал, что природное призвание женщины — вести хозяйство, все-таки срабатывает в любых условиях.

Стало вечереть. Работяги пчелы с острова исчезли, птицы угомонились, и только по редкому шуршанью и клекоту было ясно — они устраиваются на ночлег. По озеру разлилась чуткая тишина, слышались далекие сиплые сигналы электропоездов, отчетливо различались голоса туристов на соседних островах — там уже тоже зажглись костры и от одной стоянки к другой потянулись силуэты байдарок — как мы догадались, туристы направлялись на посиделки у костра.

— Как здесь замечательно, — сказала жена, подсаживаясь ко мне. — Надо же, мы владельцы целого острова!

— Я Робинзон, а ты — моя Пятница, — хмыкнул я с преувеличенной важностью.

Ощущение свободы и спокойствия вселилось в нас. Я подумал, как в сущности редко мы, горожане, бываем на природе, все несемся куда-то, суетимся, а ведь только здесь, отключившись от будничных дел, можно посмотреть на свою жизнь со стороны, проникнуть в суть вещей, восстановить душевное равновесие, ведь в городе ежедневно что-то теряем, с каждым днем что-то необратимо уходит от нас… Укладываясь в спальник, я с благодарностью вспомнил нашего московского знакомого, который расхваливал эти места. Предстоящая поездка к Вырубову представлялась интереснейшим путешествием. О самом леснике наш знакомый говорил скупо: интеллигентный ленинградец, инженер, выйдя на пенсию, поселился в лесу; любит животных, собирает и сдает в колхоз живицу — смолу.