Обращаться с осторожностью - Джоди Линн Пиколт

ПОДАЕТ ИСК О НЕПРАВОМЕРНОМ РОЖДЕНИИ

Уиллоу О’Киф во многих отношениях является обычной пятилетней девочкой. Она полноценно посещает детский сад при начальной школе Бэнктона, где изучает чтение, математику и музыку. Во время перемен она играет со сверстниками. Покупает ланч в школьной столовой. Но кое-что отличает Уиллоу от других пятилетних детей. Иногда Уиллоу использует инвалидное кресло, иногда ходунки, иногда ортезы. Все потому, что за свою недолгую жизнь она перенесла свыше шестидесяти двух переломов из-за заболевания под названием «несовершенный остеогенез». Это врожденное заболевание, которое, как утверждают ее родители, следовало диагностировать акушеру на ранних стадиях, чтобы была возможность аборта. Хотя О’Кифы горячо любят свою дочь, ее медицинские счета превышают обычную страховку, и теперь ее родители — лейтенант Шон О’Киф из полицейского департамента Бэнктона и Шарлотта О’Киф, — подобно многим другим родителям, подают иск на акушера-гинеколога, которая не предоставила им информацию по внутриутробным нарушениям и не дала возможности, как они говорят, принять решение о прерывании беременности.

Бо́льшая часть штатов в Америке признает иски о неправомерном рождении, и многие из таких дел разрешаются судом на меньшую сумму денег, чем присуждает жюри присяжных, потому что страховые компании по врачебным ошибкам не желают допускать таких детей, как Уиллоу, до жюри присяжных. Но подобные иски всегда открывают ящик Пандоры с этическими противоречиями: что такие иски говорят о ценности человеческой жизни в обществе в отношении людей с ограниченными возможностями? Кто может осуждать родителей, которые видят мучения своих детей-инвалидов каждый день? Кто имеет право выбирать, для каких отклонений нужно рекомендовать аборт? И как это отразится на ребенке вроде Уиллоу, которая уже достаточно взрослая, чтобы услышать показания своих родителей в суде?

Лу Сен-Пьер, президент отделения Американской ассоциации людей с ограниченным возможностями в Нью-Гэмпшире, говорит, что понимает, почему родители вроде О’Кифов решают подать иск в суд. «Это может помочь с невероятным финансовым грузом, который возникает в связи с жизнеобеспечением ребенка с тяжелыми заболеваниями, — говорит Сен-Пьер, появившийся на свет с врожденной спинномозговой грыжей и прикованный к инвалидной коляске. — Но подумаем над посылом ребенку: что люди с ограниченными возможностями не могут жить насыщенной жизнью, что, если ты не идеальный, тебе нет места в этом мире».

В 2006 году Верховный суд Нью-Гэмпшира отклонил иск на компенсацию в 3,2 миллиона долларов по делу о неправомерном рождении от 2004 года.

Там даже приводилась фотография нас четверых, которую сделали для рекламного полицейского проспекта «Добро пожаловать в наш дружелюбный район», вывешенного полицейским участком Бэнктона два года назад. У Амелии еще не было брекетов.

Твоя рука была в гипсе.

Я отбросил газету в сторону, так что она приземлилась на дальний столик. Чертовы журналисты! Что они делали? Ждали у суда, чтобы посмотреть, что произойдет на слушании? Все, кто прочтет статью, — а разве найдутся другие? — решат, что мне нужны лишь деньги.

Но это было не так. И чтобы доказать это, я достал бумажник и положил на стол двадцать баксов за двухдолларовую еду, которую мне даже не принесли.

Через пятнадцать минут, заехав в полицейский участок, чтобы найти адрес Марин Гейтс, я подъехал к ее дому. Ожидал я совершенно другого. Во дворе стояли садовые гномы, почтовый ящик представлял собой свинку с пятачком. Обшивка была покрашена в фиолетовый цвет. В таком месте могли бы жить Гензель и Гретель, а не деловой юрист.

Когда я позвонил в дверь, мне открыла Марин. На ней была футболка Битлз «Револьвер» и домашние штаны с буквами UNH на штанине.

— Что вы здесь делаете?

— Мне нужно с вами поговорить.

— Стоило сперва позвонить.

Она обвела взглядом пространство вокруг меня, пытаясь найти Шарлотту.

— Я пришел один.

Марин сложила руки на груди:

— Меня нет в справочниках. Как вы узнали, где я живу?

— Я же коп, — пожал плечами я.

— Это вторжение в личную собственность.

— Хорошо. Можете подать на меня иск, когда завершите дело с иском Пайпер Риис. — Я поднял утреннюю газету. — Вы читали этот бред?

— Да. Мы мало что можем сделать с прессой, разве что отвечать «Без комментариев».

— Я больше не в деле.

— Простите?

— Я выхожу из игры. Я больше не участвую в этом деле. — (Сами эти слова сняли тяжесть с моих плеч, позволив переложить их на другого несчастного.) — Я подпишу все, что скажете, я просто хочу сделать все официально.

Марин замешкалась.

— Зайдите, и мы поговорим, — сказала она.

Снаружи дом удивил меня, но интерьер поразил еще больше. Одну стену целиком занимали статуэтки Хуммель на полках, а на других стенах висело плетеное кружево. Узоры на салфетках распускались, как водоросли, покрывая диван.

— Милое местечко, — соврал я.

Она равнодушно посмотрела на меня:

— Я просто снимаю его с меблировкой. Хозяйка дома живет в Форт-Лодердейле.

На кухонном столе лежали стопка папок и блокнот юриста. Повсюду на полу валялись смятые листы бумаги. Что бы она ни писала, гладко не выходило.

— Лейтенант О’Киф, послушайте, знаю, что у нас с вами сразу не задалось, и знаю, что дача показаний была для вас… испытанием. Но мы попытаемся еще раз, а в суде все изменится. Я действительно считаю, что жюри присяжных решит назначить вам…

— Мне не нужны ваши проклятые деньги! Она может забрать себе все.

— Кажется, я вижу проблему, — ответила на это Марин. — Но дело не в вас или вашей жене. Дело в Уиллоу. Если вы и правда хотите дать ей ту жизнь, которую она заслуживает, вам необходимо выиграть подобный иск. Если вы отступите сейчас, защита получит еще один крючок, на который повесить шляпу…

Она слишком поздно поняла, что именно этого я и хотел.

— Моя дочь, — сквозь зубы проговорил я, — читает на уровне шестого класса. Она увидит эту статью, как и дюжины других людей. Она услышит, как ее мать говорит всему миру, что она не была желанна. Скажите мне, мисс Гейтс, что лучше: если я буду сидеть в том зале суда, подрывая ваш шанс выиграть в деле, или отступлю, чтобы Уиллоу могла обратиться к тому, кто любит ее, несмотря на то, какой она родилась?

— Вы уверены, что поступаете правильно ради своей дочери?

— А вы уверены? Я не уйду отсюда, пока вы не дадите мне документ на подпись.

— Нельзя ждать, что я составлю документ в воскресное утро, когда я даже не в офисе…

— Двадцать минут. Встретимся там.

Я открыл дверь, чтобы выйти на улицу, когда меня остановил голос Марин:

— А ваша жена? Что она думает о вашем поступке?

Я медленно повернулся: