Щепки плахи, осколки секиры. Губитель максаров - Юрий Брайдер

— А как обстановка в других странах? В Кастилии, в Степи? — Цыпф в первую очередь интересовался проблемами глобального масштаба.

— Не ко мне вопрос. В правительстве этом хреновом есть специальные люди, которые раз в пять дней бюллетень на машинке печатают и в специальных местах вывешивают. Там все про все сказано. А если усомнишься или, того хуже, беспочвенные домыслы распространять будешь, можешь там оказаться, куда и ворон костей не занесет. Паникер, говорят, хуже врага, а клеветник — страшней заразы.

— Ну а про ту напасть, которая Киркопию погубила, что здесь слышно? — не унимался Цыпф.

— Ничего не слышно… Бумажный тигр это якобы… Еще одна попытка посеять панику и расколоть нацию. Подсудное дело! Какие-нибудь вопросы еще будут? А не то у меня уже в глотке пересохло.

— У меня вопрос прямой, — опять набычился Зяблик. — Ты сам на чьей стороне?

— Дорогой ты мой, прямые вопросы не от большого ума задаются, а чаще всего от дремучей глупости, — сказал Мирон Иванович наставительно. — Разве обязательно на чьей-либо стороне быть? А потом — что вы, интересно, за сторона такая? Три мужика, две бабы… Да у одного Плешакова в личной охране не меньше полусотни головорезов! Это не считая аггелов, которые тоже вояки известные. Ты про те времена, когда на твой свист братва отовсюду сбегалась, забывай! Нет уже давно той братвы. Не сторона ты, а пустое место!

Пока Зяблик подыскивал для достойного ответа слова позаковыристей и доводы поубийственней, на сторону бывшего попечителя Киркопии встал Лева Цыпф.

— Мирон Иванович в чем-то прав! — заявил он. — Пусть этот вопрос до сих пор всерьез и не обсуждался, но подразумевалось, что мы должны восстановить в Отчине статус-кво, существовавшее год или полгода тому назад. Но по силам ли нам такая задача? У нас нет ни опоры в массах, ни связей в среде нынешней власти, ни даже какого-нибудь сверхмощного оружия типа кирквудовской пушки. Практически мы изгои. Гости, опоздавшие к дележке торта… Конечно, все можно начать сначала. Пропаганда, контрпропаганда, партизанская война, интриги, компромиссы, вероломство… Без всего этого не обойтись. Даже если мы уцелеем в этой борьбе, даже если победим, в кого мы превратимся? Мало ли палачей начинали в свое время как друзья народа… Кромвель, Разин, Марат, Дзержинский… Имя им

— легион… Вы просто не задумываетесь над тем, что нам предстоит! Опять война, опять кровь, опять брат пойдет на брата…

— Вот ты как запел! — Руки Зяблика, помимо воли, заметались по столу, сшибая посуду. — Вот ты, значит, что в душе таил! Братьев тебе жалко! Где ты их видишь? Может, аггелы тебе братья? Или Плешаков сват? Они бандиты! Суки последние, все законы преступившие, как Божьи, так и человеческие! Талашевский трактат и поныне действует! Не имели они права его отменять! Под ним подписи трехсот делегатов из четырех стран стоят!! Там черным по белому записано, что нет над человеком иной власти, кроме его совести! И ты после этого в услужение Плешакову пойдешь? Найду я здесь опору! А не найду, подниму Степь! Кастилию подниму! И в следующий раз под точно таким же трактатом каждый распишется! Может, даже и своей кровью!

— Ну началось, — нудным голосом произнес Смыков. — Еще и палец о палец не ударили, а уже от идейных разногласий дом трясется. Точно как на втором партсъезде… Вы оба пока успокойтесь, а я свой вопрос задам.

— Только покороче, — Мирон Иванович рывком расстегнул ворот. — Измаялся я… Сколько времени по этим колдобинам скакал, которые теперь дорогой называются.

— Плешаков, пока у власти был, всех против себя успел настроить. Как же он на прежнее место вернулся?

— Я и сам удивляюсь… Мистика какая-то. Когда он пропал, люди буквально плясали… И теперь пляшут, только от восторга… Тут опять же только из женской психологии сравнения могут быть… Жил, допустим, с бабой, обыкновенной нашей бабой какой-то проходимец. Обманывал ее на каждом шагу, пил, гулял, долг свой супружеский не выполнял, а если вдруг и дорывался до тела, то всегда с какими-нибудь извращениями, короче, дрянной был мужичишко… А потом спер последнее барахло и съехал куда подальше… В покое ее оставил… И что вы думаете будет, если через пару лет он вернется — грязный, голодный, вшивый, с побитой мордой? Прогонит она его? Да черта с два! Примет, облобызает и все простит. На руках носить будет. Сама сто грамм нальет и раком встанет. Тот из вас, кто постарше, должен помнить, что было, когда Генералиссимус откинулся. Страна три дня так выла, что в лесах волки побесились. Хотя одна половина населения пострадала от него прямо, а другая — косвенно. И оживи он лет этак через десять, все опять станут ему сапоги лизать под песни композитора Дунаевского. Нет, что вы ни говорите, а у власти есть страшная магия, как и у красоты, к примеру. Ты про себя вспомни, — он вдруг погрозил пальцем Смыкову, — тоже ведь начальником числился, хотя, если честно сказать, какой из тебя начальник… Так, кочка на ровном месте. Мент с тремя звездочками. И все равно люди, под твою власть попавшие, на тебя молиться готовы были. Каждое желание твое старались угадать, в рот твой щербатый заглядывали…

— Я бы попросил не переходить на личности, — сухо сказал Смыков. — А за лекцию о приводе власти спасибо, хотя нынешнюю ситуацию в Отчине она совершенно не проясняет…

— Примерно то же самое сказала мартышка, надев себе очки на хвост. — Мирон Иванович, крякнув с досады, отыскал взглядом Верку и почти взмолился: — Милая, налей еще чуток!

Отказа от Верки, обычно весьма щепетильной в этом вопросе, ему не последовало, хотя кружка Зяблика, как бы ненароком пододвинутая поближе к фляжке, едва не улетела со стола. Спирт Мирон Иванович выдул с такой же легкостью, как здоровый ребенок — бутылочку подслащенного молока, но когда Смыков попытался задать еще один вопрос, выставил вперед обе ладони сразу.

— Тпру! Как говорится, спасибо за угощение и извините за компанию… Я пошел на боковую… Наверху есть койки и матрасы… На всех хватит… Надеюсь, караул ко мне приставлять не будете?

— Будем, — буркнул Зяблик. — Обязательно. Что бы ты спросонья спирт до конца не выжрал…

— Интересный человек, — сказала Верка, когда Мирон Иванович, ступая тяжело, как статуя командора, убрался в спальню. — В жизни очень разбирается…

— Еще бы, — ехидно скривился Смыков. — Персонаж в Отчине известный. Фамилия его Жердев, но обязательно с ударением на первом слоге. Иначе обид не оберешься…Если ему верить, он в молодости личным поваром у маршала Курочкина служил. Так это или не так, но готовил он действительно классно. Особенно пироги с зайчатиной. Жену и дочек даже близко к плите не подпускал. Сам-то он питерский, а в Талашевск попал после войны следующим образом. Возил сюда чемоданами саржу. В то время это был чуть ли не последний крик моды. А обратно в тех же чемоданах — куриные яйца. На них в Ленинграде был сумасшедший спрос. Короче говоря, занимался типичной спекуляцией и деньги на этом имел немалые. Но однажды в дороге сильно запил и всю саржу, на чужие средства, кстати, закупленную, не то потерял, не то спустил по дешевке. Назад возвращаться побоялся, вот и осел в Талашевске. Легковушку купил, наверно, самую первую в городе. Свадьбы возил, извозом калымил. Потом дом построил. Женился. Водителем в пожарную команду устроился. Механик был первостатейный, золотые руки… Но и глотка луженая, хотя до определенного момента он спиртного в рот не брал. Момент этот раз в году, как у коровы течка. Тогда он брал отпуск в пожарной, снимал с вклада в сберкассе энную сумму денег и уходил на пару недель из дома. Пил не просыхая, ночевал под забором, со всяким жульем якшался… Мы на его проделки обычно сквозь пальцы смотрели, ведь что ни говори, а специалист был незаменимый. Особенно по ходовой части и электропроводке. Да и мотор мог перебрать… Но губила его одна дурная привычка или, может, блажь. На исходе запоя, когда деньги уже к концу подходили, шел он на почту и начинал во все концы страны, но главным образом в Москву посылать срочные телеграммы. Естественно, своему бывшему шефу, а также другим высокопоставленным товарищам, в годы войны водившим с Курочкиным дружбу. Маршалам, генералам, министрам, членам Политбюро… Якобы они на фронте после хорошего застолья любили переброситься в картишки и повара Жердева нередко брали в компанию. Представляете вы себе такую телеграмму: «Москва. Кремль. Бывшему начальнику политотдела 18-й армии Брежневу Л. И. Леня, срочно вышли по нижеуказанному адресу триста рублей в счет погашения карточного долга. Твой Мироша». Никто из почтовых работников такую телеграмму, сами понимаете, принять не мог. И вот тогда Жердев начинал бушевать. Это он к старости силушку немного поистратил, а в те времена мог свободно телеграфный аппарат на крышу отделения связи забросить. Убытки наносил колоссальные. Правда, потом их беспрекословно возмещал и еще получал на закуску пятнадцать суток… Если у него сегодня запой начнется, завтра с ним уже не поговоришь… Я сначала, грешным делом, решил, что ему эта история про Киркопию спьяна пригрезилась, а потом вижу — нет, не врет…