Маршал Баграмян - Владимир Васильевич Карпов

не соскучилась ли ты по мне. Я страшно скучаю по тебе, Маргушеньке и Мусике. Пиши, дорогая, пиши, моя славная Тамо! Буду ждать. Целую крепко, крепко, крепко.

Весь твой и всегда твой Ваня».

Одно из писем во время учебы в академии Фрунзе.

«18.06.31 г.

Тамара-джан! Представь себе, что буквально нет ни одной минуты, чтобы свободно отдохнуть и заняться личными делами. Нагрузка большая. Единственный день отдыха, который формально числится свободным, бывает занят больше остальных. В этот день обыкновенно готовимся по политэкономии, по “Капиталу” Маркса. Задание бывает обычно проработать стр[аниц] 60–70. А это, по Марксу, надо помножить еще в три раза, т. к. буквально приходится каждое выражение читать несколько раз, чтобы понять, что тут сказано. В эти же дни подтягиваем все свои хвосты по другим предметам.

И ты поверь, что прямо нет времени писать письма. Я сейчас страшно беспокоюсь об Абгаре и ничего не могу сделать. Надо писать, но нет времени. Напиши ты, прошу.

Тамара-джан! В том письме я просил Мусика и Марго мне написать письма о своих занятиях и успехах. Ты им скажи, пусть напишут.

Тамара-джан! Надеюсь, что тебе сейчас стало легче… Ты должна особенно следить за собой. Здоровье нажить нельзя, его, скорее, теряют. Поэтому ты не отказывай себе в питании. При хорошем питании и спокойной жизни (а это сейчас возможно) можно поправиться. Так что еще раз прошу: следи за собой.

Тамулик-джан! В последнем твоем письме слово [искреннее] на меня произвело сильное впечатление. Признаться, я бесконечно был рад, я словно тебя почувствовал. Это слово лишний раз убедило меня в твоей глубокой привязанности ко мне…

Тамулик-джан! Радость моя, пришли из снимков что-либо. Я забыл взять твою карточку и детей. Пришли. Фотография — тоже связь. Да, забыл сообщить тебе, что я ударник и до сих пор иду на лучших отметках в отделении. Пока кругом “хорошо”. Приеду в Москву 1 октября. Осталось всего 2 месяца и 12 дней. Поцелуй детей.

Целую тебя крепко, крепко. Жду письма. Твой Ваня».

Писем в годы войны написано много. Привожу только одно из них, но читатели должны представить, в какие роковые дни оно написано — начало осени 1941 года, когда армии отступали и все напрягали последние силы, чтобы остановить врага.

«Тамара-джан, при мысли, что это последнее письмо, которое я пишу тебе в Москву и не знаю еще, когда и куда придется тебе писать, после этого чувство досады поднимает во мне бурю негодования против злой судьбы.

Тамара-джан, радость моя, жизнь моя, если бы ты знала, какой сильной и горячей любовью люблю тебя. Тысячи верст разделят нас на несколько месяцев. Выход один — письма и честность, а для тебя еще и здоровье. Прошу, умоляю тебя, пиши. Пиши как можно чаще мне, говори со мною через бумагу и карандаш. Остальное все — то есть тебя, мою сладость, я смогу представить вблизи от меня с этими словами на устах. Тамара-джан, Тамо-джан, мой адрес тебе известен. Самым тяжелым преступлением передо мной будет с твоей стороны писать редко. Буду ждать письма ровно через каждые пять дней. Уверен, что ты мою просьбу сумеешь выполнить, если хоть немного любишь меня. Да, Тамара-джан, так, золотко мое, с чувством глубокого сожаления приходится прощаться с тобой. Так прощай же, дорогая, прощай, моя жизнь, прощай, моя верная спутница жизни. До скорого и счастливого свидания. Весь твой и навсегда преданный тебе Ваня. Целую тысячу раз. Сентябрь 1941».

Карина, грустно улыбаясь, говорит:

— Уже будучи пожилым человеком, дедушка, уходя на работу, иногда оставлял бабушке записку: «Я тебя люблю».

В еще улыбчивых глазах Карины заблестели слезинки, подошли горестные воспоминания о кончине бабушки.

— Она тяжело болела, лежала в больнице на улице Грановского, мы часто навещали её. Дедушка почти не отходил от её постели. Кстати, в соседней палате находился ваш коллега — писатель Валентин Катаев. Он, слава Богу, выздоровел, а бабушка скончалась. Ее похоронили на армянском кладбище, напротив Ваганьковского.

Я не расспрашивал Карину, как перенес Иван Христофорович этот тяжелейший удар судьбы. Думаю, читателям нетрудно представить его состояние даже по нескольким приведенным выше его письмам.

Карина коротко завершила эту печальную часть нашей беседы:

— Меня отправили на нашу дачу в Баковке, чтобы я не путалась под ногами. Через несколько дней дедушка приехал на дачу. По тому, как он вышел из машины, я поняла: случилось что-то ужасное! Он подошел ко мне и сказал: «Нашей бабули больше нет с нами», — и заплакал. После бабушкиной смерти он изменился — сник, начались проблемы со здоровьем — он узнал, где находится сердце, которое до этого никогда не болело.

Мне очень жаль Тамару Амаяковну, Ивана Христофоровича да и мою молодую собеседницу. Чтобы как-то отвлечь ее от грустных воспоминаний, перевожу разговор на более приятную для нее и для меня тему. Тем более что у нас в жизни оказались сближающие обстоятельства: Карина вместе с моей дочерью Олей училась в Военном институте иностранных языков. Они однокашницы. У них жизнь сложилась одинаково не только в годы учебы. Обе они получили звание лейтенанта, как и полагается, вышли замуж и через некоторое время разошлись с мужьями. Они очень самостоятельные! Обе растят сыновей: Карина — Андрюшеньку, Оля — Мишеньку, которые учатся (в 2006 году) в третьем классе.

И Карина, и Оля удостоены высокого звания полковник и служат в Российской армии по сей день! Разница у них только в одном — Карина вторично вышла замуж, а моя Оля все еще ждет своего суженого принца.

Во второй половине 1970-х годов Баграмян, уже не оберегаемый Тамарой Амаяковной, несколько раз простудился. На юг, в Сочи, выезжать не разрешали врачи: там жарко, нехорошо для сердца Советовали отдыхать в Прибалтике. Но здесь сыро, дожди, море холодное. Он четыре года подряд съездил в Прибалтику и четыре раза возвращался оттуда с тяжелой простудой. А в конце 1977 года вывезли его из Риги в Москву с воспалением легких и положили в правительственную больницу на Мичуринском проспекте. Болезнь протекала очень тяжело.

Ну а теперь пора приступить к изложению той части главы, которая называется «радости». Уж так устроена наша жизнь: в ней постоянно перемежаются печали и радости. Причем и то и другое часто приходят неожиданно.

Находившийся рядом с маршалом в эти дни в больнице генерал Корнеев мне рассказал:

— Иван Христофорович был в безнадежном состоянии.