Заказ - Константин Кульчицкий

И Антон услышал собственный голос, благодарно ответивший:

– Спасибо. С удовольствием присоединюсь…

До Марининого дома в самом деле было пять минут хода сквозь лабиринты переулков и дворов, которыми так богата Петроградская сторона. «Нормальные» магазины ввиду позднего часа успели закрыться, круглосуточного, где можно было бы купить всё необходимое для вечеринки, на пути следования не наблюдалось, но возле метро всё ещё работали ларьки.

– И какой же тут у вас самый интересный и вкусный?.. – тотчас атаковала Марина девушку-продавщицу, торговавшую тортами. – «Белая ночь»? И к ней ещё «Чёрного принца», пожалуйста…

У Сергея в руках уже позвякивала авоська с «Алазанской долиной» и «Монастырской избой». Любаша в соседнем ларьке выбирала яблоки и лимоны.

Отоварившись, все дружно двинулись выбирать подарок для Гуталина – благо без «Зоотоваров» в наши дни не обходится ни одна уважающая себя торговая точка.

Соответствующая витринка была сплошь заставлена яркими коробками, консервными банками и пакетами, и на всех этикетках облизывались разношёрстные коты – один другого счастливей.

– Ваша киска купила бы «Вискас», – робко высказался Сергей. И был дружно подвергнут ветврачами остракизму: «Специальные добавки, чтобы потом только этот и требовала… Мочекаменная болезнь… вот случай был… катетер… сорок шесть уколов… еле выходили…»

Сергей пристыженно промолчал. У него дома имелся полудикий разбойник, который гулял в основном сам по себе, а уж если удостаивал номинальных хозяев своим посещением, то лопал что давали. Щи так щи, кашу так кашу…

– Может, котиного туалета мешочек?.. – неожиданно подал голос Панама. Марина ответила с законной гордостью:

– Мой в унитаз ходит!

После долгих споров остановились на пупырчатой рукавице для чесания. Плюс коробочка витаминов. Компания уже двинулась дальше, когда Антон Григорьевич вернулся к ларьку и купил ещё упаковку таких же. Анжелке…

Марина занимала комнату в большой старой коммунальной квартире с ветвистым и извилистым коридором, заблудиться в котором, как скоро убедился Панама, было проще пареной репы. Марина утверждала, что до революции её предки были хозяевами всей этой квартиры («Князь Путятин…» – немедленно вспомнил Сергей). Теперь от былых владений осталась комната рядом с прихожей, напротив ванной и туалета. «Ну и что, что все мимо меня, зато мне близко!» – жизнерадостно заявила Марина.

Из комнаты раздавалось приглушённое мяуканье: кот Гуталин явно соскучился. Марина отперла дверь, и он выскочил тереться в ногах – большой, состоящий, кажется, из всех мыслимых оттенков серого цвета и пушистый до такой степени, что лапки казались непропорционально короткими. Родился он угольно-чёрным; позже, линяя, изменил масть, так не переименовывать же?.. Нашествие малознакомых гостей ничуть не смущало его. Марина подхватила любимца, чмокнула его в мордочку и устремилась внутрь комнаты, командуя на ходу:

– Мужики, столы раздвигать не отвыкли? Штопор в буфете, чашки тоже, рюмки где-то вверху… Любаша, найдёшь? Аня, на тебе чайник…

Панама сгрузил со стола на подоконник большую пачку ветеринарных журналов и с любопытством оглядел комнату. Пятиметровый – хоть антресоли устраивай – потолок, красивая и щедрая лепка на стыке со стенами… Эти последние, кстати, были оклеены «моющимися обоями» советских времён – картами всяческих стран на полиэтиленовой плёнке. Дёшево, познавательно и сердито. В одном из углов красовался большой, выложенный изразцами камин. Теперь его дымоход, надо думать, был наглухо замурован, но раньше камин действовал: старинные паркетины хранили следы знакомства с огнём. «Ничего, – подумал Панама. – Вот закупит квартиру какой-нибудь новый русский… И, если не совсем дурак, вместо евроремонта всё восстановит… Будет сидеть, полешки подкидывать…»

В целом комната производила впечатление, далёкое от будуарного. Диван, письменный стол, полки с книгами… фотографии на стенах. На одной из них, к некоторому удивлению Антона, сама Марина мчалась галопом на мощном, ей под стать, гнедом пышнохвостом коне. Всё вместе напоминало Медного всадника, удравшего с постамента на площади Декабристов. Другие фотографии Антон рассмотреть не успел. На тумбочке в углу зафыркал электрический самовар, и Марина занесла над «Чёрным принцем» громадный зубчатый нож:

– Народы!.. За стол!..

За столом Панама самым естественным образом оказался между двумя дамами – Мариной и Любой. Он подкладывал девушкам торт, подливал вина, слушал шутки и смех и… казалось, вспоминал нечто давно и прочно забытое. С тех пор как проруха-судьба занесла его в Сайск, он ни разу не ходил в гости. И к себе не приглашал никого. И вообще старался особо не сближаться с людьми – чтобы меньше боли было потом, когда их придётся так или иначе терять… И вот вам пожалуйста! Антон Григорьевич, ты ли это? Пьёшь «Монастырскую избу», травишь анекдоты и ухаживаешь за девушками. В далёком чужом городе, в абсолютно незнакомой квартире, с людьми, которых впервые увидел несколько часов назад…

Антон усмехнулся собственным мыслям. Был ли это тот же самый психологический эффект, который заставляет людей откровенничать в поездах, рассказывая случайным попутчикам всё тщательно утаиваемое от близких?.. Или что-то другое?..

Потом начались танцы. Две влюблённые пары, конечно, тотчас заключили друг друга в объятия, и Панаме снова пришлось быть галантным кавалером сразу двух дам. Кто бы возражал!.. Он отдал дань уважения хозяйке застолья – и был премного польщён, когда шумная и решительная Марина, плывя с ним под звуки популярной мелодии, вдруг на глазах стала превращаться в застенчивую вчерашнюю гимназистку на первом в жизни балу. Не зря, стало быть, внушали Панаме, что мужчина по-настоящему хорошо танцует тогда, когда женщина с ним чувствует себя прекрасной принцессой!.. Он с поклоном усадил Марину и повернулся к Любаше, и та доверчиво положила руку ему на плечо. Её ладонь показалась Панамореву невесомой.

С Любашей довершить танец не удалось: девушка смущённо пожаловалась на усталость, и Антон проводил её до дивана. Когда из приёмника полилась третья мелодия – нечто ужасно лирическое и задумчивое, кажется, из фильма «Твин Пикс», – он набрался храбрости и, опередив отвлёкшегося Сергея, пригласил танцевать Аню.

Этот танец ему суждено было помнить до конца его дней.

Когда Аня приняла его руку… приняла совсем не так, как во дворце, для пожатия при знакомстве… ему показалось, будто была готова исполниться какая-то давняя и невысказанная мечта. Слишком несбыточная и заветная, чтобы признаться в ней даже себе самому… Антон Григорьевич взял девушку за талию, ощутил пробежавший по телу электрический разряд… и повёл, закружил Аню, с ужасом чувствуя, как деваются неизвестно куда непринуждённость и лёгкость, как становятся угловатыми движения, а ладони начинают мерзко потеть. «“Изба“-то вроде некрепкая, – пронеслось в голове. – И выпил всего рюмки три…»

Хотя на самом деле он уже понимал, что вино тут ни при чём.

Песня из «Твин Пикс», всегда до сих пор казавшаяся ему нечеловечески длинной, в этот раз кончилась, едва зазвучав. Панама отвёл Аню за стол, отвесил ей деревянный поклон – и почувствовал, что умрёт, если немедленно не закурит.

– Где тут у вас можно?.. – спросил он Марину, изобразив пальцами характерное движение курильщика.

– На кухне, – ответила Марина и вручила ему в качестве пепельницы пустую консервную баночку. – Направо по коридору и до конца.

Сама она – что шло отчасти вразрез с прочими её ухватками – не курила.

Панама взял баночку и вышел за дверь. Мельком отметил про себя, что в ванной горел свет, и отправился разыскивать кухню.

Коридор, на всём многометровом протяжении которого не горело ни единой лампочки, был, что называется, «ещё тот». Антон Григорьевич дважды сворачивал не туда, натыкался на коляски и детские велосипеды и в конце концов оказывался в тупике. Почти отчаявшись, он запеленговал кухню по лунному лучу, проникавшему сквозь окно.

Он не стал зажигать свет. Столики, шкафчики и газовые плиты, длинной шеренгой затаившиеся в потёмках, казались вместилищами таинственных смыслов. Луна за окном то снопами лила яркое серебро, то совсем пряталась за летящими облаками, то просвечивала сквозь них, чертя в небесах иероглифы непонятных пророчеств. Антон закурил, сделал две затяжки, положил сигарету на край баночки – и благополучно забыл её там. Он смотрел на свои ладони и пробовал вспомнить, как обнимали они гибкое и сильное Анино тело, как осязали тепло… Ему захотелось одновременно заплакать и засмеяться. Где-то на другом континенте на реках лопался лёд и течение вырывалось наружу, к небу и солнцу. Антон подхватился с табуретки, на которую было присел, и закружился по кухне под отголоски музыки, едва слышно доносившиеся из тёмного коридора. Аня незримо танцевала с ним вместе.