Шведская сказка - Шкваров Алексей Геннадьевич

***

Русские внимательно следили за приготовлениями шведов.

- Отпишите Грейгу, - приказала Екатерина, - пущай скорее отрядит три судна для примечания шведских приготовлений. – Она надеялась еще избежать войны:

- Я шведа не атакую, он же выйдет смешен, - заявила она 28 мая. – Но следует всю полноту власти военной в Финляндии передать графу Валентину Платоновичу.

Безбородко посмотрел на Екатерину внимательно, но не сказал ничего. Императрица поняла:

- Сама знаю, что мешок он нерешительный. Нет других! Все генералы на юге, у светлейшего.

В тот же день приехал из Павловска великий князь Павел Петрович. На войну турецкую проситься. Екатерина слушала рассеянно, кивала:

- Согласна. – После добавила, - буде шведские дела не задержат. Буде же полоумный король шведский начнет войну с нами, то вам, князь надлежит здесь остаться.

Присутствовавший при этом Спренгпортен, уже два года в русской службе обретавшийся, заметил насмешливо:

- Я думаю, Густаву не терпится отделаться от Финляндии. – Екатерина не ответила. Храповицкий отметил в своем дневнике в тот день: «Не веселы!»

Потемкину отписала: «Мне кажется они не задерут, а останутся при демонстрации. Вот только решить надобно: терпеть ли сие? Так хочется приказ дать флоту Грейга да эскадре Чичагова в прах разбить всю их демонстрацию! В сорок лет шведы не построили б флот свой заново. Но сделав такое, будем иметь две войны, а не одну. Если он задерет нас, то по своей конституции не будет иметь от народа никоей помощи, потому полагаю надо дать ему время подурить, денег истратить и хлеб заготовленный к войне съесть!»

От Ревеля донесение пришло будто шведский флот объявился. Правда, ложное оказалось. Не военные корабли, а купеческие. Спренгпортен почти каждый день при дворе появлялся. Указывал на Кронштадт, как цель нападения Густава. Екатерина велела привести Кронштадтскую крепость в оборонительное положение. Срочно запросила к себе карты Финляндии и долго рассматривала их. Хмыкнула раздраженно:

- Пришло время обдумывать и дурачества кузена своего, дабы после лоб он себе на всяком пункте разбил.

Напряжение нарастало. Разумовский в Стокгольме подал министру иностранных дел графу Оксенштерне записку от лица императрицы, уверяющую в миролюбии. Густав вспылил! Почему? Да по той причине, что в записке обращались не только к самому королю, но и «ко всем, кои участие в правлении имеют». То есть, к дворянству, настроенному оппозиционно к Густаву. Ничего удивительного нет в том, что король увидел здесь оскорбление для себя лично. Если уж хотели любым путем добиться сохранения мира, то нужно было быть поделикатнее. А так получилась провокация! Завуалированная, но провокация. Вряд ли идея исходила от самого Разумовского, постаравшегося вдобавок и опубликовать воззвание императрицы в газетах Стокгольма, что вызвало дополнительную вспышку гнева взбудораженного Густава. Ведь сама Екатерина заявляла, чувствовалось, что горячность берет вверх:

- Надобно быть Фабием , а руки чешутся, чтоб побить шведа! Эх, нет рядом князя Григория. Он бы в пять минут разрешил что надлежит делать. Терпеть, али нет!

12 июня королевский церемониймейстер Бедоар вручил Разумовскому ответ короля:

- За оскорбление его величества короля Швеции столь непристойным и противным изъявлением, которое не может исходить от русского двора, графу Разумовскому предписано, не имея более никаких сношений со шведскими министрами, выехать из страны, не позже чем через неделю!

Разумовский поклонился в ответ и сухо заметил:

- Поскольку я являюсь подданным российской короны, то не могу, согласно желанию короля выехать из Стокгольма, до получения разрешения со стороны моей императрицы.

***

Густав сидел в своем любимом кабинете, точнее сказать не сидел, а лежал. В уголке, в маленькой нише, была установлена почти детская кровать, где король любил поваляться, за серебристыми портьерами, отдыхая от трудов государственных и размышляя о судьбах вселенной. Именно здесь, в укромном уголочке рождались его самые смелые постановки, здесь он продумывал сюжеты своих пьес. Вот и сейчас, нахмурив брови, Густав размышлял о том, какую эффектную провокацию нужно осуществить на русской границе. Как это должно быть красиво, ибо зритель тогда верит драматургу и актерам, когда все достоверно, и главное, главное это мелочи, детали, костюмы и игра. Игра не вызывающая сомнений. Король поднялся рывком с кровати, наклонился к изящному круглому столику-секретеру, стоявшему рядом, порылся в ящиках:

- Вот оно! – торжествующе произнес, доставая рукопись пьесы «Алексей Михайлович и Наталья Нарышкина», последнее его произведение, с таким успехом прошедшее на сцене стокгольмского театра. – Костюмы были великолепны. Армфельд! – крикнул Густав.

В кабинет проскользнул любимчик короля.

- Я здесь, ваше величество!

- Дружище, разыщи мне портного.

- Портного? – удивился Мориц. – Какого портного? Королевского? Вы хотите заказать ему костюм? Посмотреть ткани?

- Нет-нет, Мориц. Костюм, да! Но не мне. Костюмы потребуются не твоему королю. – Речь Густава была сбивчивой, видно было, что король на ходу придумывал сюжет нового представления, и его мысль была еще туманной, без четких очертаний. – Найди мне, Мориц, того самого портного, что шил костюмы для моей пьесы «Царь Алексей Михайлович и Натали Нарышкина».

Армфельд давно привыкший к чудачествам короля ничему не удивился и тут же отправился на поиски требуемого лица. Впрочем, сыскать его труда не представляло. Спустя час испуганный Линдгрен, портной Королевской оперы, предстал перед своим сюзереном. Король был настроен благодушно:

- Присядьте, мой дорогой Линдгрен. – И плавным жестом указал портному на изящное небольшое кресло рядом с собой. Тот присел на краешек, стараясь даже не дотрагиваться до подлокотников. Заметив, что портной на коленях держит подушечку с булавками, иголками, портняжным метром и прочими приспособлениями его ремесла, Густав заулыбался:

- Нет-нет, мой дорогой Линдгрен, - показал на булавки, - вам не придется снимать мерку с вашего короля. - Лицо портного выражало недоумение. – Я пригласил вас просто побеседовать! – Физиономия Линдгрена еще более вытянулась. О чем король Швеции может беседовать с простым портняжкой. Но Густав продолжал:

- Я очень доволен теми костюмами, что вы подготовили для моей пьесы на русские темы.

- Ваше величество… - портной вскочил и поклонился королю.

- Сидите, сидите! – поморщился Густав. Он обдумывал предложение. – Я решил вознаградить вас.

- О, ваше величество!

- Я думаю, что вы достойны быть… ну скажем… директором моей Оперы.

- Ваше величество, я всего лишь недостойный ваш слуга! – портной был готов упасть в ноги королю.

Густав уже не обращал внимания на эмоции портного:

- У меня есть к вам одно, но очень деликатное поручение, которое должно остаться в безусловной тайне для всех.

- Я исполню все, что прикажет ваше величество. – Всем своим существом Линдгрен старался продемонстрировать преданность Густаву.

- Я не сомневаюсь в этом, мой дорогой. Но я не совсем правильно выразил свою мысль. То, что я хочу поручить вам, в тайне остаться не может. Секретом будет предназначение тех костюмов, что вы сошьете.

- Костюмов? – портному почему-то показалось, король хочет воспользоваться им самим, а не его ремеслом.

- Конечно, костюмов! А что здесь странного? – пришла очередь удивляться Густава. – Ведь вы ж портной?

- Да, ваше величество. Портной Королевской Оперы.

- Вот вы им и останетесь. Суть моего поручения заключаться будет в том, что вам должно будет выкроить и сшить двадцать, нет лучше тридцать русских солдатских мундиров, для моей пьесы про жизнь русских царей. Мне пришла мысль немного поменять сюжет и кое-какие мизансцены.