От Симона Боливара до Эрнесто Че Гевары. Заметки о Латиноамериканской революции - Михаил Колесов

«Совершить социалистическую революцию без социалистов» — это, как некое пари, и в то же время некий подвиг. В его манере, — которую не следует принимать слишком всерьез буквально, — эта шутка, приписываемая Фиделю в начале шестидесятых годов, указывает на оригинальную черту кубинской революции, почему она сломала нормы марксистской теории и практики социалистических революций».

Исторический промежуток между кубинской партизанской войной и последующей партизанской войной в Латинской Америке был заполнен словом «революция». «Игрались со словом, не предвидя опасности». На Кубе «революция» означала разрушение тирании, смену правительства и возвращение к Конституции. В Латинской Америке «революция» означала разрушение буржуазного строя, изменение способа производства и установление социалистической законности. Так, по крайней мере, её понимали враги, хотя не все её участники это понимали. Метод борьбы — партизанская война, — был тем же, что и на Кубе, но её классовое содержание было трансформировано. «Латиноамериканская революция должна была начать с той точки, с которой закончила кубинская».

«Демаркационная линия между революцией и контрреволюцией решительно переместилась влево, нарушив равновесие сил».

Либеральная, но антикоммунистическая, мелкая буржуазия уже не может подталкивать колесо национально–освободительной революции, но которая может привести на своем фланге к диктатуре пролетариата. Поэтому ошибочно порицать её поведение, которое определяется классовым сознанием. Не всегда врагами являются те, которых желал бы. Если бы латиноамериканская революция могла бы выбирать своего врага, она удовлетворилась бы империализмом и его сателлитами среди господствующего класса. Но, попытавшись быть антиимпериалистической, она оказалась антикапиталистической. Потому что буржуазия считает себя атакованной в основах своей экономической власти, её образа жизни, в способах дохода, в моральных и политических ценностях. Так революция приобрела новых врагов.

«Для того чтобы класс был признан гегемоном, он должен сделать так, чтобы его собственные классовые интересы воспринимались как исторические интересы нации».

Буржуазная и пролетарская революции не представляют собою антиподов. Задачи «национального освобождения» и «социализма» не составляют некую иерархию: сначала решаются первые, затем — вторые. «Вооруженная революция в течение последнего десятилетия, находилась зажатой в диалектике: «не более» и «ещё нет». Некая буржуазно–демократическая революция в Латинской Америке уже невозможна, потому что не стоит на повестке дня, в то время как социалистическая революция, вписанная заглавными буквами в эту самую повестку дня, еще не возможна. Первая имеет возможность как режим Государства, но не как народная революция».

В результате, эпоха разрушения капитализма и перехода к социализму удобна для движений, названных Лениным «национально–демократическими», которые являются в то же время народными по своей социальной базе и буржуазными по своей политической программе. Во второй половине XX века, в «зависимых» странах включительно, которые называются «отсталыми», уже нет буржуазных революций. Но господствующие классы, которые не располагают силами, необходимыми для проведения буржуазной революции, и стать действительно независимыми от имперской метрополии, однако, имеют их в нужный момент для воспрепятствования приходу социалистической революции. Поэтому во многих местах герилья функционирует как «ширма» на том пространстве, где ещё нет материальной поддержки для её политического проекта, ни социального класса, который выступит по мере того, как его силы будут отмобилизованы и организованы.

Со времен кубинской революции следует различать понятия «революционная война» и «народная война», потому что первая не есть вторая, а есть война авангарда. Однако, как отмечал в свое время Че, партизанская война, герилья, есть народная война в том смысле, что без поддержки народа она обречена на поражение: «герилья есть боевой авангард народа»».

В этой части своей книги Дебре явно обращается к опыту «поражения» Че в Боливии, отмечая необходимые «ограничения» партизанской войны.

Во–первых, «ограничения в пространстве». Термин «партизанский фронт» означает совсем не то, что в военном деле (передовая линия боевых действий), а группу партизан, действующих в определенном, иногда изолированном, районе, т. е. там, где находится авангард. В истории освободительного движения не так уж много примеров, когда такой «фронт» мог выстоять достаточно долго против окруживших его войск. Поэтому главным оружием партизанской войны является быстрая смена территории действия. «Долговременная гарантия победы — это полицентризм…»

Во–вторых, «ограничение во времени». Контроль над территориальным пространством сохраняет контроль над развитием операций. Пока существует авангард, продолжается война. Уничтожение авангарда, физическое или политическое, ведет к ликвидации войны. Уничтожение авангарда начинается с политической его изоляции. Партизанский фронт, изолированный от своей социальной базы, без контактов обречён жить в зависимости от материальной поддержки извне, «городского тыла». «В любой войне то, что ведёт к победе, не допускает поспешности». Когда народ является реальным «субъектом» революционной войны, то время спрессовано в нём, в его мыслях и образе жизни. Тогда «легко ликвидировать авангард, но физически невозможно убить народ». Поэтому, когда нет условий для вооруженной партизанской войны, то она не может продлиться долго. Поэтому война авангарда должна быть вынуждено короткой.

Но это не значит, что не надо «открывать огня». Дебре вспоминает слова Антонио Грамши о том, что смерть капитана не поднимет в бой войско.

В то же время выражение «война авангарда» оскорбительно для революционного авангарда, который сам считает, что он есть передовой отряд народа в революционной войне, которая не рождается спонтанно, а как длительная акция партий и партизанских отрядов в горах и в городах. «Народная война есть парадигма всей революционной войны».

Но народная война продолжительна постольку, поскольку она наступательна. Ответ на вопрос о том, «как осуществлять такую войну?», зависит от ответов на вопросы: «зачем?» (каковы её цели) и «против кого?» (кто классовый противник). «Историческая матрица партизанской войны — это война народная». Но её условия непроизвольны и создаются проникновением различных противоречий, которые двигают современным миром. Дебре признает, что высказанный в его работе «Революция в революции?» прогноз, относительно расширения партизанской войны от очага к периферии, не подтвердился. Однако в военном плане дилемма вооружённой борьбы осталась прежней: либо расширяться, либо умереть.

Это — неспособность жить в настоящем, пережить настоящую ситуацию, сосредоточить свое внимание на актуальном моменте. Замена этого устремлением в будущее, которое предполагается, постоянное смещение момента и задач завели многие движения в тупик.

По мнению Дебре, «война авангарда» и «народная война» (как во Вьетнаме, например) — это два отдельных мира, каждый из которых имеет свои методы, свою атмосферу, свой особенный дух. Одну он сравнивает с математикой, другую — с алгеброй. Поэтому не всякая группа повстанцев в горах может быть названа «фокизмом» (букв. — очагизм). «Тридцать человек в горах являются «фоко» [очагом], но не содержат в себе обязательно «фокизм». Все зависит от их принципов поведения. Десяток кубинских экспедиционеров, собравшихся в декабре 1956 года вокруг Фиделя, не были «фокистами», так как не были ими и позже, потому что, садясь на катер «Гранма», они верили в народное восстание в Сантьяго–де–Куба».

«Война авангарда» отделяет все то, что присуще «народной войне». Эти два «универсума» практически похожи, но теоретически несовместимы. Мир авангарда — это мир индивидуализма, мир народа — это мир коллективизма. Первый намеривается взять власть сверху, второй — построить власть снизу.

«Фундаментальным искусством» народной войны Дебре называет «искусство сопрягать» противоположные формы и методы борьбы, укреплять их в их противоположности, так как «условия существования и развития каждого феномена присутствуют в противоположном феномене». Он ссылается на Клаузевица, который говорил, что война есть деятельность духа, на Гегеля, который «уточнял»: война есть мировой дух в действии. Наконец, как марксист, он заключает: война есть система объективных противоречий, точно отраженных в духе победителей.