Паутина любви - Филиппа Карр

Больше сказать было нечего.

Мы сидели в тупом безнадежном молчании.

Я отправилась в детскую проведать Тристана! Он спал. Няня Крэбтри бросилась ко мне и, обняв, крепко прижала к груди, повторяя:

— Какой ужас… моя мисс Дорабелла!

— Няня, этого не может быть! Это же неправда, верно?

Покачав головой, она отвернулась. Няня всегда стеснялась проявлять свои чувства открыто, но глаза у нее покраснели, и она сопела. Была у нее такая привычка, обычно это означало возмущение или недоверие. Она сказала:

— А что же будет с осиротевшим малышом? Наверное, леди Денвер заберет его?

— Об этом еще не было разговора.

— Ну, так будет, и чем раньше, тем лучше! Надо нам уезжать отсюда, никогда мне здесь не нравилось! Отчего-то здесь в дрожь вгоняет: все эти разговоры насчет семейной вражды, насчет того, что с тобой будет, если ты сделаешь то-то и то-то… За всю жизнь столько чепухи не слышала! Да, так было бы лучше всего: мы отвезем мальчика в Кэддингтон, в нашу старую добрую детскую!

Ее губы тут же задрожали, и я поняла — она вспомнила меня и Дорабеллу, когда мы были совсем маленькими.

Я подошла к колыбели и взглянула на Тристана.

— Он на вас смахивает, мисс Виолетта, — сказала няня. — Уж не знаю, почему, но мне он больше напоминает вас, чем его мать.

Крэбтри взяла его, сонного, на руки.

— Присядьте-ка, — предложила она.

Я села, и она передала ребенка мне. Меня охватило чувство нежности: Тристан выглядел таким беззащитным. Мгновенно исчезло чувство отчаяния и безнадежности: у меня осталась частица Дорабеллы!

Покинув детскую, я отправилась в комнату матери. Она сидела, уставившись невидящим взглядом в окно. Услышав, что я вошла, она повернулась. Я сказала:

— Я была в детской…

— Бедная няня! Она тоже разбита горем!

— Она считает, что нам следует забрать Тристана и отвезти его в Кэддингтон. — Мы тоже так думаем, твой отец и я. Это — естественное решение…

— Няне Крэбтри не нравится этот дом.

— Думаю, никому из нас не захочется побывать здесь снова!

— А что с Дермотом? Не забывай — Тристан и его сын!

— Дермот, похоже, сам не знает, чего хочет! — в голосе матери появились сердитые нотки. Подобно мне, ей хотелось возложить на кого-нибудь вину за случившееся. Несомненно, она считала, что если бы Дермота не угораздило уехать, то всего этого не случилось бы. Почему он не смог позаботиться о своей жене? Почему не запретил ей купаться в том же самом месте, где погибла его первая жена? Но запретить Дорабелле, это значило — подтолкнуть ее продолжать то же самое… Бедняга Дермот! Он был так же потрясен, как и мы, и мог лишь замкнуться в своем горе.

Я знала, о чем сейчас думала мать: если бы Дорабелла не познакомилась с Дермотом, если бы мы никогда не видели этого дома, сейчас она спокойно сидела бы в родном гнезде с обеими дочерьми!

Я понимала ее: она хотела побыстрей уехать из этого дома, как и няня Крэбтри. Мы должны были возложить на кого-нибудь вину, хотя бы на сам дом.

— Я хочу как можно быстрее уехать отсюда! — воскликнула мать.

— А ты не думаешь, что произошла какая-то ошибка? У меня не выходит из головы, что она жива… Я понимаю, что говорю глупости, но мы с ней… временами чувствуем себя почти одной личностью. Частенько я читала ее мысли… и я никак не могу избавиться от чувства… это почти уверенность… что она где-то… что она вернется…

— Я понимаю, понимаю, — нежно сказала мать. — Мне самой в это не верится, однако мы должны смотреть правде в лицо, и лучшее, что мы можем сделать — побыстрее уехать отсюда!

У меня не хватало слов, чтобы объяснить матери, даго, несмотря на доказательства гибели Дорабеллы, у меня оставалось чувство, что она жива, что я еще увижу ее. Я не могла и не хотела смириться с фактом ее смерти!

Мать сказала, что поговорит с Матильдой, заявит, что мы уезжаем и забираем с собой Тристана. Позже меня изумили ее слова о том, что Матильду потрясло это предложение.

— Она взглянула на меня чуть ли не с отвращением, — сообщила мне мать, — и сказала: «Не знаю, согласится ли с этим мистер Трегарленд! Этот ребенок — его внук! Это крупное поместье, наследник которого — Дермот, а впоследствии — Тристан, и в семье существует традиция: наследник должен воспитываться здесь!» Я сказала, что мы не собираемся лишать ребенка семьи, просто сейчас более удобно воспитывать его в Кэддингтоне. В конце концов, мы тоже его дедушка и бабушка, а нам легче жить в своем доме. Я поняла, что Матильде очень не нравится эта идея. Она сказала, что изложит ее мистеру Трегарленду. Я спросила, имеет ли она в виду Дермота? «Дермота и его отца, разумеется», — таков был ее ответ, Я заметила, что, по моему мнению, Дермот не слишком разбирается в уходе за младенцами, а его отца, должно быть, этот вопрос не слишком интересует. К тому же я уверена, сама она так занята домашним хозяйством, что не сможет должным образом позаботиться о младенце. «У нас есть няня Крэбтри, — сказала она, — и она, конечно, останется». Я была поражена! Я-то думала, что они будут рады, если мы заберем Тристана с собой.

— И что же теперь будет?

— Не знаю, Матильда говорила так, будто против этого может возражать старик. Чего-то я, видимо, не понимаю? Ладно, думаю, все будет в порядке.

Однако случилось по-иному: мистер Трегарленд был тверд.

— Я понимаю ваши чувства и уверен в том, что мальчик получил бы у вас прекрасное воспитание, но он рожден Трегарлендом, он — мой внук! В свое время он станет владельцем поместья! Нет, нет, я очень благодарен вам за предложение, но я не могу позволить мальчику оставить родной дом!

Мы с матерью были ошеломлены, а отец сказал:

— Придется смириться с тем, чтобы ребенок остался здесь. Бедняга Дермот поддержит своего отца. Он сейчас слишком потрясен: он потерял жену, и полагаю естественным, что он не захочет терять и сына!

Вопрос долго обсуждался, и, наконец, мать смирилась с тем, что ей не позволят забрать с собой Тристана.

Я же была в нерешительности: поначалу мне хотелось как можно быстрее покинуть это место, но теперь я поняла, что не хочу уезжать. Меня не оставляло ощущение, что Дорабелла жива. Я была уверена в том, что еще увижусь с ней, что произошла какая-то ошибка. Я искала самых невероятных объяснений: скажем, ее унесло в море; она потеряла память; ее подобрало какое-то судно. Она где-то находится! Ее тело не было найдено, и до тех пор, пока этого не произойдет, я буду уверена в том, что она жива. Конечно, это было глупо, но мне следовало за что-то уцепиться. Мы были с ней так близки; мы были, по ее словам, одной личностью, между нами существовали узы, по ее словам, «невидимая паутинка». Я продолжала чувствовать наличие этих уз.