Огарок во тьме. Моя жизнь в науке - Докинз Ричард

Кристофер

Мне нужно что-то сказать о Кристофере Хитченсе, этом герое разума. Я не слишком хорошо его знал. Я не входил в круг его близких друзей с юности, но познакомился с ним, когда вышла книга “Бог не любовь”, и, так как ее часто ставили в один ряд с “Бог как иллюзия”, мы вместе появлялись на разнообразных публичных площадках. Впервые я встретился с ним на дебатах в Лондоне в 2007 году, в Вестминстерском центральном зале, что вмещает более двух тысяч человек, – там же, где проходила уже упомянутая наша встреча со Стивеном Пинкером. На одной стороне были мы с Кристофером и Э. К. Грейлинг, один из моих любимых философов, – мы отстаивали тезис “Без религии все было бы лучше”. Именно участие этих двоих коллег, которыми я восхищался, заставило меня ослабить свою обычную настороженность в отношении формальных дебатов. На другой стороне были антрополог Найджел Спайви, философ Роджер Скрутон и рабби Джулия Нойбергер, которую я уже упоминал. Главное, что запомнилось мне с тех дебатов, – бесподобное “Как вы смеете? Как вы СМЕЕТЕ?” Кристофера. Но это оказалось ложным воспоминанием; впрочем, я должен описать его, потому что синдром ложных воспоминаний должен получить более широкую известность, а также потому, что я однажды рассказывал об этом ложном воспоминании, выступая в Мельбурне с посмертной хвалой Кристоферу.

Я был уверен, что помню реплику Кристофера “Как вы СМЕЕТЕ?” во время выступления рабби Нойбергер. Но было не так. Видеозапись ясно показывает, что эта реплика стала ответом на вопрос из аудитории: слушатель заявлял (стараясь быть хорошим), что он религиозен, хоть и не верит в Бога. Кристофер что-то сказал и во время выступления рабби Нойбергер, но явно что-то другое (на видео слышно нечетко – его микрофон был выключен, – но точно не “Как вы смеете?”). Синдром ложных воспоминаний – это реальная проблема, занимательная и пугающая. Надеюсь, что его примеры показывают студентам юридических факультетов и всем, кому приходится работать с показаниями свидетелей, – но боюсь, что это не так. Показания очевидцев совсем не так надежны, как кажется многим – даже присяжным. Свидетели в суде не только лгут. Они могут и искренне заблуждаться. Впервые я убедился в этом, когда имел удовольствие встретиться с Элизабет Лофтус, харизматичным и храбрым американским психологом: она часто дает показания в защиту людей, которых несправедливо обвинили, например, в растлении малолетних. Иногда она сталкивалась с тем, что проблема усугублялась действиями недобросовестных специалистов, которые намеренно внедряли ложные воспоминания свидетелям, – Элизабет убедила меня, что это пугающе просто, особенно с детьми. Ложное воспоминание о реплике Кристофера мне никто внедрить не старался. Это проделал мой собственный мозг, бессознательно объединивший два подлинных воспоминания[105].

Мне стоит за это извиниться, но, по крайней мере, я в неплохой компании. В 1982 году нобелевский лауреат, молекулярный биолог Франсуа Жакоб написал прекрасную книгу под названием “Возможное и действительное” (The Possible and the Actual). Я читал английский перевод вскоре после его выхода и дошел до абзаца, который показался странно знакомым. Я поискал и нашел причину. Жакоб, должно быть, читал “Эгоистичный ген” – возможно, в переводе на французский; возможно, у него была фотографическая память, или, может быть, он выписал себе абзац, а позже нашел записи и ложно вспомнил, как написал его сам. Я привожу два абзаца на следующей странице.

Я ни на секунду не допускаю подозрений в грубом плагиате. Зачем бы заслуженный нобелевский лауреат стал этим заниматься? Полагаю, что здесь произошел самый настоящий сбой в памяти – или, может быть, сошлись слишком хорошая память на сам текст и сбой в памяти о его происхождении.

Возвращаясь к лондонским дебатам – их организовывала компания “Ум в квадрате” (Intelligence Squared): до и после дебатов она проводила голосование, чтобы проверить, изменились ли мнения публики после выступлений. Результаты голосования на наших дебатах по теме “Нам лучше без религии” приведены в таблице ниже. Не знаю, как расценивать то, что общее количество голосов в конце дебатов на 112 больше, чем в начале, – а скорее всего, еще больше, так как ответы “Не знаю” в конце не считали. Как бы то ни было, радостно видеть, что наша сторона выиграла в дебатах – возросли и абсолютные цифры, и доля по отношению к другой стороне.

“Эгоистичный ген”

Ричард Докинз

Первое издание: “ОЮП”, 1976, стр. 49

Другая ветвь, называемая теперь животными, “открыла” для себя возможность эксплуатировать растения, поедая либо непосредственно плоды их биохимической деятельности, либо других животных. В процессе эволюции обе главные ветви машин выживания создавали все более и более замысловатые способы повышения своей эффективности в соответствии со своими различными образами жизни, непрерывно расширяя круг доступных ниш и местообитаний. Главные ветви делились на ветки и веточки, каждая из которых достигала совершенства в приспособлении к тому или иному специализированному образу жизни: в море, на земле, в воздухе, под землей, на деревьях, в телах других организмов. В результате такого ветвления возникало огромное разнообразие животных и растений, так поражающее нас сегодня[106].

“Возможное и действительное”

Франсуа Жакоб

Первое издание: “Пантеон букс”, 1982, стр. 20

Другая ветвь, именуемая животными, развила способность использовать биохимические возможности растений: либо напрямую, поедая их, либо косвенно, поедая других животных. Обе ветви находили все новые способы жить во все более разнообразных условиях окружающей среды. Появлялись новые ветви и веточки, каждая из которых обретала способность жить в определенной среде: в море, на земле, в воздухе, на полюсах, в горячих источниках, в других организмах. Такое ступенчатое ветвление за миллиарды лет породило то невероятное разнообразие и те приспособления, которые потрясают нас в живом мире сегодня.

За ужином после дебатов я сидел напротив Роджера Скрутона, с которым раньше не встречался, и был покорен его спокойным обаянием. К нам среди прочих присоединился Мартин Эмис, и я наслаждался, наблюдая шутливую перепалку между Мартином и Кристофером о том, кто больший поклонник Лаллы (которая сидела между ними) в сериале “Доктор Кто”.

Кажется, я был последним, кто брал у Кристофера Хитченса официальное интервью. В 2011 году меня пригласили редактировать двойной рождественский выпуск журнала New Statesman, и я включил туда в том числе и сокращенную расшифровку собственного длинного интервью с Кристофером. Оно состоялось 7 октября 2011 года в Хьюстоне, Техас, где Кристофер проходил лечение от рака по новой методике. Им с женой на время отдали огромный красивый дом, хозяева которого уехали за границу. Туда меня пригласили на ужин, вместе с Мэтью Чепменом – обаятельным писателем и режиссером (а также правнуком Дарвина). Кристофер был чудесным хозяином – остроумным, очаровательным, заботливым, – хотя и не мог есть из-за болезни.

Перед ужином мы с Кристофером сели за стол в саду и побеседовали для журнала New Statesman. Я так боялся пропустить что-то из его слов, что задействовал целых три диктофона. Все они сработали, и мое изложение интервью можно найти в интернете. Приведу здесь лишь короткий диалог, который много значил для меня – и до сих пор приносит утешение, когда у меня опускаются руки:

РД: Одна из моих главных претензий к религии – в том, как на детей вешают ярлыки: “ребенок-католик”, “ребенок-мусульманин”. Я довольно много занудствую по этому поводу.

КХ: Никогда не бойтесь предъявлять это обвинение, и не бойтесь своей напористости.

РД: Я это запомню.

КХ: Если бы я был напорист – это бы не имело особого значения: я наемный писака, я лью воду на собственную мельницу. А вы многого добились в своей научной области. Вы просветили множество людей – этого никто не отрицает, даже ваши злейшие враги. Вы видите, как вашу научную область пытаются дискредитировать и вытеснить. Напористость – это меньшее, чем вы можете ответить… Вашим коллегам должно быть стыдно, что они не встают строем со словами: “Мы будем защищать своих коллег от этих отвратительных нападок на истину”.