Два сфинкса - Вера Крыжановская

Трудно было определить его лета. Бронзовое лицо его было величаво спокойно. Когда проводник стал что–то говорить ему, он пытливо взглянул на Ричарда и его спутника, которые все еще сидели в лодке. Барон был бледен, как смерть. Его волнение было так сильно, что минутами у него темнело в глазах и захватывало дыхание. Бэр тоже был очень взволнован, но любопытство ученого заставляло его почти забывать все опасности этого странного приключения.

В эту минуту профессор напряженно прислушивался к разговору двух незнакомцев. Несомненно они говорили по–древнеегипетски, а профессор считал себя знатоком этого языка, и ни на минуту не сомневался, что мог бы сказать приветственную речь самому Рамсесу II. Теперь же, к глубокому своему унижению, он должен был сознаться, что он почти ничего не понимает. Из всего разговора он уловил только имена Аменхотеп и Рамери и понял, что именно имя мага и дало им доступ сюда.

– Послушайте, Леербах! – сказал профессор, наклоняясь к своему спутнику. – Я думаю – да простит мне Господь! – что вас здесь ждут, т. е. не вас, а Рамери. Очевидно, у них здесь нет ни часов, ни календаря, и они забыли, что со времени гонения на христиан прошло достаточно много времени.

Ричард не успел ему ответить, как человек, сидевший за столом, встал и сделал им знак приблизиться. Наши исследователи нерешительно поднялись по лестнице и вошли в комнату; в это время их проводник спустился в лодку, и дверь закрылась. Незнакомец окинул их внимательным, недружелюбным взглядом. Затем, отворив скрытую в стене дверь, он сделал им знак следовать за собой.

Все трое очутились в длинной и слабо освещенной галерее. По обеим сторонам ее тянулись ниши, в глубине которых смутно виднелись высокие, темные статуи.

Ричарду вспомнилось, что он читал в одной книге об оккультизме описание испытаний, какие древние гиерофанты заставляли выдерживать жаждущих посвящения. Но возможно ли, чтобы это потайное место могло сохраниться до наших дней?

Суеверный страх прокрался в сердце глубоко взволнованного Ричарда, который старался рассмотреть все окружающее его, но волнение ежеминутно заставляло его терять нить мысли. В таком–то нравственном состоянии он почти не замечал, как переступил порог бронзовой двери и очутился в сводчатой комнате, вдвое больше той, в которой они застали их теперешнего проводника. Яркий, но мягкий свет наполнял эту комнату, и нельзя было определить его источник.

Обстановка была почти такая же, как и в первой комнате. Как и там, посредине комнаты стоял каменный стол, за которым сидел мужчина в белой одежде.

– Аменхотеп! – сказал проводник.

Затем, указывая на обоих посетителей, он прибавил несколько слов, из которых Бэр догадался, что он говорил о Рамери и их неожиданном прибытии.

Ричард окаменел от удивления. Даже он понял что назвали Аменхотепа, имя которого до сих пор служило им пропуском и защитой. И сколько он на него ни смотрел, его ум отказывался признать в нем египетского мудреца, который, по словам рукописи и Альмерис, был его другом и покровителем со времен Амасиса и черты лица которого казались ему как–то странно знакомыми.

Человек, названный Аменхотепом, быстро встал и с загадочной улыбкой на устах удивленно взглянул на стоявших перед ним Ричарда и Бэра. На вид это был мужчина лет сорока с небольшим, с правильными чертами лица и острым, пронизывающим взглядом.

– Рамери! Это и ты, и не ты. Что это за чудак сопровождает тебя в таком же смешном, как ты, костюме? – спросил после минутного молчания египтянин, протягивая обе руки молодому человеку.

От волнения Ричард не мог говорить, да и понял он лишь дружеский жест, а не слова Аменхотепа. Но Бэр понял кое–что, и, выступив вперед, начал объяснять на ужасном языке, который считал за чистейший египетский, историю их прибытия сюда.

Аменхотеп, не сводивший глаз с Ричарда, рассеянно слушал галиматью Бэра. Вдруг он вздрогнул и, схватив руку Ричарда, вскричал на этот раз на латинском языке:

– Рамери! Ты успел перевоплотиться и явился ко мне, согласно нашему условию! Как я забыл время, работая здесь!

– Слава Богу! Наконец–то я слышу человеческий язык! Теперь нам можно будет объясниться, – перебил Бэр, радостно потирая руки. – Позвольте мне прибавить, уважаемый Аменхотеп, что прошло около двух тысяч лет с тех пор, как вы адресовали покойному Рамери любезное приглашение навестить вас здесь.

– Да, – прибавил Ричард. – По странной случайности в наши руки попал план, спрятанный в цоколе сфинкса. Мы явились сюда – я и мой друг – исследовать развалины и находим здесь живых людей, для которых, по–видимому, и времени не существует. Я забыл мое прошлое и знаю из него только беспорядочные отрывки. Но скажи мне, возможно ли, чтобы ты был Аменхотеп? Если да, то каким же чудом ты все еще живешь, молодой и полный сил? Каким образом века шли, а ты и не заметил их? Почему время не уничтожает или, по крайней мере, не старит тебя?

Загадочная улыбка скользнула по губам Аменхотепа.

– Кто считает время – тот считает остающиеся часы своей жизни! Это лентяй, который вечно ждет от будущего чего–то лучшего, чем то, что у него уже есть, а потому не ценит настоящего и вечно недоволен прошлым. Непостоянство человеческой мысли, несбыточные надежды, неудовлетворенные желания и создаваемые самим человеком напрасные мучения – вот те вампиры, которые гложут и пожирают его телесную оболочку. Тот же, кто устранит из своей жизни эти стимулы разрушения и взамен будет черпать из пространства вещества, способные поддерживать и возобновлять материю, из которой образовано его тело, может надолго сохранить плотский покров своей души. У нас еще хватит времени поговорить об этих важных материях! А теперь, добро пожаловать в мое убежище! Моя дружба, Рамери, принадлежит тебе, какое бы имя ни носила человеческая форма, в которую ты облечен. Я люблю твое «я», которое вечно! Оно глядит на меня твоими глазами и я всюду узнаю его. Что же касается друга, которого ты привел с собой, то надеюсь, он сделается и моим.

Аменхотеп обнял Ричарда, пожал руку Бэру и предложил им сесть. Незнакомец, приведший неожиданных посетителей, скромно удалился.

Аменхотеп стал расспрашивать, каким образом в их руки попала тайна входа в пирамиду, но его гости, видимо, были рассеяны и озабочены.

И действительно, Ричард был как бы подавлен всем случившимся и голова его отказывалась работать, а Бэр умирал от голода. К нему, благодаря его жизнерадостной и беззаботной натуре, вернулся весь его апломб, и он даже на свое необыкновенное приключение смотрел с хорошей стороны; со спокойствием вернулся и аппетит.