Круговой перекресток - Елена Гайворонская

В субботу я пригласила Сережку на чай. Предлогом был привезенный папой из Харькова огромный киевский торт, но все прекрасно понимали настоящую цель визита. Сережка облачился в подобранную и тщательно выглаженную мной рубашку, вместе мы выбрали букет для мамы, а проныра Вадик помог с коньяком для папы.

– Волнуюсь, как перед вступительными экзаменами, – бормотал Сергей, отирая взмокший лоб.

– Перестань. Они обычные люди. Простые, без заморочек.

– А если я им не понравлюсь?

– Понравишься.

– А если нет?

– Достаточно того, что ты нравишься мне, – решительно объявила я. – Расслабься, трусишка. Завтра я к тебе перееду.

– Санька! – воскликнул Сергей, подхватил меня на руки и закружил по комнате.

Мы сидели за столом, пили чай. Мама держалась настороженно. Папа заметно нервничал. Сергей рассказал о семье, работе в НИИ, совместном проекте с канадцами, зарплате и премиях, предстоящей защите кандидатской, после которой надеялся на повышение.

– А какие, позвольте узнать, у вас планы относительно Сани?

Я завела глаза к потолку. Началось. Напрасно я толкала маму ногой под столом: мама, упрямо сдвинув брови, демонстративно не замечала моих посылов. Какого черта она не допрашивала Артема? Потому что он был мальчиком из знакомой, к тому же обеспеченной семьи? Я ерзала по стулу, словно сидела на острой кнопке.

– Самые серьезные, – сказал Сергей и положил руку поверх моего запястья. – Я люблю Сашу и сделал ей предложение.

– Гмм, – прокашлялся папа, переглянулся с мамой.

– А вам не кажется, что это чересчур поспешное решение? – неестественно тонким голосом произнесла мама.

– Мы поживем некоторое время вместе, – объявила я. – Если все сложится, поженимся.

– А жить здесь планируете? – уточнила мама. – Сергей, вы, кажется, в общежитии?

– Мы хотим жить отдельно, – ответила я. – Пока поснимаем.

– Я стою в очереди на квартиру, – пояснил Сергей. – У нас строят дома для сотрудников. Конечно, это не Москва, но ближнее Подмосковье. Место чудесное – на берегу озера, а сразу за ним лес. Один дом уже заселили, скоро построят второй. Я в начале списка.

– Неплохо, – одобряюще кивнул папа. – Ну, снимем пробу с коньяка…

С прогулки вернулся дед с кипой свежих газет под мышкой, прищурившись, спросил:

– В шахматы играешь?

– Немного.

– Партию?

– Можно, – охотно согласился Сергей.

Они ушли в комнату, оттуда доносились приглушенные голоса.

– Не верю я этим новоявленным демократам, – говорил дед. – Жулики они. Вот увидишь: последнее разграбят.

– Все равно надо что-то делать, – отвечал Сергей. – Нельзя постоянно отгораживаться от мира, жить в эпохе дефицита…

Через сорок минут стороны согласились на ничью.

– Хорошо играет, – удовлетворенно отметил дед. – Молодец. Наконец настоящего мужика привела, а не пацана сопливого…

– Главный тест ты прошел, – смеясь, шепнула я Сергею.

– Немного поддался, – признался он. – Я же кандидат в мастера.

За последние дни бабушка сильно осунулась, похудела, некогда округлые румяные щеки побелели и ввалились. Но уверяла, что чувствует себя гораздо лучше.

– Знаешь, – сказала я, – мы с Артемом расстались. Я полюбила другого.

И приготовилась к охам и стенаниям, но бабушка только кивнула и спокойно проговорила:

– Мама рассказывала. Что ж, тебе виднее. Выглядишь счастливой.

– Я счастлива, – призналась я. – Мне хорошо, как никогда… Сережка такой замечательный… Тебе он понравится.

– В добрый час, – сказала бабушка и зачем-то перекрестила мне лоб.

Я вернулась домой, собрала часть вещей в сумку. Мне предстояла последняя ночь на своей старой кровати. Последняя ночь перед началом новой, счастливой жизни.

Телефонный звонок разбудил в шесть утра. С трудом продрав глаза, приготовилась разразиться бранью в адрес «ранней пташки», взяла трубку.

– Вас беспокоят из пятьдесят первой больницы, – отчеканил бесчувственный, как автомат, женский голос. – Соколова Евдокия Степановна кем вам доводится?

– Бабушкой, – пробормотала я, ощутив неприятный холодок.

– Час назад она скончалась от остановки сердца.

Memento mori

Я сидела на опустевшей кухне. Тупо смотрела на уголок между плитой и мойкой, где обычно хлопотала бабушка, и никак не могла поверить, что больше она никогда не зайдет в эту дверь, не загремит кастрюлями, не заворчит привычно. Ее синий в белый горошек фартук еще висел на крючке, пара стоптанных туфель притаилась в прихожей, а из платяного шкафа не выветрился горьковатый запах простеньких духов. Все по-прежнему. Так же чирикают за окном воробьи, мерно капает подтекающий кран, где-то работает радио. Ничто не изменилось в мире, только Евдокии Соколовой в нем больше не было. Я обижалась на нее, мы ссорились, я даже кричала, я бывала не права… Я не помню, когда последний раз говорила ей, что люблю, и говорила ли это вообще когда-нибудь. Не знаю почему. Почему подчас обидные слова проще выплеснуть наружу, выплюнуть, как жвачку, а добрые прячутся глубоко внутри и прорываются лишь в самые трудные минуты, порой когда слишком поздно? Почему не наоборот? Я уронила голову на руки от сознания невозможности ничего изменить. Но тотчас сказала себе, что должна взять себя в руки и быть сильной ради мамы и Георгия.

Через две недели после похорон объявилась тетя Соня. Мы сообщали ей о бабушкиной смерти, она долго охала в трубку, но на похороны не приехала. Зато теперь загорелась желанием помянуть усопшую подругу. Я вдруг вспомнила все бесчисленные приглашения и спросила:

– Тетя Соня, у мамы сейчас очень тяжелый период. Можно она у вас немного погостит? Ей необходимо отвлечься. Вы говорили, у вас большой дом, рядом река…

На том конце провода возникла напряженная тишина. А потом трубка разразилась плачущими интонациями:

– Ой, Сашенька, девочка, ну какой там большой! Сын-то мой девку привел, вместе живут, да я, да муж, да мама старая болеет, да брат с семьей прикатил, дети малые орут с утра до ночи, аж голова трещит… Ты же знаешь, я Танечке всегда рада, но какой ей будет отдых, измучается только…

Все во мне закипело от возмущения.

– Тетя Соня, – я старалась говорить как можно спокойнее, и, как ни странно, у меня это получалось, – у нас вообще-то тоже всегда тесно было, но мы ведь вас принимали, и даже не одну. Хотя нам это было крайне неудобно. И за все годы мы ни разу не напрягли вас ответным визитом. Сейчас, насколько я понимаю, вы снова хотите приехать…

– Я только Дусеньку помянуть… – запричитала трубка.

– Вы в Бога верите? – перебила я телефонные стенания.

– А что? – насторожилась тетя Соня.