Мать порядка. Как боролись против государства древние греки, первые христиане и средневековые мыслители - Петр Владимирович Рябов

самом деле, либерализм, как вы, конечно, знаете, столь же многолик, как и анархизм. И дело не только в том, что потом появятся либертарианцы, правые анархисты или такие крайние либералы, анархо-капиталисты, нечто, по-моему странное и немного нелепое, – борцы за частную собственность против государства. Но будут ещё ведь и левые либералы, и будут либеральные социалисты. Я уже упоминал Герцена, которого иногда называют «либеральным социалистом», – он будет социалистом либертарным, будет либеральным. То есть Герцен не анархист, но очень близок к анархизму, либерализму, социализму, в этом поле находится. Будут некоторые мыслители в XX веке, которых я ещё не упомянул. Скажем, итальянский теоретик и практик середины XX века Карло Россели, прямо так и называвший свои идеи – «либеральным социализмом».

Ну и, наконец, стоит назвать в этом контексте (контексте нечёткого и изменчиво-условного порубежья социализма, либерализма и анархизма) ещё одно великое имя. На следующих лекциях я буду говорить о полемике анархистов с либералами, об их отмежевании, об их оппонировании, о том, как анархисты ругали либералов. О том, как, случалось, либералы истребляли анархистов (как было в Парижской Коммуне или в Баварской Советской Республике). Но сегодня, как видите, я говорю не о том, как их ругали, а о том, в чём они сходились. Поэтому стоит назвать ещё одно имя, всем вам, наверное, хорошо известное, – имя одного из основателей левого либерализма (и классика первого позитивизма), Джона Стюарта Милля. Это середина XIX века. Когда говорят о левых либералах, социальном либерализме, то это Милль. Английский логик, философ, общественный деятель, борец за социальную справедливость и личную эмансипацию. Мне кажется, анархисты могут многому у него поучиться. Чем он важен? Это не такой либерал, который говорит: «важно, чтобы был рынок, а остальные пусть сдохнут с голоду», нет. И это не такой либерал, который славит Пиночета и Чубайса. Он говорит, что важна социальная справедливость, важно право трудящихся на обеспечение достойных условий жизни. Но при этом он выдвигает ещё две совершенно анархистские идеи. Во-первых, Милль между прочим (при том, что он позитивист, один из первых, – и современник Герцена) почувствовал опасность массового общества, опасность поглощения массой личности. И он напишет знаменитую книгу «О свободе», которая очень на многих повлияет, предскажет опасность толпы задолго до Ортеги-и-Гассета, задолго до всех теоретиков массового общества, одновременно с Герценом и с его книгами против мещанства. Кьеркегорвско-ницшеанская тема массы, агрессивной толпы, которая подавляет личность, я бы сказал, очень экзистенциальная тема – у позитивиста (!) Милля очень глубоко и ярко, по-пророчески раскрыта. Во-вторых, попытка сделать либерализм более социальным, более человечным и справедливым характерна для Милля (при всём его реформизме и нелюбви к революциям). А в-третьих, Милль – один из классиков феминизма. Он напишет знаменитую книжку «О рабстве женщин», где выскажет идею, что нельзя говорить о равенстве и свободе, пока половина человечества в рабстве. Он сыграет огромную роль в развитии феминизма. Вот вам либерал, но такой странный либерал: левый либерал, персоналист, противник омассовления, трепетно ощущавший опасность для человека быть поглощённым массовым обществом и буржуазным болотом, тем, что Герцен назовёт «мещанством». И в то же время – один из самых радикальных и пламенных феминистов. В середине XIX века его книжка сыграет большую роль в становлении феминистской мысли и движения.

Повторюсь: в дальнейшем я буду говорить о противоположности анархизма либерализму. Но всё не просто. Я очень люблю фразу, которую в детстве мне сказал мой мудрый друг: «„Измы“ существуют только для „истов“». Очень важно не мыслить зашорено, партийно, шаблонно. Вот есть «наши», есть «не наши». Есть правильные авторы, есть неправильные. Нет, у разных авторов можно найти разное, и все эти разделения условны!

Часто говорят, что анархисты борются против либералов, против государственников. Они против, конечно, но во многом и смыкаются, во многом сходятся. Всё-таки корень Liberty у либералов и анархистов (либертарных социалистов) – общий. И, вы видите, я значительную часть лекции посвятил этой интересной теме: тому, как либерализм подходит к анархизму, как влияет на него, как перерастает в него и его подготавливает и питает. Другое дело, что потом анархизм скажет либерализму, что: «вы непоследовательны, ребята: 1) если вы считаете государство злом, давайте мы от него избавимся, а не будем терпеть; и 2) не может быть полной свободы без равенства; свобода несовместима с частной собственностью и эксплуатацией». Но вот такие фигуры как Вильгельм Гумбольдт или Герберт Спенсер с их «схлопыванием» государства, Томас Пейн с его противопоставлением государства обществу, и последовательным обоснованием права на восстание и революцию, славянофилы с их культом свободной христианской общины и противопоставлением Земли и Власти и идеей свободы для церкви – они все сыграли огромную роль в создании общей атмосферы, в которой анархизм стал возможен, и анархизм многое черпал из этого. И повторю, есть переходные фигуры, не только стенка на стенку, но и взаимовлияние и заимствования идей и аргументов.

Давайте подведём некоторые итоги. Что мы видим? Великая французская революция очень странная, с точки зрения её влияния на формирование анархизма. В ней есть массовое анархистское творчество, но нет анархистских теоретиков, нет анархистских течений. Есть Сильвен Марешаль, который не делает погоды. Есть столкновение либерализма с демократизмом, с якобинизмом, с государственничеством. Есть саморазоблачение либерализма (в лице жирондистов) как буржуазности, непоследовательности и империализма; есть саморазоблачение демократизма и патриотизма якобинцев и государственного социализма Бабёфа как деспотизма и тотального насилия. Есть колоссальный порыв к свободе, равенству, братству, но есть и колоссальное разочарование в его итогах. Есть идея освобождения женщин, колоний, есть недовольство социальным неравенством, есть крушение и дискредитация Старого Порядка, весь мир, пришедший в движение, и есть разочарование разными аспектами и последствиями Великой французской революции и сформированным ею Новым Порядком (Новым Временем) как ложью и фальшью. Начинаются гениально предсказанные зацвести лет до того Гоббсом метания общества между всеобщим хаосом и конкуренцией рынка с войной всех против всех и – растущим бюрократическим патерналистским Левиафаном, всё более тяготеющим к тоталитарности. Нарастающая индустриализация, специализация и технический прогресс вели не к сен-симонистскому раю, а всё больше (как предчувствовали романтики) разрушали природу, культуру и расщепляли человеческую личность. Многопартийность и парламентаризм стали ещё одной формой манипуляции и порабощения личности.

И из всего этого коктейля настроений, надежд и разочарований рождается множество противоборствующих течений, определяющих идейное поле Нового времени. Либерализм уже стоит на ногах двести лет и достигает зрелости и старости. Якобинство, руссоизм, демократический национализм также твёрдо стоят на ногах и соблазняют многих эффективностью «воспитательной диктатуры» и «спасения через насилие и принуждение». Государственный социализм,