Екатерина Великая. Первая любовь Императрицы - Наталья Павлищева

Они боятся, все они боятся… Даже те, кто не пугался врага в сражениях, кто был ранен, как вон Орлов, но не покинул поле боя, кто и Елизавете Петровне мог говорить в лицо не всегда приятное, даже эти боятся! Боятся, потому что знают, что русский император ненавидит русских, а еще потому, что не знают, что придет ему в голову в следующую минуту. Не боятся только гвардейцы вроде Орловых, но есть ли у них достаточная сила?

Екатерина смотрела на сидевших и понимала, что, стоит только начать, большинство из них против не будет, даже близкий к Петру Панин. Такие, как Панин, может, ее и не поддержат, но противиться не станут, потому что за несколько месяцев уже просто устали ожидать опалы, каприза императора, который любого может низвергнуть в Шлиссельбургскую крепость, отправить в ссылку, посадить под арест или разжаловать.

Петр для Екатерины уже много лет был превосходным учебным пособием, как не надо поступать. Сейчас она поняла: у хорошего правителя люди должны быть спокойны, они должны жить, не боясь внезапной, беспричинной опалы, не боясь самого правителя, должны жить с уверенностью, что могут быть наказаны только за дело или за предательство, но никогда по личному капризу.

Но чем такое понимание могло помочь сейчас самой Екатерине? Она покосилась на стоявшего в стороне Алехана Орлова, потом снова незаметно обвела взглядом зал. Да, русские не будут против, но и вперед не пойдут, одна надежда вот на этих бесшабашных гвардейцев. Гвардейские полки уже однажды принесли на трон русскую императрицу Елизавету Петровну, но сама Екатерина немка, в которой нет и капли русской крови. Хватит ли ее авторитета, как поклонницы всего русского, чтобы одолеть силу крови Петра, ведь он внук Петра Великого? Чуть вздохнула и отвлеклась от своих размышлений о силе, потому что пришло время произносить тост.

Зал затих, как обычно бывало. Первый тост поднимала государыня, потом следовали еще несколько торжественных, а потом все уже немного смешивалось, потому что в дальнем конце стола было плохо слышно, что происходит во главе, и там пили с некоторым опозданием, вставали тоже. Но каждому тосту соответствовал, как и при Елизавете Петровне, залп орудий на Дворцовой площади и нестройные крики прохожих «Ура!» за окнами дворца.

Все, кроме императрицы, встали. Она посмотрела на мужа чуть недоуменно, тост предполагался за их семью, можно и не вставать, изящным движением подняла бокал и спокойным, но достаточно громким голосом провозгласила:

— За здоровье императорской фамилии!

В ответ раздалось дружное «Виват!», за окном бухнули пушки, раздались нестройные крики прохожих и солдат.

От Екатерины не укрылось, что Петр обернулся к Гудовичу и что-то резко приказал, кивая в ее сторону, но главное, что сидевшие ближе к императору послы поспешно изобразили крайнюю заинтересованность в салатах и жарком… Ясно, снова какая-то гадость.

Петр действительно приказал Гудовичу спросить у императрицы, почему она не встала во время тоста, в то время как другие члены фамилии стояли. Вопроса не понял никто из слышавших, в том числе и Гудович, но не выполнить приказание адъютант не мог. Да, сидел сам император, который мог не вставать при тостах, но ведь и императрица — член императорской фамилии.

Екатерина чуть приподняла бровь:

— Передайте Его Величеству, что поскольку императорская фамилия только и состоит из самого государя, меня и нашего сына, то я не полагала, что мне должно вставать при сем тосте.

Остальные присутствующие уже встали, ожидая следующий тост, все затихло, даже музыка по знаку капельмейстера стихла. В напряженной тишине были слышны только шаги Гудовича, потом резкий голос Петра:

— Ну? Чего она не встала, снова ноги болят?

Гудович передал ответ императрицы. Петр взорвался:

— Ну, так ступай и скажи, что она дура! А к императорской фамилии относятся и наши дяди, голштинские принцы, которые встали!

Гудович чуть замялся, Петр повысил голос:

— Ступай и скажи!

Изобразить заинтересованность в содержимом тарелок не получалось, потому что стояли, гостям срочно пришлось разглядывать свои кубки.

Гудович шел словно на Голгофу, Петр понял, что он как-нибудь смягчит оскорбление. А потому поднялся и вдруг заорал на весь зал, срывая свой визгливый голос:

— Дура! Ты дура!..

Снова наступила звенящая тишина, кажется, даже пушки за окном перестали бить, только потрескивали свечи в больших роскошных канделябрах. Граф Строганов за спиной Екатерины прошептал:

— Ваше величество, если вы сдержитесь, то будете самой разумной в этом зале.

Она прекрасно понимала, что граф прав, но просто проглотить обиду, молча уткнувшись в свою тарелку, не могла тоже. И императрица нашла единственно верный выход, она обернулась к Строганову и чистым, нежным голосом спокойно попросила:

— Сергей Александрович, расскажи-ка что-то забавное, Его Величество скучать изволит… Ты много анекдотов знаешь…

Граф чуть поклонился и попросил Петра:

— Ваше Величество, позвольте поведать одну ныне известную в Париже историю…

Не дожидаясь новой выходки императора, с внутренним содроганием, которое, однако, не проявилось внешне, Строганов рассказал забавную историю о герцоге Макюрепуа, заснувшем от монотонного голоса версальского епископа на каком-то приеме. Когда герцога предложили разбудить, епископ посмеялся, мол, пусть спит, лучше помолчит он сам. В ответ Макюрепуа сладко почмокал губами и объявил:

— Если вы замолчите, то я спать уже не смогу…

Государыня улыбнулась:

— Очаровательно. Благодарю вас, граф.

Посмеяться решились немногие, но императрица по сравнению со своим ненормальным мужем оказалась на такой недосягаемой высоте, что Петр едва сдержался, чтобы не запустить в нее чем-нибудь через весь стол. Он вскочил:

— За здравие Его Величества короля Пруссии!

Все вскочили, дружно грянув «Виват!». Екатерина поднялась медленно и спокойно, так же спокойно подняла свой бокал и пригубила его.

Принц Георг Голштинский переводил взгляд с мужа на жену, которую было плоховато видно, но присутствие которой ощущалось совершенно явственно. Насколько же Фрикен выше Петера! Как она умеет держаться! За что этому недоумку такая жена?

Остальное время обеда прошло напряженно, но больше Петр к жене не приставал. Он напился, но не до потери сознания, а до того состояния, в котором был способен совершать особенные глупости, был просто в бешенстве. Голштинские дяди переглянулись меж собой, Георг понял, что должен опекать императора до тех пор, пока тот не придет в себя…

Так и случилось, стоило выйти из-за стола, как Петр начал свои угрозы:

— Умники! Думают, при мне можно говорить что угодно! Я их разгоню, всех этих умников! Барятинский!

Князь поспешил на зов императора. Георг осторожно попытался урезонить племянника:

— Петер, не думаю, что сейчас время разбираться…

Но император был настойчив:

— Барятинский, этого умника с его анекдотами вон в деревню! Пусть там… — Петр рассмеялся и громко икнул, махнул рукой, довольный собой, — …пусть там их свиньям рассказывает!

Император обернулся к крепко державшему его под руку Георгу:

— Русские… они все свиньи… Все! Даже моя жена!

Георг понял, что пора спасать ситуацию:

— Петер, но твоя жена немка…

— Врет! Она русская! Она любит все русское! Вот ее надо в Шлиссельбург к Иоанну Антоновичу! Барятинский!

Петр крутнулся в сторону генерал-адъютанта и едва не выскользнул из руки дяди. Георг все же сумел удержать пьяного государя, попытался отвлечь, зашептал на ухо по-немецки:

— Петер, разберемся с этими русскими завтра. Пойдем сейчас спать.

— Спать? Пойдем! Только сначала отправим в крепость эту шлюху! Бар-р-рятинский, императрицу арестовать и в крепость! Немедленно!

Князь замер, обомлев. Где это видано, чтобы государь государыню под арест отдавал, да еще и в таком виде?! Что делать? Не выполнять приказ нельзя, Петр все помнит, что приказывает, но и выполнять тоже никак, завтра небось проспится, и тогда вместо императрицы в Шлиссельбурге окажется сам Барятинский.

Георг сделал князю знак, чтобы подождал, снова зашептал Петру:

— Петер, не стоит этого делать… это опасно…

— Почему? — оторопело уставился на него Петр.

Не зная, что придумать, Георг сказал наугад:

— Русские правители никогда не отправляли своих жен в крепость. Даже Петр Великий. А ты его внук.

Император вдруг весело захохотал:

— А я буду первым!

Георг понял, что простыми уговорами не получится, и вдруг гаркнул, словно фельдфебель на плацу:

— Не сегодня!

Сработало, император по привычке попытался вытянуться во фронт, не получилось, ноги не держали, потеряв равновесие, он снова крутнулся в руке у дяди, но на сей раз Георг держал государя особенно крепко.