Беги, если сможешь - Чеви Стивенс

Через несколько секунд раздался взрыв, и запылали уже все постройки. Девушка выпустила всех животных и пряталась в поле до приезда полиции и пожарных.

Пожар тушили несколько часов. Погибло по меньшей мере полторы сотни человек, из них двадцать пять детей. Жертв могло быть и больше, но в тот момент в коммуне не проходило никаких семинаров.

Все погибшие члены коммуны во время пожара оказались запертыми в комнате для медитаций, словно овцы, приведенные на убой. Джозеф отобрал у Джой ключи и запер двери. Когда он сказал, что ему нужен бензин, она испугалась и попыталась его остановить, но он выстрелил в нее и сбежал. Она поползла к себе в кабинет и едва успела выбраться через окно, как бензин воспламенил какие-то химикаты в кладовой и раздался взрыв.

Полицейские не знали, что произошло с Джозефом и жив ли он. На опознание тел требовались месяцы. Джой попыталась перечислить всех, кто был в комнате для медитаций, но моей дочери среди них не оказалось. Джой не припоминала, чтобы видела ее утром или в предыдущие дни. Не помнили ее и другие выжившие. Лиза пропала.

Я смотрела, как шевелятся губы сержанта, слушала, как он перечисляет доступные мне программы поддержки, но слова не доходили до сознания.

Я уронила голову на руки и заплакала.

Дни после пожара состояли из мешанины каких-то картинок и воспоминаний. Иногда я обнаруживала, что стою в кухне с мыльной губкой в руках и пытаюсь осмыслить произошедшее. Как Джозефу удалось убить столько народа? Как я могу мыть посуду и стирать белье, когда моя дочь пропала? Я знала, что вначале горе словно ограждает человека и боль поступает в сознание небольшими дозами, но иногда думала: «Нет, хуже уже не будет, это просто невозможно!» — и ошибалась.

Бóльшую часть времени я бродила по дому, пытаясь справиться с простейшими делами, которые делила на части: надень тапочки, надень халат, почисти зубы. Все тело болело, словно меня долго били. Я смотрела на женщину в зеркале, и горе выплескивалось из меня удушающими всхлипами.

Мне уже приходилось сталкиваться со смертью и раньше. Но случившаяся трагедия и то, что я не знала о судьбе своей дочери, — все это совершенно раздавило меня. И я оплакивала их всех.

Сержант Паллан терпел мои поздние звонки, когда я снова и снова спрашивала, везде ли искали Лизу. «Может быть, она в подвале или в одной из камер?» Но он неизменно отвечал, что мою дочь еще не нашли, и мягко напоминал, что на опознание всех жертв потребуется много времени — тела были изуродованы взрывом. Но я отказывалась верить, что ее тело лежит в морге, и бесконечно перебирала другие варианты: она бросила коммуну еще до пожара или же стала свидетельницей драмы и теперь залегла на дно, опасаясь за свою жизнь.

Она должна быть жива, одна из всех.

Аарон настаивал на том, что его брат действовал по собственной инициативе, но полиция заподозрила, что это был запасной план на случай каких-либо проблем. Других причин хранить эти химикаты у коммуны не было. Аарон заявлял, что потрясен трагедией, и утешает его только мысль о том, что все члены коммуны обрели мир и покой. Но я-то знала, что это ложь, — он знал, что брат сошел с ума, и подкармливал его паранойю. Он боялся, что правда выйдет наружу и все от него отвернутся. Теперь я понимала, что все это время Аароном руководил страх быть отвергнутым — потому он и построил коммуну, создал семью, которой у него никогда не было, защищал ее всеми средствами, а в конце концов уничтожил, чтобы его не бросили. Я радовалась, что остаток жизни ему предстоит гнить в тюрьме.

Джозеф, возможно, был еще жив, а Аарон определенно был в состоянии отдавать указания (коммуны в других странах верили в его невиновность), поэтому к моему дому приставили полицейского — опасались, что Джозеф зациклится на идее наказать меня и довести указания Аарона до конца. Мне было очень страшно, и я жила в постоянном напряжении, все время ожидая, что что-то произойдет: появится Джозеф, Даниэль будет арестован, найдется Лиза. Каждый день я звонила в полицию и спрашивала, есть ли новости.

Один из выживших продал свою историю газетам. Вслед за ним пошли и другие. Когда репортеры обнаружили, что дочь уважаемого врача, бывшая наркоманка, возможно, стала одной из жертв, меня начали преследовать: «Что вы почувствовали, когда узнали, что ваша дочь вступила в секту? Вы ожидали такого развития событий? Как вы считаете, она еще жива?»

Когда Мэри обвинили в пособничестве убийствам, она сломалась и наконец-то рассказала свою часть истории. Уходя из коммуны, она уже понимала, что беременна, но надеялась, что Аарон об этом никогда не узнает. Несколько лет спустя ее родители умерли, и она унаследовала крупную сумму денег. Аарон увидел некролог, приехал в Шониган, потребовал сделать пожертвование в коммуну и тут же понял, что Даниэль — его сын. Он оставил его Мэри при условии, что она каждый месяц будет платить коммуне, но оговорил за собой право навещать ребенка. В подростковом возрасте Даниэль сбежал к отцу.

При дальнейшем расследовании стало ясно, что Аарон предпринял несколько неудачных финансовых махинаций и оказался перед лицом банкротства. Покупка земли стала финальным ударом, окончательно истощившим счета коммуны. Состояние родителей Хизер исчислялось в миллионах, поэтому он отдал распоряжение их убить. Проверив записи о телефонных звонках в коммуне, полиция обнаружила, что родители Хизер звонили туда незадолго до смерти. Джой объяснила, что отец Хизер узнал, сколько она уже отдала коммуне, и грозил подать в суд за оказание давления на дочь. Джой передала его слова и адрес родителей Аарону. Им так и не сказали, что Хизер попала в больницу.

Домой мне звонил Даниэль — он пытался отпугнуть меня от отца и коммуны. Кроме того, полицейские сообщили, что девушку, которая во время пожара укрылась в конюшне, звали Эмили — это ее когда-то привела в коммуну Хизер. Меня немного утешила мысль о том, как обрадовалась бы Хизер, узнав, что Эмили выжила.

Но вина продолжала поедать меня изнутри. С утра до ночи голос в моей голове твердил: «Это ты все затеяла, все из-за тебя, не надо было ничего трогать!»

Я пошла против ветра и вызвала ураган.

Когда Робби выписали, он несколько дней жил со мной. Иногда нас навещал Кевин и приносил с собой ужин. Я взяла отпуск и проводила дни, меряя дом шагами, названивая в полицию, изучая новости и изредка заставляя себя поесть. Потом я падала на диван и забывалась сном. Мне неизменно снилось, что я ищу Лизу и не успеваю ее найти.

Спустя две недели после пожара Аарона перевели из больницы в тюрьму, где ему предстояло ждать суда. Джозеф не показывался, поэтому полицейские ослабили охрану вокруг моего дома. В надежде занять себя и отвлечься от ужасных мыслей я вернулась на работу. Мишель очень меня поддерживала. В обед она выводила меня в парк, а после работы мы иногда гуляли и говорили о Лизе. О ней тоже не было вестей — не было ее и среди опознанных тел.

Я решила поговорить с Аароном. Он мог отказаться меня видеть, но я знала, что его эго не устоит перед возможностью изречь очередную так называемую мудрость. Мы смотрели друг на друга через стекло, и я сжимала в руке холодную телефонную трубку. Аарон зарос, побледнел и поистрепался — теперь он наконец выглядел на свой возраст. Мне хотелось многое сказать человеку, который был повинен в смерти такого количества людей — и, возможно, Лизы. Но надо было вести себя осторожно. Он единственный мог что-то знать.

— Где моя дочь?

Он пожал плечами.

— А где мы все? Вселенная бесконечна, Надин.

Эта реплика вывела меня из себя. Я наклонилась к нему, чуть не касаясь лбом стекла, и разом утратила все свое спокойствие:

— Вот только не надо мне этого твоего дерьма! Она была в коммуне? Она ушла до пожара?

Он молча улыбался и явно не собирался отвечать. От ярости мне хотелось плакать. Он знал, прекрасно знал, что с ней. Это был его последний козырь, последняя крупица власти. Но и у меня были свои козыри.

— Твой брат умер, — хрипло и ненавидяще сказала я.

Мы не знали, так ли это, но мне хотелось задеть его так же сильно. Он даже не моргнул. Неужели он что-то знает?

— Он был твоей семьей, единственным, кто тебя любил. Скоро оставшиеся члены коммуны забудут о тебе, найдут себе другой объект веры — получше одинокого старика за решеткой.

— Всегда найдутся желающие изменить свою жизнь, — все так же спокойно возразил он и оглянулся. — Даже здесь много нуждающихся в моей помощи.

— Ты кое-что забыл, Аарон, — холодно сказала я. — Тебя ждет тюрьма. А когда сокамерники узнают, что ты насиловал маленьких девочек, помощь понадобится уже тебе. Теперь ты будешь кричать в темноте и молить их остановиться. Но они не остановятся.

Улыбка держалась на его лице как приклеенная, но в глазах появился страх. Этого мне и было нужно.