Возмущение праха - Наль Подольский

— В принципе я не против. Но все зависит от того, чем именно мне предлагается заняться. Если речь пойдет о нейтрализации или ликвидации, — я слегка поклонился Кроту, — либо «полном уничтожении», — я качнул головой в сторону Порфирия, — а подобные операции называются диверсионными, — при этом слове Крот и Амвросий вздрогнули, а Порфирий недовольно повел плечами, — то я такими вещами не занимаюсь и никому не советую.

— Весьма похвально с вашей стороны, — с готовностью согласился Амвросий, — и мы ни к чему похожему вас не призываем. Но все-таки, дорогой Крокодил, вы лучше, чем кто-либо, осведомлены о нашей ситуации, и никто не сориентируется в ней вернее вас с практической точки зрения. Мы просим вас продолжить сотрудничество с нами.

— Это уже более приемлемая постановка вопроса. Конкретно, что вы мне предлагаете?

— Мы просим почти о невозможном. А именно: не прибегая к физическому уничтожению лиц или к иным погромным действиям, остановить тем не менее спекуляцию нашими технологиями и особенно их дальнейшее распространение.

Это называется, подумал я, и на елку влезть, и задницу не ободрать, но придержал язык и нашел более интеллигентную поговорку:

— То есть, как говорится, и невинность соблюсти, и капитал приобрести. Я готов об этом подумать… И все-таки, чтобы сделать яичницу, нужно разбить яйцо, от этого никуда не денешься. Я имею в виду, что по сравнению с тем, чем я занимался, предстоит совсем другая работа. Другие методы, другой риск и другие затраты.

— Мы отдаем себе в этом отчет, — Амвросий заметно успокоился, — и относительно затрат, в частности, тоже. Как вы оцениваете ваши усилия и ваш риск?

— Я назвал бы число сто тысяч.

Они, все трое, переглянулись, а у Крота лицо несколько вытянулось. Значит, не вполне понимают, о чем идет речь.

— Не думайте, что я хочу извлечь выгоду, пользуясь вашим сложным положением. Но я не только ставлю на карту свое физическое существование. Когда все будет кончено, мне придется отказаться от привычного бытия, стать новой личностью и, по сути, начать жизнь от нуля, заново. Я должен обеспечить себя на остаток жизни, если он, конечно, у меня будет. Мировая практика показывает, что исполнители столь масштабных акций редко остаются в живых, и, имей я дело не с вами, а с другими людьми, я бы прежде всего принял меры, не позволяющие вам ликвидировать меня по окончании операции.

Крот выразил мимикой возмущение, Амвросий — огорчение, а Порфирий любопытно скосил на меня свои сонные глазки. Это хорошо, что он такой догадливый…

— Вероятней всего, к вашей и моей пользе, по завершении работы я вынужден буду исчезнуть на долгое время из поля зрения как государственных силовых структур, так и вашего.

— Мы будем скорбеть об этом. Но, дорогой Крокодил, вы нас превратно поняли. Мы не усомнились в сообразности суммы, а лишь в том, сможем ли мы предоставить ее вам немедленно. Думаю, для решения этого вопроса следует призвать на помощь почтенного Мафусаила.

— Немедленность не требуется, и почтенный Мафусаил тоже. В наших общих интересах, чтобы о целевом назначении этой суммы не знал никто, в точном и буквальном значении этого слова, кроме присутствующих. И Мафусаил тоже. Могу я на это рассчитывать?

Все трое согласно кивнули, и мне понравилась естественность этой реакции.

— В таком случае давайте сформулируем взаимные обязательства. Самые важные договоры — всегда устные… Я обязуюсь, не применяя взрывов, убийств, похищений и прочих террористических действий и не привлекая внимания силовых структур к вашему сообществу, прекратить вредную для вас деятельность Щепинского и его Института. Мне потребуется на это не более пяти месяцев, и гонорар, общей суммой сто тысяч долларов, будет выплачиваться поэтапно, наличными, по двадцать процентов в месяц. Возможны также сравнительно небольшие попутные технологические расходы. Еще я иногда буду просить досточтимого Порфирия о помощи, в основном информационной, которую, впрочем, он мне и так до сих пор оказывал, — набравшись от них балаганных замашек, я отвесил поклон в сторону Порфирия, — и в исключительных случаях — людьми. С вашей стороны главное — соблюдение строжайшей секретности, включая изъятие этой темы из телефонных разговоров и иных коммуникаций. Но об этом мы уже договорились… Я все правильно изложил?

— Идеально, — откликнулся без запинки Амвросий, но лицо его стало грустным.

— Позвольте, глубокоуважаемый Крокодил, выразить удовольствие, что вы согласились стать нашим лоцманом в опасном плавании между Сциллой и Харибдой, — бодро заговорил Крот, вознаграждая себя за предыдущее вынужденное молчание. — Но я хочу вернуться к тому вопросу, с которого начал: что именно вы намереваетесь делать?

— Я полагаю, все присутствующие — люди верующие? — спросил я, доверительно понизив голос.

— Да… разумеется… — оправившись от удивления, ответил за всех Амвросий.

— Тогда вы меня поймете. Я буду молиться, чтобы Господь вразумил Щепинского и остановил его деятельность.

В глазах Амвросия появилось детское недоумение, а что касается Крота, то мне впервые довелось увидеть буквальную реализацию выражения «у него отвисла челюсть».

Немая сцена длилась довольно долго, пока Порфирий не прошамкал:

— Пусть молится.

44. КРОКОДИЛ

И не преступна ли наука прикладная, создающая предметы вражды — мануфактурные игрушки — и вооружающая враждующих из-за этих игрушек истребительнейшими и мучительнейшими орудиями, мощно содействующими обращению земли в кладбище.

Обещание не пользоваться силовыми методами меня не тяготило. Подобные человеколюбивые декларации обычно носят чисто этикетный характер и предназначены для соблюдения приличий и морального комфорта заказчика. Наивно думать, что такую масштабную операцию можно провернуть, не наступив никому на хвост. И конечно, то, что мне предстояло сделать, иначе как диверсией трудно было назвать. Но если господа ученые хотят слышать только красивые слова — пусть слышат, в конце концов мне деньги платят в числе прочего и за это. Свои обязательства в данном случае я понимал в том смысле, что «Извращенное действие» нельзя уничтожать посредством прямого вооруженного налета и физического устранения всех носителей информации — людей, документов, компьютеров и дискет. От их покровителей не спрячешься ни в небе, ни на дне морском — все равно найдут, и тогда моя песенка спета, да и «Общего дела» тоже.

В моих планах существенная роль отводилась компьтерщику Фиме, но при этом требовалась гарантия его абсолютной стерильности, и я собирался на три-четыре месяца его полностью изолировать, как бы поместив в карантин.

Для начала пришлось составить на него досье. Идеями «Общего дела» он пока не проникся и в число посвященных не входил. Как и все сотрудники Крота, имел высокий оклад, но жил до крайности скромно, расходуя деньги с большой осторожностью. Однажды мы с ним засиделись позже обычного за очередной программной консультацией, я отвез его на машине домой и напросился на чашку кофе. В его однокомнатной квартирке я получил ответ на вопрос, почему он так прижимист в деньгах: он собирал книги по искусству, дорогостоящие альбомы репродукций и ради них отказывал себе во всем, кроме минимально необходимого. Для меня было главным, что его расходы примерно соответствовали доходам, значит, на стороне он ни на кого, и в частности на Щепинского, не работал — если, конечно, не обладал сверхчеловеческой хитростью и дисциплиной. Семьи не имел, но один-два раза в неделю к нему приходила женщина, немного старше его. Они вместе пили водку, и она оставалась у него ночевать. Как и Фима, она была одинокой, но съезжаться они по каким-то причинам не считали нужным. Женщину проверили — никаких ниточек, ведущих в направлении «Извращенного действия», не обнаружилось.

К концу января Порфирий сообщил мне, что человек, передававший программы Крота Щепинскому, найден. Чтобы не пробуждать в стане противника бдительности, никаких мер к нему Порфирий принимать не стал, а ограничился только незаметным созданием вокруг него информационного вакуума. Таким образом, Фима оказался вне подозрений, но секретность его роли в подготовляемой операции была настолько важна, что я решил не отменять своего решения о предстоящем его интернировании.

Я предложил ему трехмесячную командировку, связанную с некоторой изоляцией от внешнего мира, но и оплачиваемую в несколько раз выше его обычной ставки, — он согласился. По моей просьбе ему оформили длительный отпуск для ухода за больной матерью, проживающей в Киеве.

Присматривал за ним Вася, который в качестве охранного животного был надежней овчарки. Они поселились вдвоем в специально снятой квартире. Фиме было запрещено выходить одному на улицу, открывать дверь на звонки и посещать свое прежнее жилье. Когда ему хотелось свежего воздуха, Вася его выгуливал, а также возил за покупками в магазины, в основном книжные. Заточение Фимы скрашивалось, кроме книг и компьютера, телевизором и видеомагнитофоном, но он отдавал предпочтение главным образом компьютеру.