Знак Сокола - Дмитрий Хван

На этот раз Матусевич не пожелал участвовать в разговоре с противником и послал на берег Лавкая и Нэми. Снова были поставлены лавки, стол и навес. Занял своё место и караул. Маньчжуры тут же заметили отсутствие сунгарийского дутуна, который отрядил свои полномочия помощнику - гуну* из народа дауров. Недолго посоветовавшись, они потребовали присутствия дутуна. Об этом незамедлительно доложили Матусевичу. Поколебавшись некоторое время, он решил всё же принять участие в этой попытке переговоров. Майору нужен был не только результат, но и сам факт переговоров, от которого можно было бы отталкиваться в дальнейшем.

Теперь перед ним сидел не давешний старик со слезящимися, больными глазками, а довольно упитанный чиновник, лет сорока. Игорь заметил, что навершием его шапочки был белого цвета шарик. Этот маньчжур действительно был старше по чину, нежели предыдущий. Он стал говорить первым. Говорить резко, без всякого лицемерного заискивания, совсем не так, как старик. Лавкай переводил его слова Матусевичу.

- Говорит, дескать, пришлые северяне, не по праву своему укрепляются на реках и беспокоят окраинные владения империи Цин, - негромко, делая паузы, говорил даур своему воеводе. - Тревожат маньчжурских вассалов, грабят их...

- Это вас что ли? - усмехнулся Матусевич. - Так вот вместе с Нэми и ответь, что вас не грабят и не тревожат.

В ответ на это маньчжур насупился, оттопырив нижнюю губу. К его уху тотчас же прильнул один из советников, принявшись что-то нашёптывать ему. Переговорщик, назвавшийся Хэчунем, важно кивал и вскоре проговорил:

- Государство наше полно доброты. Вы, северные варвары, должны уйти за Амур и не увлекать за собою наших данников. Тогда мы сможем установить между нами хорошие отношения и даже торговать.

- Нас это не устраивает! - отрезал Матусевич. - Моё государство предлагает установить границы и более не воевать между нами. Торговля может быть более полезна.

- Если вы желаете мира - уходите за Амур, - упрямо повторял маньчжур. - Тогда будет и мир и торговля.

- Это невозможно, - покачал головой Игорь. - Мы не можем опустить наш флаг там, где он был однажды поднят.

- Тогда будет говорить оружие, - притворно печальным голосом заключил Хэчунь.

- Оно уже говорило, - нарочито усталым голосом протянул Матусевич, показывая свою незаинтересованность в дальнейших переговорах. - В Нингуте разве не было заметно?

Маньчжур скрипнул зубами.

- Вы должны уйти за Амур, такова воля Неба! - снова повторил он, на сей раз с холодной яростью. - У Цин много солдат, мы заставим вас уйти, оставив земли наших данников. Вы не будете их более тревожить.

- На этом следует закончить переговоры, если у вас нет более здравомыслящего чиновника, - предложил сунгарийский воевода. - Хэчунь, ты будешь обсуждать границу?

После этих слов варвара маньчжур молча встал и, пройдя мимо расступившихся соплеменников, направился к заводи. Остальные так же молча, лишь шелестя полами длинных одежд, проследовали за ним.

- Если завтра они не предоставят следующего, более гибкого переговорщика, - говорил на спешно собранном совещании Матусевич, - то будем принуждать их уйти.

- А если не захотят? - проговорил Лавкай. - Они упрямы. Они могут просто тянуть время.

- Заставим! - уверенно произнёс капитан 'Солона'. - У меня на палубе есть несколько убойных аргументов.

Вдруг с этой самой палубы послышались тревожные крики матросов, а вскоре в дверь капитанской каюты застучали и, едва один из лейтенантов-артиллеристов открыл дверь, как из-за неё чуть ли не кубарем вкатился мальчишка-нанаец.

Служивший юнгой сирота, округлив глаза, выпалил:

- Замечена лодка, наша! Волков, раненый в ней!

- Что?! - в унисон воскликнули офицеры и тут же, разобрав оружие, повыскакивали наружу.

- Вона, товарищ воевода! - матрос из молодых переселенцев с Ангары, указывал на тёмное пятно, державшееся на воде в сотне метров выше по течению.

Приставив к глазам бинокль, Матусевич разглядывал приближающуюся лодку.

- Пушки к бою! - рявкнул он, спустя несколько мгновений. - Лавкай, готовь людей к атаке!

Глава ?

Нижегородчина, село Рославка. Берег Волги. Май?.

Крепкий широкоплечий мужик стоял у ворот чужого дома и не решался войти во двор. Одет он был, как и многие крестьяне того времени, в домотканую рубаху и порты. На ногах его были привычные глазу онучи и лапти, голову же украшала войлочная шапка. Он в нерешительности переминался с ноги на ногу, шептал что-то, подымая лицо к небу, но сам открыть калитку так и не решался.

- Ладно тебе, Кузьма, входь! А то будешь тут ажно до Пасхи переминаться! - раздался зычный голос из-за ворот.

- Ты уж прости меня Прохор, не со зла я тогда. Нечистый тогда попутал, - мужик открыл калитку и вошел во двор. - Доброго здоровья тебе, и жене твоей, и детишкам, дай Бог здоровья.

- И тебе тоже всех благ, - хозяин, тоже косая сажень в плечах, был одет побогаче, чем гость. В позе его и в голосе чувствовалась та уверенность, которой явно недоставало гостю. То, что хозяин не пригласил гостя войти в дом, уже говорило о пренебрежительном отношении Прохора к собеседнику. Но, видимо, их взаимоотношения были таковы, что хозяин мог себе такое позволить.

- Как Марфа твоя, поправились? - спросил Прохор гостя.

- С Божьей помощью. Уже ходит, - перекрестился Кузьма. - А у тебя все ли здоровы? Хозяйство-то, смотрю, растет потихоньку, - опытный взгляд отметил вторую корову.

- Так, я ж хмельного не пью. Вот у меня все в добро и идет, - усмехнулся Прохор.

Кузьма тяжело вздохнул:

- Ох, я теперь тоже не пью.

- Ой, ли! А давно ли зарекся? - ёрничал, посмеиваясь, собеседник. - Ты мне еще в артели это говорил. В ногах валялся, а потом что? Кто Федьку чуть бревном не зашиб? Нет, правильно я тебя выгнал, не будет от тебя толку. Коль голова пустая, руки твои золотые ей во вред только. А за прошлое ты сам себя наказал.

- Я теперь хмельного в рот не беру. Крест на том целовал. Нельзя мне, да и желанья нет уже.

Прохор понимал, что бывший его работник пришел по делу, но ждал, пока тот сам заведет разговор на эту тему. Пока шло традиционное переливание из пустого в порожнее.

- Ты же знаешь, я теперь при монастыре, а там отец Серафим всех в строгости держит. Дай ему Бог здоровья, кабы не он, меня бы уж в кандалы заковали.

Хозяин усмехнулся в широкую бороду:

- И почему такие руки такому дурню достались? Я тебе уже пять раз говорил, что подкупил он тогда приказных. Вот они драку и затеяли, а ты полез, на тебя же вину и спихнули. Так Серафим тебе платить должен, а теперь взял тебя на поруки, и работаешь у него задарма. Три пуда зерна дал, а пять в долг пишет. А то я Серафимку ентого не знаю!

- Ни в коем разе! - не соглашался собеседник. - Он сказал, как долг отработаю, сразу свободным стану. Крест на том целовал. Да и при монастыре работа всегда есть, голодать не буду.

- Ага, - не унимался Прохор - Поэтому и целовал, что ты с ним до конца жизни не расплатишься. А ежели и расплатишься, ко мне не ходи. Все равно к себе в артель не возьму.

Говоря это, он посмотрел на Кузьму, но тот отреагировал спокойно. Даже, наверное, слишком спокойно. Предположение о том, что старый приятель пришел просить денег на выкуп у монастыря под обещание, потом отработать, похоже себя не оправдало.

'Интересно' - подумал Прохор - 'Что это у Кузьки на уме нынче? Не уж то и впрямь хмель бросил и поумнел вмиг?'

- Я к тебе, Прохор, по делу пришел, - взял гость быка за рога.

- А ко мне без дела никто не ходит.

Кузьма проигнорировал явный сарказм этой фразы и продолжил:

- Ты Егорку, Семёнова сына помнишь?

- Это не тот ли Егорка, который тебе нос на ярмарке разбил?

- Ну, там мы квиты были, - махнул рукой гость. - Он мне в нос, я ему в ухо. Я не о том сейчас. Так вот третьего дня я его видел.

- Как видел? - удивился Прохор, аж рот приоткрыл от неожиданности:

- Мне Фрол говорил, что их всех куда-то угнали. Вроде даже басурманам продали. За раз всю деревню. Только стариков немощных и оставили.

- Вот и я тоже сперва думал, что обознался, - продолжил Кузьма свой рассказ. - А он сам ко мне подходит и говорит:

'Здрав будь, Кузьма - мастер'.

Я перекрестился - не пропадает. Говорю ему:

- 'А ну осени себя крестом. Вдруг ты нечистый?'

- Перекрестился он, значит, как положено, и не пропадает, стоит. Вот так прям как ты сейчас. Я его и спрашиваю:

'Ты живой или дух бесплотный?'

'Живой, живее тебя буду' - отвечает, а сам смеётся. И, правда, морду отъел, не узнать. Говорю:

'Дай тебя пощупаю, вдруг ты неживой?'

'Сейчас как дам в нос по старой памяти. Ишь чего вздумал! Щупать. Я тебе чай не девка на сеновале, чтобы меня щупать' - И как хлопнет меня по плечу, а рука-то у него тяжелая! Тут уж я и понял, что живой Егорка-то. Не мерещится мне, значит. Ну, разговорились, стало быть, про житьё-бытьё наше грешное. Их оказывается и вправду в дальние земли отправили. Думали на погибель гонят, а оказывается, почти в рай попали.