Последняя гимназия - Павел Ольховский

Обвинительное заключение начинается установлением факта: "В течение нескольких лет в детдоме практиковалось избиение воспитанников". Было даже специальное словцо: "волокать"…

Босых воспитанников "в наказание" посылали по снегу за дровами. Долгое время в доме существовал изолятор с решетками.

Бунты против воспитателей возникали как следствие системы". [8]

"Бунт, который приключился в детдоме в июле, и был вызван избиением воспитанников. Так и расценило это предварительное следствие, которое, по мнению преподавателей, должно было привлечь к ответственности только детей и которое привлекло к ответственности в первую голову преподавателей.

Подсудимые воспитанники превращаются в обвинителей. Их показания звучат жестче и отчетливее лицемерных показаний воспитателей.

Кто-то в детдоме плюнул.

— Кто? — допытывается воспитатель.

Воспитанник — член санитарной комиссии — не знает, и воспитатель тычет его лицом в плевок.

В этом случае, который обрамлен мелкими эпизодами избиений и затрещин, отражено все то унижение, которым воспитывали чувство мести и хулиганскую безудержность воспитанников". [9]

Мы живем в эпоху, когда распадаются старые хозяйственные формы, когда отмирают целые общественные классы, когда на новых основаниях строятся новые общественные отношения людей, "когда семья перестает всё больше и больше быть определенной экономической единицей — семейное воспитание меняет свой характер, его положительные стороны слабеют, возможности суживаются, оно все меньше и меньше удовлетворяет и самих родителей и ребят". [10].

И сейчас вплотную подойдя к вопросу об обобществлении воспитания, когда нужно сделать резкий выбор в путях работы с трудновоспитуемыми: или признать оправданной систему принудительное воспитание "за решеткой с вооруженной стражей", или идти по линии общественно-трудового воспитания на основе самодеятельности при развернутой самоорганизации" [11], под контролем и при самом близком участии советской общественности, когда и теперь ещё у нас висят на буферах, на подножках поездов, околачиваются на вокзалах и рынках, ночуют в мусорных ящиках, асфальтовых котлах, ночлежках, — сотни и тысячи беспризорных, которых поставляет семья [12], сотни и тысячи которых попадают ежегодно в детские дома, и что же получится там с ними, если воспитывать их будут приемами Шкиды.

И не надо уверять себя, что Шкида — печальное исключение. Шкида не была исключением: история её роста и гибели — это история целой педагогической системы… Детдома в условиях этой же системы обречены пройти и проходят свой скорбный путь.

Система устрашений, система штрафов, наказания, изоляция, система кулака процветает и является основой педагогических воздействий в детдомах, основой современной дефектологии.

Хотя ничего нет обманчивее всей этой системы. Она развращает самих воспитателей уже одной первоначальной легкостью, с которой устрашенные воспитанники начинают подчиняться и трепетать. Но проходит время, трепет исчезает, война воспитанников с воспитателями становится традицией, а наказания необходимостью, которые отбывать даже будет молодечеством, и появляются теории, вроде Иошкиной…

— Тот не шкидец, который трижды не побывал в пятом разряде…

А тот, кто попадал в последний, пятый разряд, мог выбраться из него только через месяц, а месяц он лишался прогулок, отпусков, обедал стоя, ходил одетый в рвань и т. д.

Через месяц, если у шкидца не было ни одного плохого замечания, его переводили в четвертый, тоже штрафный разряд, откуда через неделю он попадал в третий разряд, где ему давались некоторые права: право еженедельного отпуска, право обедать сидя и право требовать, чтобы выдали вместо рвани хорошую одежду.

Просидев неделю без плохих замечаний, шкидец переходил во второй разряд, а если у него месяц не было замечаний — переводили в первый разряд и он получал еще право ежедневной прогулки.

Словом, для того, чтобы попасть из пятого разряда в первый требуется три месяца. Но для того, чтобы из первого разряда попасть в пятый не потребуется и трех минут. Стоит лишь попасться под горячую руку халдею.

И ребята привыкают и приспосабливаются и к этой системе. Если им не разрешают гулять — гуляют без разрешения, не разрешают отпуска — идут самовольно, велят обедать стоя — не слушают, дают для носки рвань — добывают хорошее кражей.

Вот когда школа дойдет до такого предела, пятый разряд уже никого не устрашает: ребят заключают в изолятор (карцер), на день — на два, на неделю, а когда изолятор не помогает, выгоняют из школы совсем, хотя чаще случается, что выгоняют сразу, минуя все инстанции.

Но ребята и здесь привыкли ко всем скорпионам. Они стали двуличными и двужильными: обычное наказание — запись в "летопись" — считали пустяком, перевод в пятый разряд принимали как должное; при остракизме, на записках писали похабщину и даже считали не по-товарищески сидеть в нештрафных разрядах… Бейте лошадь — она привыкнет к ударам, но не бейте ребят, потому что они не только привыкают, но и помнят, кто бил… И когда увидят, что враг ослабел, когда видят, что воспитатели одиноки, разрознены — тогда начинается великое избиение: бьют нещадно и бешено, как только можно бить действительно врагов и притеснителей.

В редком детдоме не происходило подобных баталий. Воспитатели на время бунта или разбегаются или отступают, вызывается милиция, ребят "успокаивают", а потом оправившийся педсовет распределяет кого куда: кого в Лавру, кого в реформаториум, кого в Пересылку.

Но после этих удалений буза уже не прекращается: она затихает только на время, и потом вспыхивает снова и с новой силой. Снова бьют воспитателей, снова гремят стекла и ставятся баррикады, снова вызывают милицию и снова после этого партия ребят отправляется в детские тюрьмы. В промежутках между двумя бунтами ребят тоже отправляют туда: по одному, по два, группами, либо просто вышибают, либо, наконец, они убегают, сами.

И часто идешь по улице, вдруг окрик: "Здравствуй, стой". Встретился человек, с которым где-то, когда-то встречался — не то в карантине, не то в распределителе, не то в детдоме. Потом начинается разговор — вспоминаем, перебираем "своих", с кем раньше жил под одной крышей, вместе учился и работал… Как несколько дней назад попался навстречу паренек. Вместе случилось быть несколько лет назад в институте одного высоконаучного, высокомудрого профессора. Этот паренек теперь выбился из старого, выбился с большим трудом и сейчас кончает политехникум. Разговорились. Разговор был невеселый, мелькали слова "Кресты", исправдом, принудиловка. Рассказал про товарищей по институту: этот в Нарыме, двое в Соловках, двое в тюрьме, а Володя Черепанов расстрелян…