Путешествие в каменный век. Среди племен Новой Гвинеи - Арни Фалк-Рённе

Подобно этому и отношение к окружающим общинам. Они необходимы, но вредоносны, поэтому контакт с ними нужен, но носит он также двойственный — «дружественно-вредоносный» характер. Какое-то взаимодействие между замкнутыми общинами земледельцев, конечно, существовало благодаря робкому, но регулярному обмену или даже экстерриториальным торговцам типа Руперта, встреченного героями книги на «ничейной» земле между кукукуку и форе. Но чаще взаимодействие это осуществлялось, как это ни странно, в форме вооруженных столкновений и насильственного присвоения продукта, производимого соседями. Война — не только из ряда вон выходящее бедствие, она — постоянный спутник традиционного папуасского общества. Каждый мужчина, хотя формально участие его было не обязательным, многократно в течение всей своей жизни участвовал в различных военных кампаниях. Войны были органичным элементом папуасской социальной организации, дополнявшим мирный межплеменной контакт. Побудительные причины межплеменных войн и столкновений на Новой Гвинее более или менее общеизвестны. Это, говоря словами Редьярда Киплинга, «великие вещи — все, как одна, женщины, лошади, власть и война!»

Действительно: женщины — традиционная военная добыча, в том числе и у папуасов; вместо лошадей, отсутствующих на острове, — свиньи; а что касается власти, то, хотя уровень социального развития папуасов редко толкал их к установлению власти над соседними племенами, успешно проведенный военный набег укреплял власть и престиж бигмена или военного предводителя в своей собственной общине.

Военные межплеменные столкновения, как и вообще традиционный уклад папуасской жизни, сейчас стремительно уходят в прошлое. Но еще совсем недавно они были, и уникальные кинокадры, снятые этнографами в той же Долине Балием в 1960-х годах, донесли до нас удивительное зрелище столкновений, подобных тем, которые разворачивались в Европе не позже раннего средневековья.

Но если в Европе Великое переселение народов открыло дорогу широкому взаимопроникновению самых разных культур, то Новая Гвинея, несмотря на изобилие военных столкновений, а скорее всего в значительной степени благодаря им оставалась конгломератом изолированных кровнородственных общин земледельцев, часто составлявших даже генетические изоляты, как следствие ограниченности брачных связей. Этим можно, в частности, объяснить сравнительно редкие, но все же имеющие место случаи эндемичных патологий, таких, как довольно правдиво описанная Фальк-Рённе болезнь кýру у народов форе. Причины и характер этой болезни были разгаданы американским ученым Д.К. Гайдушеком. Она вызвана какими-то вирусными инфекциями и подобна целому ряду известных науке странных заболеваний, присущих только отдельным народам. Таковы, например, арктическая истерия эмереченье, бытовавшая у народов Сибири и эскимосов и поражавшая, кстати сказать, тоже в основном женщин; психоз виндиго у североамериканских индейцев; знаменитая форма психического заболевания амок у бугисов Сулавеси, вдохновившая С. Цвейга на написание своей знаменитой новеллы. Едва ли правомерно сводить причины таких заболеваний к какому-то одному фактору, как это делает, в частности, автор, усматривая его в эндоканнибализме[21]. Видимо, здесь действует, как и всегда при распространении того или иного заболевания, целый комплекс причин, проявляющихся в рамках генетически замкнутых популяций. «Но в чем же дело? — может спросить иной читатель. Почему не наступило на Новой Гвинее то время, „когда народы, распри позабыв, в великую семью соединятся?“».

По-видимому, дело здесь как в скудости естественных ресурсов на большом острове, бывшей особенно ощутимой до внедрения культуры батата, так и в относительно слабом по сравнению с центрами исторического развития Евразии или отдельных частей Америки уровне развития производительных сил. И то, и другое, а также отсутствие стабильного контакта Новой Гвинеи с окружающий народами, в том числе и Азиатского материка, сдерживали общественное развитие папуасов и препятствовали созданию основы для перехода к каким-то принципиально иным формам социальной интеграции, в том числе к классовому обществу. Ведь контакт в классических центрах цивилизации — в Средиземноморье, на Ближнем и Дальнем Востоке — был мощным катализатором прогресса. Всегда во много раз труднее было тем, кто вынужден был идти в одиночку великим путем становления форм человеческого общества. Папуасы оказались именно среди таких народов, и в XX в., когда многие из них впервые увидели вокруг себя незнакомый им мир, они достигли примерно той ступени развития, которую мы могли бы назвать варварской, или были на подходе к типу такого общества, которое в трудах Ф. Энгельса названо «военной демократией».

Кстати, случаи жестокости, о которых рассказывается в прочтенной нами книге, в целом как раз характерны для варварских обществ. Вспомним рассказы о лангобардских королях, пивших вино из черепов поверженных врагов, о разграблении Рима вандалами, о резне, об уничтожении памятников, о принесении в жертву жен и рабов на похоронах знатного руса на Волге[22]. Есть и многое другое на Новой Гвинее, что демонстрирует кардинальное различие в восприятии действительности между современным европейцем и членом традиционного новогвинейского общества, каким-нибудь Обахароком, оказавшимся на неделю мужем безответственной американки. Фальк-Рённе рассказывает много случаев, где, как говорится, остается только руками развести — настолько непонятны нам силы, толкающие папуасов на совершение тех или иных поступков.

Но есть один обычай на Новой Гвинее, который из-за своей неприемлемости и полной исключенности из нашей жизни вызывает и активное противодействие, и определенный интерес, как нечто диаметрально противоположное нашим представлениям о человеческой сущности. Этот обычай — каннибализм, которому так много места отведено в прочитанной нами книге. Встречается он в наши дни крайне редко. Как укоренившийся обычай, а не просто как отдельный эпизод он дожил до середины XX в. только у немногих еще сохраняющих традиционный образ жизни папуасских народов Новой Гвинеи. Причем в Папуа-Новой Гвинее он быстро исчезает, если уже не исчез совсем в наши дни (напомним, что книга Фальк-Рённе была написана более 10 лет назад), а в Ириан-Джая, одном из самых глухих уголков планеты, возможно, еще тлеет в нескольких недоступных горных долинах.

Так стоит ли о нем говорить в таком случае, не лучше ли предать забвению этот позорный пережиток варварства и не вспоминать о нем вовсе? Думается, что это было бы не совсем правильно. Действительно, многотысячелетняя борьба цивилизации с каннибализмом сейчас близка к завершению, не только дни, но и минуты его сочтены, и это можно записать нашей цивилизации в актив. Но само по себе это явление было в свое время широко распространено, принимало разные формы и практиковалось в разные периоды времени на разных континентах и широтах. Оно требует надгробного слова как в виде эмоционального рассказа, так и в виде научной интерпретации. Почему люди ели людей?