Под крылом доктора Фрейда - Ирина Степановская

— Не знаете, где Владимир Михайлович? Я заходил к нему в отделение, но там у него сидит только… — Старый Лев отчетливо произнес «молодая б…дь».

— Хорошо, что не старая. — Альфия посмотрела главврачу прямо в глаза. — Но ведь ваша же креатура.

— Что же я могу поделать, милая моя, когда они теперь, наверное, все такие! Не про тебя говорю, ты у меня умница была…

— Что это значит «была»?

— Ладно-ладно, не цепляйся к словам. Так не видела Бурыкина?

Альфия посмотрела на часы.

— Я за ним не слежу, но думаю, что он на объекте. Он в это время всегда там бывает. Больных контролирует.

— На каком таком объекте? — Брови Старого Льва взъерошились и встали торчком.

— На теплицах. Там, на больничных задах. Я слышала, Володя говорил, что нужно кровь из носу закончить к осени, до заморозков.

Челюсть главного врача щелкнула, как у голодного зверя.

— Он строит теплицы? На территории больницы? И привлекает больных? И я об этом узнаю случайно? Вот сукин сын!

Альфия почувствовала, что сказала что-то не то.

— Но я думала, это по вашему приказу…

— Вот я у него сейчас этот приказ и попрошу предъявить. Где, говоришь, эти теплицы?

— Я там не была…

— Не ври!

Альфия поняла, что скрывать уже не имеет смысла.

— Больные ходят за корпус через кусты и по дорожке налево… Но, честное слово, я не знаю точно, что он там строит!

— Ну, пойдем-ка, посмотрим!

— Я не могу! Мне нужно было проверить документы в канцелярии…. — залопотала Альфия.

— Черт с тобой! Сам дойду!

И Старый Лев, смешно переступая через ветки, затрусил по дорожке через кусты.

С отвратительным чувством, что совершила предательство, Альфия посмотрела ему вслед и вернулась к себе.

В холле картина была не лучше. Перед столом, загруженным свертками, маячила Настя и с независимым видом смотрела по сторонам.

— Доченька! Милая моя, здравствуй!

Настина мать передала ребенка мужу и потянулась обнять дочь. Настя не сделала ни малейшей попытки поздороваться. Альфия прошла в кабинет, но дверь закрывать не стала, стало любопытно. Мать все-таки изловчилась и притянула к себе стоявшую столбом Настю. Лицо женщины скривилось, и из покрасневших глаз чуть не лились слезы.

— Лариса, тебе волноваться нельзя, молоко пропадет. — Настин отчим с ребенком на руках приблизился к падчерице и неловко поцеловал ее. — Ну-ка, поздоровайся с матерью!

— Привет, мамочка! — Настя сделала ернический книксен.

— Поздоровайся с братом! — Отчим поднес ребенка к Настиному лицу. Пухлый малыш с любопытством протянул руку и попытался нащупать ее нос. Настя отклонилась и сделала шаг назад, чтобы ребенок не смог дотянуться до нее, и нарочно сцепила руки за спиной.

— Здравствуй, Коля! — Настя сделала еще один книксен, в другую сторону. Младенец махнул рукой и бессмысленно рассмеялся.

— Здравствуй, мама Лариса, и здравствуйте, отчим Ираклий Николаевич! Очень я перед вами благодарная, что вы ко мне приехали!

Настя нарочно коверкала язык так, как говорили в отделении плохо образованные больные, а в заключение еще размашисто поклонилась перед матерью и отчимом в пояс. Все, кроме маленького Коли, глядели на нее молча и с неодобрением, и только малыш, думая, что с ним играют, дергался, желая еще пошутить.

— Что? Не нравится? — Настя скроила удивленную мордочку. Тонкие брови при этом приподнялись, и выражение лица стало глуповатым. — А почему мне должно нравиться, что вы засунули меня в эту сраную больницу и бросили на произвол судьбы среди всяких уродов?

Лариса беспомощно подняла глаза на Ираклия:

— Видишь, я тебе говорила…

Он горячо заговорил, взяв инициативу на себя, а во время разговора рубил рукой воздух, как шашкой:

— Ты что, забыла, как ты себя вела? Нам ведь нянька с шофером все рассказали. И если бы не больница, ты, может быть, сейчас знаешь где была?

— В сравнении с этой больницей любое место, где я могла быть, показалось бы мне раем!

— Сама виновата, — прошипел Ираклий.

А Лариса взяла у него из рук Колю, прижалась лбом к его головенке и все-таки заплакала.

«Где же этот идиот? — возмущалась Альфия. — Пора бы ему уже показаться на белый свет, а то они своими разговорами доведут ее до истерики».

Наконец вышел Дима.

«Господи, да он халат наглаживал! Сияет теперь, как медный таз! Где же он утюг раздобыл?»

Прошла Сова с утюгом, как будто мимо, сказала родителям:

— Пусть девочка идет в отделение. Вам надо с доктором поговорить.

Настя развернулась и ушла, сохраняя независимый вид. Дима пригласил посетителей в свою крошечную комнатушку.

Альфия закрыла дверь и прошла к своему столу. Попыталась сосредоточиться, даже взяла в руки Танину историю болезни, но делать ничего не могла. В голову лезли то лица Настиных родных, то Дима, то Нинель (так это она гладила ему халат?), то эпизоды вчерашнего ужина с Давыдовым. Она была собой недовольна. Зачем с ним поехала? Не то чтобы ее сильно смущало то, что произошло после ужина, просто не понимала, связывает ее теперь с Давыдовым что-то или нет? Во всяком случае, видеть его почему-то не хотелось. Хотя, стоило признаться, вчера было хорошо.

Давыдов

Незнакомый, хорошо оштукатуренный потолок. Узкий круг лепнины возле тяжелой люстры. Где она? Альфия повернулась на спину и широко открыла глаза. Боже! Видимо, она здорово вчера напилась. Выпадение памяти. Альфия поднялась на постели и огляделась.

Перекошенные тяжелые красные шторы. Ее бюстгальтер валяется на столике у кровати, платье — на спинке стула. У мебели гнутые ножки. Кровать широкая. Мягкая. Замечательная кровать. А-а-а, это гостиница. С претензией на роскошь. Альфия снова легла, натянула до подбородка шелковую простыню. Полежала так несколько минут и снова поднялась, огляделась по сторонам. Она была одна в кровати размером со стадион. Однако в противоположном углу смята подушка, скомкано одеяло. И никого нет. Она все вспомнила. Где же Давыдов? И что это шумит в голове?

Нет, это не в голове. Это слышится шум воды сквозь запертую дверь. Он в ванной? Какая разница. Пусть будет там подольше, она еще поспит. Она закрыла глаза и как провалилась. И опять какая-то недооформленная мысль брезжила на краю сознания. К черту все мысли! Как хочется спать…

Она не слышала, как стих шум воды.

— Альфия… Альфия… Какое красивое у вас имя…

Ощущение поцелуя на руке. Она разлепила краешек глаза. Давыдов, в гостиничном халате, лежал на животе и, прилепившись к ее боку, шептал в простыню:

— Вы и сама такая красивая, Альфия… Вы волшебная…